Райт — Перовская

Он поселился у нас, когда мне исполнилось ровно три года. Мы с ним были ровесниками. Райт был тоже трёхлетка. Только он — премированный английский пойнтер [1] — был в ту пору уже в полном расцвете, а мне ещё часто помогали вытирать мокрый нос: нелегко управляться с платком человеку в три года.
Пока Райт привыкал, его одного не пускали на улицу. Отец брал его на сворку и гулял с ним в саду и под окнами. 

Я сидел на подоконнике и не мог налюбоваться Райтиком. Он был белый, с жёлтыми пежинами, мускулистый и сильный; глядел гордо и весело и, казалось, был всем на свете доволен.
Как-то утром, когда дома никого не было, я взял со стула шнурок, прицепил один конец к ошейнику Райта, а другой к своим брючкам и тоже повёл его, как большой, за ворота.
Райт тотчас же принялся обнюхивать пни и завалинки и потащил меня за собой в переулок.
Сначала дома меня не искали. Потом хватились. Мама заглянула в одну комнату, в другую… Обежала весь дом, поискала в чулане, на чердаке, под кроватями, покричала во дворе и в саду, побежала к соседям… Все стали раздумывать и гадать: что же такое могло с малышом приключиться?
Не свалился ли я в самом деле с окошка?! Если в сад — то ещё не беда, а вот если на улицу?! Проходили коровы, и меня «очень просто» мог и затоптать и запороть деревенский бугай…
От таких разговоров и утешений мама громко заплакала. Но тут кто-то припомнил, что недавно на выгоне резвился чей-то мальчонка с собакой.
Побежали на выгон.
Там, в траве, устав и наплакавшись, спал я. Райт сидел надо мною и тихонько скулил. Он давно отвязался и мог бы отлично уйти, но он видел, что его малолетка-хозяин совсем обессилел от беготни и с ним что-то неладно. Пёс остался на месте и грустил надо мною, а когда я уснул, охранял мой сон.
С этого дня зародилось во мне уважение к Райту. Оно стало гораздо больше, когда я подрос и увидел его на работе.
Каждой осенью к отцу собирались охотники. Вся артель уходила в заросли, в плавни, на утиный перелёт.
Хлопали ружья, хлопали по воде сапоги, собаки плавали вдоль островков, словно маленькие пароходики.
А охотники то и дело просили отца:
— Павло, а Павло! А ну, иди выручай! Моя собака никак не разыщет утку. Ты пошли своего Рай-тика. Этот найдёт!..
Райт охотно шёл в воду и никогда не возвращался без утки.
Высоко подняв голову, он бережно и старательно подносил добычу отцу и, словно не желая расстаться с мягким комочком, медленно укладывал её у хозяйского сапога.
— Вот собака! Вот это помощник! — восхищались охотники.
И я тоже ласкал славного Райта и гордился, что наша собака всегда всех выручает.

Год за годом… И вот нам обоим уже по десять лет. Райт стал старой, морщинистой, заслуженной собакой. Я — загорелым, здоровым мальчишкой.
— Ну, теперь ты взрослый, — сказал в день моего десятилетия отец. — Получай от меня подарок.
Он достал своё второе ружьё и разложил на столе полное к нему снаряжение.
— Тут в мешочках порох и дробь. Это ящик с патронами. Здесь два шомпола. Это сумка для дичи. Приучайся, сынок, промышлять. И Райтика моего можешь брать на охоту. Он тебя лучше всяких профессоров охотничьей сноровке обучит.
Я обернулся. Райт сидел, как всегда, у отцовского стула. Короткошёрстый, почти голый, белый с жёлтыми пежинами. Длинные уши свесились на морду, как жёлтые тряпки. На лбу он собрал многодумные складки и загляделся на мух у себя на хвосте и на лапе.
«Хам!» — он громко и неожиданно щёлкнул зубами. Мать вздрогнула и выронила чашку.
— А, чтоб ты сдох! — сказала она плачущим голосом.
Пёс задумчиво улыбнулся, развесил губу и пустил до самого пола струйку прозрачной слюны.

Ранним утром мы шагали через село. Райт воспитанно шёл у ноги. На одном плече у меня висело ружьё. На другом плече — сумка. А на поясе — патронташ с патронами. Мы направились через поля к просам и подсолнухам, где водились перепёлки.
Я взял ружьё в обе руки и скомандовал Райту:
— Вперёд!
Старый пёс сразу весь загорелся. Глаза у него стали тёмные, большие, уши насторожились, мускулы заиграли под шёлковой кожей. Он опустил голову и, помахивая своим прутом [2], стал искать. Челноком сновал он передо мною: слева — направо, справа — налево… И на повороте взглядывал, слежу ли я за его работой.
— Да-да, я вижу, — отвечал я ему еле слышно и кивал головой.
Стоп! Райт пригнулся, крадучись сделал шажок, другой и замер, подняв переднюю лапу.
Долго он держал перепёлку.
Наконец я поднял ружьё.
— Пиль!
Райт рванулся. Перепёлка взлетела. Я выстрелил. Райт помчался искать в бурьянах, за подсолнухами, возле снопов. Искал, искал, но ничего не нашёл.
От конфуза, что он, Райт, вдруг не может найти дичи, он стал шумно дышать: «Ах-ах! Ах-ах…» Фыркал, чихал, волновался.
Он ещё и ещё раз внимательно обыскал всё до самого ничтожного кустика. Потом озабоченно уставился на меня.
«Представь себе, ничего не могу найти», — сказала мне его расстроенная морда.
— А ты больше бы суетился, — ответил я, покраснев. — Что же ты ищешь, когда ничего вовсе и не падало? Умён больно!..
Райт прислушался. Поглядел куда-то вбок и чихнул…
Пошли дальше. Я второй раз послал Райта искать. Вот он снова присел, снова крадётся. Опять вытянулся и оцепенел над притихшей пичугой.
— Пиль!
Взлёт. Я старательно прицелился, аж язык высунул. Выстрелил. Снова Райт мечется по полю, ищет добычу, вопросительно смотрит сквозь бурьян на меня. И опять ищет, ищет, ищет…
Вот он вернулся. Сидит. На лбу — глубокие складки. Он старается сообразить, что это за охота такая. Почему ни одной перепёлки нет ни на земле, ни в сумке?
— Ну, чего ты расселся, лентяй? — кричу я запальчиво. — Ну, чего ты уставился? Узоры на мне нарисованы, да? Не попал и не попал. И не твоё это дело! Ступай дальше работай! Вперёд! Ну! Вперёд!
Райт — ни с места. Он нахально зевает. Чешет за ухом ногой…
— Я кому говорю?! Райт!..
Я ударил его ремнём по спине. От обиды у него затряслись губы и он стал приговаривать: «Аа-бу… бу… бу!»
Но после третьего моего позорного промаха пёс повернулся, заломил одно ухо назад и, не слушая ничего, побежал прямо к дому.
— Райт! Назад! Сейчас же назад! Райтик! Ра-а-а-а…
Я бежал за ним через поле, махал ружьём, кричал, уговаривал.
Собака решительно уходила от меня домой.
На бегу я споткнулся о камень и растянулся.
Это было уж слишком. Я громко, отчаянно заплакал и зарылся носом в траву.
«Умру, вот!.. И пусть этот бессердечный пёс радуется тогда у меня на могиле».
Вдруг что-то прохладное ткнулось мне в щёку. Это был Райт. Он вернулся, услыша мой плач. Он заботливо меня осмотрел, обнюхал и лизнул прямо в нос.
Я ухватил руками его губастую морду и выплакал ей всё своё горе. Райт ещё раз лизнул меня в губы, поискал зубами у меня на виске блох, и мы с ним, помирившись, снова отправились в заросли.

Я совсем не надеялся больше на свою стрельбу. Я понял, что никакое уменье не даётся так, сразу. Я только думал о том, что вот, например, в сказках случаются же разные чудеса! И со мной тоже может случиться — вдруг я попаду…
И ещё я думал, как бы мне так, незаметно, вернуться домой, чтобы меня не подняли на смех товарищи.
Пока я, прихрамывая, плёлся по полю, Райт кружил по кустам, фыркал, нюхал, оглядывался. Один раз он убежал далеко за подсолнухи и минут пять пропадал там. Когда он показался снова, в зубах у него была перепёлка. Что это? Ведь я же не стрелял?! Откуда же он раздобыл птицу?
Райт положил добычу к моим ногам и приветливо повилял: бери, мол, не стесняйся!
Я понял, что, не надеясь больше на охотника, пёс сам поймал и задушил перепёлку.
Воровато оглянувшись, не идёт ли кто, я положил мёртвую птицу на камень и выстрелил в неё почти в упор. И «попал», разумеется, в цель.
Хитрый пёс второй раз подал её мне.
До заката мы с ним таким образом «убили» ещё двух перепёлок.
Солнце уже село, когда мы снова проходили деревней. Ушибленная коленка у меня сильно болела. Голодный живот сердито бурчал. Но вид был геройский. На плече висело ружьё, у ноги шёл всем известный, прославленный Райт, а из сумки висели головки «убитых» перепёлок.
— Сколько взял? — спросили мальчишки, столпившись для встречи у брёвен. — Кажись, небогато…
— Три штуки всего, — ответил я равнодушным, охотничьим голосом и скрылся в воротах.
А они от восхищения так и остались с открытыми ртами.
Я стал учиться стрелять. Возле грядок, за коноплями, был у нас маленький домик — уборная. Я нарисовал там на дверке бекасика и целыми днями за ним «охотился».
Каждый раз, когда я снимал со стены ружьё, Райт, кряхтя, вылезал из-под кровати и шёл вместе со мною к дощатому домику.
Я начинал палить и считать дробинки, а Райт бегал вокруг домика, искал в конопле, в крапиве и всё удивлялся, на кого это я так упорно и глупо охочусь: стрельба, шум, а приносить нечего!
Зато во вторую нашу охоту я вскидывал ружьё, как настоящий охотник. За первым же выстрелом Райт поднёс мне комок в мягких перьях. Уже две перепёлки приятно оттягивали мою сумку. Райт восторженно хлопотал в бурьяне.
Мне казалось, что пёс стал глядеть на меня с уважением. Но тут… третья перепёлка улетела вслед за выстрелом. И четвёртая тоже не захотела почему-то упасть.
Райт нахмурился и повернул было к дому.
В это время в стороне где-то хлопнул выстрел. Райт помчался туда. И успел как раз вовремя. Чужой пёсик старательно нёс перепёлку хозяину. Райт сшиб его с ног, забрал у него дичь и без всяких стеснений приволок её мне.
— Ну, собака!.. Ну что за собака! — приговаривал я, засовывая в сумку неожиданный Райтов подарок.
Мы сделались неразлучными. Дома Райт не сидел уже возле отца. Он всюду искал меня, и я замирал от блаженства, когда он клал свою умную слюнявую голову на мои колени.
Я сам не знал, до чего я полюбил эту собаку!
Целыми днями мы с ним бродили по зарослям и пашням. .
Теперь я стрелял много лучше и уже не боялся звать с собой на охоту товарищей.
Мы все почернели от солнца и полны были охотничьими приключениями, в которых первое место всегда занимал Райт.
Зимой мы помогали охотникам: загоняли зайцев. Только Райт с нами не выходил.
Он зимой всегда зяб и дрожал. У него была очень короткая шерсть, а живот — почти голый.
Он встречал нас восторженным лаем, вертелся, прыгал и стучал своим гибким хвостом по коленям и стульям.
На крыльце повисали убитые зайцы. В комнате сильно пахло от ружей жжёным порохом, дичью, псиной и мокрыми портянками. В печке пылали дрова. И у меня после холода нос разгорался, как головня.
Мы любили рассказывать, что было с нами в степи, на охоте. Все смеялись, расспрашивали. Райт обязательно садился напротив меня и слушал. Если я говорил про него, он стучал своим голым прутом об пол. Когда разговор затихал, Райт закрывал глаза и, засыпая, покачивался из стороны в сторону.
— Шёл бы ты спать, старичок, — пытались согнать его с места родные.
Райт встряхивал головой, бурчал, упирался и снова внимательно слушал, пока не начинал опять кунять носом.
На другой год родители устроили меня в городскую школу, за сотни километров от нашей деревни. Отец сам отвозил меня на станцию.
— А с учителем своим ты попрощался? — спросил он, когда мы с вещами сходили с крыльца.
Райт сновал между домашними. Отец свистнул ему.
— До свиданья, Райтик, — сказал я и протянул ему руку.
Он серьёзно вложил в неё лапу. И тут, словно поняв, что я уезжаю, кинулся мне на грудь.
В школе все мои одноклассники знали о подвигах Райта. Я всем показывал его карточку.
— Вот приедете на лето к нам в деревню, увидите его сами, — говорил я друзьям.
И мы все вместе мечтали о будущих наших охотах.
В каждом письме мне писали о моём верном товарище, и я всегда посылал ему свой привет.
Но вернуться домой мне пришлось только через три года.
Мы с товарищем не стали дожидаться подводы и отправились со станции пешком. Нам навстречу с крыльца бросились родные. Прибежал какой-то чужой, золотисто-коричневый пёс, с волнистой мягкой шерстью. Повилял, попрыгал, порадовался.
— Это новый, ирландский сеттер. Отцу в премию дали. У него золотая медаль есть и грамота. Красавчик на редкость и очень культурный.
— А где же наш Райтик? — спросили мы разом.
— Райт совсем постарел: глухой стал, да и видит неважно. Вот он тоже бежит.
По половицам застучали когти. Сгорбленный и седой, в комнату вбежал Райт. Я его приласкал. Он потёр об меня один бок, другой, пробубнил: «Аа-бу-бу» — и улёгся на солнышке.
— Он тебя не узнал, — догадались родные. — Он ко всем теперь так ласкается.
Не узнал! Выжил старый из памяти. Я вздохнул. Райт лежал на полу и дремал. Не узнал!
За обедом ко мне подошёл новый сеттер. Я погладил его, и он сел у моего стула.
Райт поднялся. Рявкнул и сразу отбросил его к двери. После этого он потоптался на месте, поглядел мне в лицо и обрадованно сунул ко мне на колени свою голову.
— Нет, узнал! Ишь узнал как! Другого никого ко мне не подпускает.
Да, Райт вспомнил меня. В этом я убедился.
На другой день, когда все ещё спали, мы с товарищем улизнули на охоту с золотистым Красавчиком.
С первого выстрела мы убедились, что он никакой нам не помощник: то он поднял птицу раньше, чем нужно, то спугнул её ненароком. Уши у него развевались, хвост суетливо вилял, глаза были невнимательные, и весь он — оголтело-весёлый и непослушный.
— Привязать его мало на цепь, этакую дворнягу! — огорчённо сказал мне товарищ. — Только зря распугивает всю дичь…
Мы, измучившись, сели на землю и стали думать, куда нам податься теперь. Вдруг на бахчах закачались подсолнухи. На открытое место вышел кто-то белый и важный.
— Райтик! — крикнули мы.
Райт услышал и радостно кинулся к нам.
Первым делом он откатал по земле злополучного сеттера и велел ему «не соваться вперёд батьки в пекло». Потом, прочитав у меня на губах команду «вперёд», весь зажёгся, помолодел и уверенно засновал передо мною: слева — направо, справа — налево.
Стойка. Выстрел. Товарищ мой в полном восторге пошёл колесом и скорчил отчаянную рожу золотистому франту.
Перепёлка упала близко возле Райта, и он торжественно подал мне птицу.
— С полем, Райтик! С полем, верный, старый товарищ!
Мы взглянули на сеттера.
— Вот учись, рыжий неук! Следи, наблюдай и во всём подражай.
Щенок не вынес стыда, повалился на спину и жалко откинул заднюю ногу.
Мы все весело двинулись дальше.
Снова стойка. И выстрел. И опять Райт приносит добычу…
Третью птицу нашёл и по всем правилам замер над нею, поджав лапу, щенок.
Товарищ прицелился. И Райт, отобрав у щенка перепёлку, вручил её мне.
Мы решили тогда разделиться. Товарищ с Красавчиком двинулись влево, а мы повернули направо.
Вскоре Райт опять отыскал и поднял для меня перепёлку.
Только что это с ним? В смятении он ищет убитую птицу и не может найти… Спотыкается, мучительно дышит: «Ах-ах!.. Ах-ах!»
Перепёлка упала за кочкой. Вон она там лежит, а старик уже в третий раз пробегает мимо неё.
Он не чует её и не видит.
Я украдкой достал перепёлку и подложил ему на пути. Так уж Райт не сможет её не заметить! И он правда сейчас же наткнулся на птицу и, роняя её от спешки, подал мне.
Долго Райт держал перепёлку в зубах. Он вилял, словно радовался, что сегодня я бью без промаха, не мажу позорно, как мазал когда-то, в первые наши охоты…
Славный, славный старик!..
Подбежал мой товарищ.
— Что? Ещё перепёлка? Вот это работа! Молодчинище Райт!
А я повесил ружьё на плечо и не стал больше стрелять. Мы в тот день просто долго бродили по плавням. Побывали на озере. Обошли все любимые наши места…

Это было в последний раз. Райт их больше уже не увидел.

-----------------------------------------------------------------------------

Примечания

1
Пойнтер — порога охотничьей собаки.

2
Прут — так называется голый мускулистый хвост пойнтера.