Дикарь
Часть I. Глава IX. Три брата

Прошло не мало дней, пока зажило раненое плечо у Димы и исчезли синие и багровые пятна -- следы ударов, нанесенных ему Сережкиной компанией. Но на душе мальчика было светло и спокойно все это время. Смутная гордость от того, что он не побоялся схватки с впятеро сильнейшим врагом, приятно баюкала сознание Димы.

Не желая тревожить Юлии Алексеевны, Всеволодский скрыл от неё схватку пасынка с босяками-подростками. Не знала о ней и Ни, уже находившаяся на пути к выздоровлению. Но от Никса и Левушки было трудно скрыть что-либо; ни тот, ни другой не поверили в то, что Дима упал с дерева и разбился до крови, как объяснил, по приезде домой с пострадавшим Димой, отчим.

Все трое братьев собрались в "детской", как до сих пор еще называли в доме спальню мальчиков. Дима, позабыв по своему обыкновению, умыться и причесаться на ночь, юркнул в постель,-- а Никс и Лева пристали к нему с расспросами.

-- Ну, Димушка, ну, миленький, ну, хороший ты мой, расскажи по совести, как это было?-- начал Лева, успевший перескочить со своей кровати на кровать брата, в то время, как Никс, устроившись в качалке-кресле, с усердием, достойным лучшего дела, занялся чисткой ногтей.

Дима, презрительно выпятив нижнюю губу, следил за всеми движениями старшего брата. И, не отвечая на вопросы Левушки, буркнул по адресу Никса:

-- И не надоест это тебе? Никс не замедлил ответом, продолжая свое дело:

-- Каждый человек должен следить за собою. Мама сама советовала мне держать в порядке ногти и руки. А тем более теперь, почти накануне предстоящего семейного праздника. Я рекомендовал бы и другим заняться немножечко собою. Разве ты, Дима, забыл, что через неделю--день ангела мамы, в который решено отпраздновать заодно и выздоровление Ни? Будет парадный обед, приедет Лина...

-- Лина? Вот уж не терплю этой кривляки! -- непосредственно сорвалось у Димы.

-- Ну, этому я, положим, не поверю, мой милый,-- тонко улыбнулся Никс,-- потому что Лина не может не нравиться. Она развитая и начитанная...

-- А по-моему, напыщенная и пустая!-- пробурчал в ответ Дима.

-- Ну, конечно, иного ты и не можешь о ней говорить. Ведь она на тебя не обращает никакого внимания. И смеется над всем твоим глупым поведением.

-- Смеется?-- переспросил Дима.

-- Димушка! Милый! Перестань. Ведь он так только, В шутку, -- обняв брата, шепнул Левушка, не терпевший никаких ссор и недоразумений.

-- Я не в шутку, нет!-- продолжал Никс. -- Действительно, Вадим достоин насмешек. Я только сегодня узнал, что он схватился с босяками, и не подоспей папа вовремя, они побили бы его, как последнего уличного мальчишку.

-- Что-о?!

Никс не успел опомниться, как Дима выскочил из своей постели, перебежал комнату и, очутившись перед старшим братом, схватил его за плечи и стал трясти изо всех сил.

-- Повтори, что ты сказал, повтори!-- говорил он глухо и злобно.

Пятнадцатилетний Никс был много слабее младшего брата и никогда, к тому же, не отличался особенной храбростью.

-- Ну да... ну да! -- залепетал он, меняясь в лице от страха. -- Я и не отрекаюсь... не отказываюсь от своих слов... Папа действительно говорил маме, что ты приносишь им много горя и забот, что он положительно не знает, что делать с тобою.

-- Так он и говорил?

Дима словно прокалывает насквозь Никса своим слишком пристальным, колющим взглядом. Бессознательно сильно сжимает он хрупкие плачи Никса.

-- Ай, больно!.. Да пусти же ты меня! Больно мне, говорю тебе толком! -- морщась и стараясь выскользнуть из цепких рук брата, лепечет Никс.

Дима точно просыпается после этих слов. Он смотрит на брата так, как будто видит его в первый раз, и выпускает, наконец, его плечо.

Никс валится головою на спинку кресла, словно подкошенный тростник.

-- Грубиян... дикарь... мужик... -- роняет он презрительно и брезгливо.

Странная улыбка пробегает по лицу Димы. И через секунду он схватывает снова руки Никса и сжимает их так сильно, что Никс опять кричит:

-- Пусти, что ты? С ума сошел ты опять!

-- Я пущу тебя с условием, если ты мне скажешь, каким образом ты узнал про все это?.. Подслушал? Да? Говори! -- кричит Дима, не спуская с лица брата загоревшегося взгляда.

Лицо Никса делается багровым от бессильного гнева.

-- Какой вздорь!.. Что ты сказал? Подслушивал? Что это значит?

-- Ты лучше меня знаешь, что это значит!

-- Ну да, ну да, подслушал, если хочешь, подслушал! Проходил мимо кабинета папы и слышал, как он говорил маме: "Вадим-- бич, горе, несчастье нашей семьи. С ним нет ни покоя, ни радости. Я не могу найти средства исправить его... и... и... ".

-- А мама? -- хмуря темные брови, угрюмо спросил Дима.

-- Она плакала...

-- И все?

-- Чего же тебе еще?

Лицо Димы слишком красноречиво говорит о переживаемой мальчиком душевной буре. Левушка это замечает, соскакивает с места и, перебежав комнату, с легким криком бросается ему на грудь:

-- Димушка!

Но тот медленно отстраняет брата, наклоняется, поднимает свой брошенный на пол пиджак и начинает одеваться.

-- Куда ты? -- напугано спрашивает Левушка, в то время, как Никс с растерянным видом следит за каждым движением Димы.

-- Ты, надеюсь, не выдашь меня ?-- совсем иным -- робким, приниженным тоном роняет Никс, раскаявшийся в своих словах, когда Дима, уже одетый, направляется к порогу комнаты.

-- Что ты наделал, Никс! Боже мой, что ты наделал, рванувшись к брату кричит Левушка. -- Ах ты не знаешь Димы!.. Он такой гордый, такой...

Левушка не договаривает, кидается ничком на свою постель и долго тяжело вздыхает.