Поиск

Франтик — Перовская

Франтик — Перовская

— Подождите, ребята, — сказала Соня, заглянув в грустные и сердитые глаза лисёнка. — Чем надоедать ему своими разговорами, покормили бы его лучше.

Лисёнок сидел, отвернувшись, в углу за кроватью; его блестящие глазёнки сверкали, как будто на них навёртывались слезы.

Он был совсем крошечный и, казалось, весь состоял из пушистого хвостика да пары остреньких, торчащих на макушке ушей.

Несколько часов назад лесной объездчик Федот Иванович подъехал к крыльцу кордона и позвал нас. Когда мы все прибежали, он распустил шнурок у коржунов и вынул из них маленький дрожащий комочек.

Нам показалось, что это был серый котёнок.

— Возьми его, Сонюшка, — сказал Федот Иванович, — отнеси в комнату и погляди, чтобы его не испугали: видишь, он дрожит.

Соня понесла лисёнка в комнату. Когда его поставили на пол, он, быстро перебирая лапками, убежал в угол, за кровать, и забился там как можно подальше.

А мы, видя, что он боится, сели полукругом на полу и начали шёпотом разговаривать.

— Ка-а-акой красивый! — прошептала Наташа, заглянув за кровать.

Она попробовала даже его погладить, но как только протянула руку, лисёнок затоптался на месте, завертелся и, выгнув угрожающе спину, разразился потешным отрывистым лаем: «ках, ках, ках!» Он как будто кашлял, и в горле у него что-то клокотало: «н-нгрррр…»

— А что лисицы едят? — спросила Наташа, заложив руки за спину. — Наверно, петухов, я так думаю?

— Н-нда, — солидно ответила Соня. — Но мы не можем зарезать для него цыплёнка. Ты сама же поднимешь вой, если зарезать твою Хохлатку или Бесхвостика. И потом, он совсем ещё маленький и должен пить молоко. Сбегай-ка в чулан и налей в блюдечко молока.

Наташа заскакала на одной ножке к чулану, а Соня взяла лисёнка на руки и уселась с ним на полу.

— Лиска, лисонька, славненький, хорошенький ты мой… — приговаривала она.

А лисёнок топорщился и отталкивался от неё ногами.

Соня уложила его на колени и осторожно поглаживала у него за ушком. Это, видно, понравилось, и лисёнок перестал топорщиться и ёрзать во все стороны.

Он исподлобья взглянул Соне в лицо, вгляделся как следует и, доверившись, прижался к ней пушистой головкой.

Когда Наташа вернулась, он и не подумал убежать от неё в свой угол, а только крепче забился под Сонин локоть.

Блюдечко с молоком поставили на пол, и Соня придвинула к нему мордочку лисёнка. Он потянул носом, соскочил с колен и завертелся вокруг блюдца, смешно крича: «ках, ках, ках!.. н-гррр…»

Потом стал над блюдечком, выгнул спину и загородил его от всех. Он с тревогой озирался на нас, как будто опасался, что мы можем вылакать у него молоко.

— Давай-ка отойдём в сторону, — предложила я, — а то он волнуется и не ест.

Все спрятались — кто на кровать, кто на печку. Около лисёнка осталась одна Соня.

Лисёнок ещё раз подозрительно покосился на неё и начал лакать из блюдечка. Язык у него был длинненький и острый, с каким-то замысловатым крючком на кончике. Лакал он аккуратно, как кошка, и торопливо, как щенок. Он, верно, порядочно проголодался, потому что теперь вся его рожица выражала блаженство, под усами зашевелилась улыбка, глаза сладко сощурились, а маленькие передние лапки в тёмных чулках дрожали от жадности.

Он был ростом с маленькую кошку. Ноги были довольно сильные, но туловище маленькое, щупленькое, поджарое и очень лёгкое. Шея тоже тонкая-тонкая и только благодаря пушистой шерсти казалась довольно круглой. Голова большая, с острым носом и торчащими вверх ушами. Весёлые, круглые, как пуговки, глазёнки и подвижной кончик носа, чёрный и мокрый. Шкурка серовато-жёлтая, с чуть тёмными подпалинами (тёмные лапки и кончики ушей); щёки, горло и живот были белые.

Окончив есть, лисёнок вынул из блюдечка кусок хлеба, облизал с него молоко, взял его в зубы и трусцой побежал к печурке, держа хвост на отлёте.

Он положил кусок на пол и внимательно обнюхал насыпанный возле печурки песок для чистки ножей. Песок ему не понравился; он забрал свой кусок и стал озабоченно путешествовать по всем закоулкам.

— Что это он разыскивает?

Мы свесили головы и с интересом следили за лисёнком. Обойдя все углы, он возвратился обратно к печурке и, с коркой в зубах, передними лапками стал быстро-быстро разрывать песок. Вырыв ямку, он положил в неё корку и аккуратно примял её носом. И потом носом же принялся сгребать весь песок и старательно его утрамбовывать, пока не засыпал своё сокровище. Сделав это, он вдруг повернулся и нагадил сверху на то место, где он зарыл еду.

— Ну, уж так нельзя! — громко сказала Соня.

Лисёнок вздрогнул от неожиданности, оглянулся, завертел хвостом и что-то залопотал. Он, верно, хотел объяснить, что у них, у лисиц, это так же принято делать, как у людей… ну, скажем, запирать еду в шкаф.

Мы хоть и не совсем поняли его объяснение, но всё-таки сказали:

— Ага! Ну ладно.

В это время послышались мамины шаги. Мы наскоро убрали за лисёнком, и она не узнала, что он уже успел провиниться.

К ужину лисёнок обнюхал и изучил все предметы, находившиеся в комнатах, и выспался на подстилке в своём уголке.

Пока он спал, Наташа сидела на сундуке у двери и с кнутиком в руке охраняла его покой. А теперь она держала лисёнка на коленях, вылавливала из тарелки кусочки варёного мяса и угощала его.

— Пусти-ка его на пол, — сказал отец, заметив её проделки. — Авось он и без тебя с голоду не подохнет. Ешь сама как следует!

За чаем мама достала из сахарницы кусок сахару и протянула его лисёнку. Лисёнок совсем повеселел. Он разгрыз сахар на много маленьких кусочков и потом не торопясь брал по одному кусочку и с наслаждением ел.

— Как его будут звать, дядя Федот? — спросили мы, окружив своего любимца-объездчика. — Вы привезли его — значит, вам и называть.

— Это вещь серьёзная, — шутливо отозвался Федот Иванович. — Его ведь не просто надо назвать, а как-нибудь позабористей. Вот что: у знакомого есть одна собака, остренькая такая, беленькая, и зовут её Джип. Давайте и нашего франта назовём Джип, а?

— Ну-у-у — зачем Джип? Что это ещё за Джип? — запротестовала Наташа. — Лучше пускай он будет Франт, ладно?

— Франт… Франтик… Гм-м, а ведь и в самом деле подходяще, — согласились остальные. — Ну хорошо, быть ему Франтом.

А Франт тем временем, обходя комнату, вдруг сделал интересное открытие: под лавкой около печки он наткнулся на корзинку с яйцами. Он поднялся на задние лапки и заглянул в корзину. Ого, сколько их там! Его немного озадачило: что может он, маленький лисёнок, сделать с такой массой яиц? Но потом он, должно быть, решил потрудиться, насколько хватит его слабых сил.

Не теряя даром времени, он достал из корзины яйцо и унёс его в другую комнату. Прыгнул там на низенькую кровать, разрыл лапками одеяло, затолкал яйцо под подушку, примял её и отправился за другим яйцом.

С этим он долго суетился по комнате, пока, наконец, не остановился на войлочной туфле. Обнюхав её, он аккуратно засунул яйцо подальше, в самый носок, и побежал за следующим.

Тут Федот Иванович оглянулся и увидел у него в зубах яйцо.

— Эге, Франтик, уж больно ты поворотливый! — воскликнул он и переставил корзину повыше, на скамью.

Пойманный врасплох Франтик попробовал было укрыться за сундук. Но когда туда заглянула Соня, он решил, что всё равно яйцо спрятать не удастся, прокусил в скорлупке дырочку, выпил его и облизал язычком губы.

Правда, и без этого он был вполне сыт, но не бросать же яйцо зря?

Франт совсем перестал дичиться, и мордочка у него стала весёлая и необыкновенно забавная. Глазёнки задорно блестели, а от сытного ужина брюшко надулось, как резиновый мяч.

Он свернулся клубочком на Сониных коленях и внимательно следил за бабочками и жучками, кружившими около лампы.

Поздно вечером, перед тем как идти спать, Франтика устроили на ночь в маленьком пустом чуланчике.

Приготовляя постели, мама нашла у Наташи под подушкой спрятанное Франтом яйцо.
— Ай да Наташа! — рассмеялась она. — Посмотрите-ка, яичко снесла.

Все засмеялись, а Наташа сконфузилась, начала оправдываться и заплакала. Тогда её перестали поддразнивать и сказали, что это сделал Франтик.

— Ну, вот видишь, мама, — с упрёком сказала она, — а ты на меня…

Всех так рассмешил этот случай, что на Франтика совсем забыли рассердиться. Но зато, когда отцу пришлось ночью надеть свои войлочные туфли, он очень на него рассердился: яйцо раздавилось и вымазало ногу и всю туфлю, и отец в сердцах обругал Франтика безобразным творением.

Первое время Франт жил в комнатах. Когда все уходили в сад или во двор — а это случалось очень часто, — лисёнку становилось скучно, и он робко пытался выйти на крыльцо.

С людьми он уже вполне освоился, и его смущали только собаки и козлёнок, которые частенько заглядывали в открытые двери комнат.

Как-то утром Франтик всё-таки пробрался на террасу и свернулся калачиком на полу, на ярком солнечном пятне.

Вдруг по ступенькам загремели копыта, и на веранду взбежал балованный козлёнок Степан.

Франт в ужасе вскочил и собирался удрать в комнату, но Стёпка загородил ему дорогу. Что тут делать? У Франтика все поджилки затряслись от страха.

Он плотно прилёг брюхом к полу и не сводил пристального взгляда с козлёнка. Степан тоже оглядел Франта, фыркнул и вдруг ринулся на него, нагнув рожки.

Хоть и не очень опасный зверь — шестинедельный козлёнок, но Франт перепугался отчаянно. Выбрав момент, он, как мышонок, шмыгнул мимо Стёпки в комнату и забился под кровать.

Степан запрыгал вслед за Франтом и сунул голову под свесившийся край покрывала.

Нет, уж тут, под кроватью-то, Франт чувствовал себя дома, в своей собственной норе. Это не то что на террасе! Он высунулся из-под покрывала и пронзительно затявкал: «ках! ках! ках!.. н-ннггррр…»

Степан опешил и попятился. Как только он сделал шаг назад, Франтик осмелел и двинулся на него, не переставая кричать. Он поднял к нему мордочку и сердито прижал уши к затылку. Теперь уже забияка Степан очутился в критическом положении.

В это время мы услыхали лай Франта и прибежали на помощь.

Стёпка сообразил, что совсем это не козлячье дело — травить лисят, вскочил на окошко, шаловливо кивнул головой вбежавшей Соне и выпрыгнул в сад.

А Франтик, ласково виляя хвостиком, побежал к нам.

— Бедняга, испугался как! Посмотрите, как у него сердце бьётся…

Франта погладили и дали ему в утешение кусок сахару.

После этого случая он долго не решался высунуть нос из комнаты и смотрел на нас из окошка.

Как только мы начинали играть в лапту, Франт усаживался на своём подоконнике и внимательно следил за всеми, сидя по-кошачьи, грациозно забросив пушистый хвост вокруг передних лапок.

Франтик всё больше и больше привязывался к своим хозяевам и становился совсем ручным. Ел он решительно всё: молоко, хлеб, яйца, сахар, варёные овощи, фрукты, варенье и траву.

У него был странный вкус: так, например, отведав варенья, он выкапывал откуда-нибудь из своих запасов кусок варёной требухи и с удовольствием закусывал ею.

Ел он помалу, но часто. Остатки еды никогда не бросал, а закапывал где-нибудь и припечатывал таким образом, как он это сделал первый раз с коркой хлеба.

Нельзя сказать, чтобы эта его привычка доставляла нам большое удовольствие: в самых неподходящих местах находились куски припрятанного мяса, косточки, огрызки сахара, и в комнате, где жил Франт, несмотря на открытые днём и ночью окна, установился какой-то острый, особенный запах лисицы. Собаки, заходя в комнаты, подозрительно вертели носами и делали стойку на Франта. А Франт с громким кашлем-лаем спасался куда-нибудь повыше.

Потом собаки привыкли к Франту и перестали его обижать. Но никогда они с ним сильно не сдружались.

Франт тоже никогда не делал попыток сблизиться с кем-либо из собак или кошек, и они как бы не замечали друг друга. А когда замечали, это всегда было невыгодно для Франта.

Вероятно, всё объяснялось тем, что охотничьи собаки никак не могли понять, почему эта «дичь» не прячется от них, не убегает, а, наоборот, так свободно вертится у них под носом.

— Фу, какое безобразие! — рассердилась мама, вытаскивая из моей шляпы кусок заплесневелого сыра, запрятанного туда Франтом. — Этот негодный лисёнок разведёт нам уйму мышей!

— Нет, мама, ты так не говори, — заступилась за Франта Соня. — Он правда, может быть, и разводит их немножко, но зато сам же их и ловит.

Это было действительно так, и мама не нашла, что ответить.

Франт очень любил ловить мышей. Бывало, он часами расхаживал по комнате, то и дело останавливаясь и нюхая щели в полу.

Он плотно прижимал нос к щёлке, озабоченно фыркал и крутил головой. Или так: идёт тихонько по комнате, вдруг насторожит уши, смотрит, смотрит в одну точку на полу, да как подскочит всеми четырьмя лапками! Значит, в этот момент под полом пробегала мышь.

Однажды Франту удалось поймать мышонка. Тото он был счастлив и горд!

Он долго, как кошка, носил его в зубах и играл с ним, подкидывая его лапой. Но кончилось это удовольствие большим огорчением для Франта. В самый разгар игры, когда Франтик, оставив полуживую мышь посреди комнаты, отбежал в сторону и, прижавшись к полу, следил за ней горящими глазами, откуда-то со шкафа спрыгнула кошка, схватила мышь в зубы — и была такова.

Франт заметался по комнате, но ничего не мог поделать.

— Вот видишь, Франтик, — назидательно заметила Наташа: — зачем не съел её сразу? Помучить хотел? Ну, а теперь мучайся сам.

Прошло около месяца. Несмотря на ловлю мышей и милый, неунывающий характер, Франтик, живя в комнате, причинял так много неприятностей, что его решили переселить во двор. Однажды утром мама закрыла дверь в комнату и, распахнув чуланчик, пригласила Франтика выйти во двор. Он вышел на крыльцо, а сойти вниз, на землю, ни за что не хотел и выжидательно поглядывал на закрытую дверь.

— Иди же, иди, трусишка!

Соня сняла его с крыльца и поставила на землю.

Франт растерялся. Он убежал под крыльцо и решил там спасаться.

На беду, в это время один наш петух разыскал возле крыльца какие-то зёрна. Он заботливо стал разрывать ногами песок и шумно заорал, сзывая кур. Тут уж Франтик забыл все свои страхи, сделал прыжок, схватил в зубы петуха, задушил его и торопливо потащил в угол двора. Воровато оглядываясь по сторонам, он вырыл ямку, затолкал в неё добычу и кое-как засыпал сверху навозом.

Франт воображал, что петух спрятан очень хорошо, но на самом деле он весь был виден из-под тонкого слоя земли, и ноги у него беспомощно торчали вверх.

Наташа подметала двор и наткнулась на эти ноги. Она вытащила несчастную жертву. Оказалось, что это был её любимец — Бесхвостик.

— Ах ты, дрянь! — горестно воскликнула Наташа, положив перед носом у Франта петуха. — Ведь ты совсем не хотел есть и всё-таки задушил Бесхвостика!

— Это он чтобы тебе досадить, — подшутил отец и серьёзно прибавил: — Придётся, видно, посадить этого разбойника на цепь.

Мы раньше всячески защищали Франтика, а теперь молчали.

И в тот же день его посадили на цепочку.

За угол конюшни, под самой крышей, зацепили один конец толстой проволоки, протянули её через весь двор и другой конец прикрепили к столбику террасы.

На эту проволоку надели блок, к которому была пристёгнута длинная лёгкая цепочка. Блок с цепочкой свободно скользил по проволоке, и таким образом Франт не терпел почти никакой неволи. Он мог свободно бегать по двору из одного конца в другой.

В первые дни Франт избегал долго оставаться на земле: боялся собак.

Около конюшни была сложена поленница дров, и Франт устроил там свою квартиру. Здесь он спал, свернувшись клубочком, прятал между дровами еду и, сидя или лёжа на самом высоком конце поленницы, наблюдал за людьми и животными, которые суетились во дворе.

Франт вообще любил забираться повыше. Часто, когда на террасе пили чай или обедали, ему кричали:
— Франт! Франтик!..

Он мчался к крыльцу, ловко, как акробат, влезал по уступам террасы на перила и всегда получал в награду что-нибудь вкусное.

Однажды Наташа вышла во двор поделиться с Франтом полученной только что конфетой. Смотрит, а Франта нет. Что такое? Куда он девался?

На проволоке не видно ни блока, ни цепочки.

— Франт пропал! Идите скорей!

Все сейчас же сбежались. В самом деле, как это могло случиться, что проволока цела, а блока с цепочкой нет? Отец стал осматривать проволоку, проследил её до крыши конюшни и видит: в самом углу блок, и под крышей вдоль стены тянется цепочка.

— Здесь он, нашёлся! — крикнул отец. — Только куда же он мог взобраться? — И отец с удивлением повёл глазами по цепочке.

Она шла на чердак конюшни, где был устроен сеновал. Внизу к сеновалу была приставлена лестница. Отец полез и заглянул в дверь сеновала.

— Здравствуйте! Вот он и сидит… Ах ты, чучело! — расхохотался отец. — Нет, поглядите только, как он важно расселся!

Франт с уморительно важным видом сидел напротив входа высоко на сене и любовался оттуда окрестностями кордона.

Увидев голову и плечи отца, Франт улыбнулся, вильнул хвостом, спрыгнул с сена и полез к нему на плечо. Отец спустился с ним на землю и комично представил его публике:

— Рекомендую: юный натуралист и любитель природы!

Франт сконфузился и убежал на свои дрова.

На сеновале, вдоль стенки, у нас стояло пять низких фанерных ящиков. В них были устроены гнёзда, и там летом неслись куры. Каждый день, часов в двенадцать, мы с Наташей лазили туда и собирали яйца.

Куры почти все неслись. В несушках всегда находилось по три-четыре яйца в каждой. Мама сказала: как наберём две сотни, так она сделает нам подарок — мне книжку, а Наташе куклу.

У нас была уже сотня с лишком, когда куры вдруг стали нестись день ото дня всё хуже и хуже. В несушках мы начали находить по три, по два, по одному яйцу, а потом и вовсе ничего.

Что случилось с курами? Плохо кормят их, что ли? Попробовали лучше кормить — никакого толку. Может, наоборот, они чересчур разжирели? От этого иной раз тоже куры бросают нестись. Стали кормить меньше — опять ничего не вышло.

Мы с Наташей совсем забросили наши игры, всех других животных и зверей. Каждую курицу мы чуть не на руках носили, а до двух сотен ещё было далеко, как до звёзд.

Как-то рано утром мы услышали на сеновале беспокойное кудахтанье.

Наташа схватила меня за руку и, хотя мы были от сеновала шагов за сто, шёпотом сказала:

— Снеслась. Это моя Пеструшка.

— Нет, рыженькая. Ты что, разве по голосу не слышишь?

— Вот я и говорю: по голосу — Пеструшка.

— Давай посмотрим.

Мы полезли на сеновал и, чтобы не спугнуть курицу, долго крались, затаив дыхание, к несушкам. Наконец Наташа одними губами шепнула:

— Сидит.

— Рыженькая? — спросила я.

— Не знаю, тут плохо видно.

Она с большим трудом, на животе, подползла ещё немного.

— Кажется, Пеструшка… Нет, рыж…

Вдруг она встала во весь рост и сказала со злобой:

— Ах ты, негодный! Дрянь ты этакая! Я вот тебе…

Зазвенела цепочка. Я увидела, как из несушки выскочил и прошмыгнул мимо нас Франтик.

Так вот отчего мы перестали находить яйца! Оказывается, милый Франтик собирал их за нас.

Но неужели же он все эти пропавшие яйца съел? Может, припрятал их где-нибудь? На всякий случай мы стали искать. И очень скоро я наткнулась на кучу яиц. В ней было тринадцать штук. Это хранилище было довольно хорошо прикрыто сеном. Не поймай мы Франта на месте преступления, яйца, конечно, пропали бы: их сбросили бы вниз с сеном или раздавили.

Немножко подальше нашлась вторая куча, а еще дальше, в углу, — третья. Всего нашлось двадцать яиц. Ничего себе, неплохой запасец для одного маленького лисёнка!

В тот же день вечером над Франтиком был суд. Решили укоротить цепочку так, чтобы он мог влезать только на поленницу и на веранду.

Но, даже сидя на такой короткой цепи, Франт умудрялся наносить большой ущерб куриному хозяйству.

Проделывал он это необыкновенно хитро.

Бывало, принесут ему кашу — он возьмёт рассыплет её носом около чашки, отойдёт в сторону, растянется на боку и закроет глаза: устал, дескать, до смерти.

Петух увидит рассыпанную кашу, подбежит к чашке и удивляется: «ого-о-о-о!»

Франт спит изо всех сил, и слышно даже, как он похрапывает. Тогда петух приглашает кур. Сбегается суетливая стая, и начинается делёж.

Франт открывает один глаз… Прыг! — и курица бьётся у него в зубах, а вся стая с шумом разлетается прочь.

Франт прекрасно понимал, что курицу надо поскорее прятать. Зарывать было долго, да и собаки не давали, и потому он тащил её на поленницу и спускал в свою кладовую, между рядами дров.

Сбросить курицу вниз Франту было легко, а вот достать её оттуда он уже никак не мог, так как щель между дровами была узкая и глубокая. Но это ничуть не огорчало рыжего разбойника: он был всегда сыт и ловил кур не для еды, а просто из любви к искусству.

Дни стояли жаркие, и скоро Франтовы запасы стали удушливо пахнуть.

— Что это за ароматы? — удивлялся отец, морща нос. — Дышать нечем, просто невозможно по двору пройти. По-моему, у Франта завёлся какой-то «секрет моей бабушки».

И вот однажды Соня взглянула за дрова и обнаружила там склад куриных трупов.

Нет, это было уж слишком!

Франта сильно отхлестали прутиком, разложив куриные останки перед его носом.

— Как тебе только не стыдно смотреть мне в глаза?! — кричала на него разъярившаяся Наташа.

А Франт, забираясь с обиженным видом на поленницу, злобно озирался и вопил: «ках! ках! н-нгррррр…»

Такого подвижного и юркого зверя, как Франтик, у нас ещё не было. Он положительно минуты не мог высидеть спокойно. Если он не спал и не был занят обдумыванием какой-нибудь каверзы, то непременно суетился, бегал своим курц-галопом от крыльца к сеновалу или карабкался на кирпичи у крыльца, на перила.

Франт не на шутку увлекался своими складами, хотя это накопление доставляло ему много неприятностей и волнений.

Собаки скоро применились к привычке Франта прятать еду, и, в то время как он всё более ухищрялся в припрятывании запасов, они научались всё лучше их отыскивать.

И в этом они оказались гораздо сообразительнее лисицы.

Франт почему-то считал, что прятать можно только или спуская еду за дрова, или закапывая за конюшней в навозной куче. Все другие места он считал неподходящими.

Для того чтобы собаки не трогали припрятанного, он пропитывал его своим острым запахом. Но эта уловка не помогала: собаки только быстрее находили ароматные кладовые Франтика. Они скоро привыкли к его запаху и перестали считать его противным.

Франт был легкомысленный малый, а кормили его всегда досыта, и потому о половине спрятанной пищи он тотчас же забывал. Но одно-два места он обычно помнил и очень огорчался, если, долго пыхтя, отодвигал носом тяжёлое полено и под ним вдруг не оказывалось огрызка колбасы или требухи.

Злой и возмущённый Франт трусил к крыльцу, волоча хвост между задними ногами, забирался на перила и долго ворчал, прижав к затылку уши: «нн-грррррр…» И прищёлкивал языком: утащили, мол, обижают меня, бедного.

Франт не отличался чистоплотностью. Валялся часто в пыли и на мусоре, и в шкурке у него запутывались бумажки, стружки, разноцветные лоскуты — словом, он так «разукрашивался», что мы называли его ёлкой.

— Посмотрите-ка: Франт опять ёлка.

Все попытки Сони причесать и пригладить этого неряху ни к чему не приводили. Только, бывало, она повытаскивает у него из шерсти все верёвочки и лоскутики и причешет его, а он, глядишь, через час выкатался в пыли, слазил на сеновал и нацепил там репьёв на хвост, поиграл на мусорной куче и опять разукрасился ещё лучше прежнего.

Играл Франт всегда один или с Наташей. Они бегали друг за дружкой, прыгали и прятались. Франт забежит за бревно, нагнёт пониже голову и выглядывает. Хотя при этом весь он был виден, ему всё-таки, наверно, казалось, что он замечательно спрятался.
Франт очень любил всё сладкое. Мы, не слушаясь мамы, постоянно таскали для него сахар. Чтобы быть невинными, если она спросит, откуда у Франта сахар, мы выдрессировали его так, что он сам становился на задние лапки, засовывал мордочку в карман и доставал оттуда угощение.

Сунем, бывало, кусок сахару в карман и медленно идём через двор. Франт, сообразив, в чём дело, моментально подбегает, достаёт сахар и удирает во все лопатки.

— Как вы смели давать опять Франтику сахар? — кричит на ослушников мама.

— Да никто ему не давал ничего, он сам вытащил из кармана. Я взяла для себя, мне самой обидно.

Что тут прикажешь делать? Сахар из сахарницы пропадает, а виноватых нет.

Франт так привык шарить у нас по карманам, что никого не пропускал без обыска.

Как-то раз он сидел на своих дровах и скучал. Вдруг у калитки загремело кольцо, и во дворе появилось двое людей: женщина в кисейном платьице и мужчина в брезентовом плаще с огромными карманами.

Франтик сейчас же перестал зевать и деловито спустился с поленницы. Позвякивая цепочкой и не сводя глаз с брезентовых карманов, он побежал к посетителям.

— Смотрите, смотрите, Виктор Васильевич! — закричала женщина, отступая к калитке. — Вцепится в ногу, так будете знать.

— Жучка, Барбосик, ты нас не укусишь? — храбро спросил Франтика мужчина.

Нет, «Барбосик» не собирался кусать. Ему только хотелось заглянуть в карманы. Не может быть, чтобы в таких больших карманах не оказалось никакой поживы.

— Ну что он так смотрит?.. Да это и не собака, по-моему. Осторожней, Виктор Васильевич, это, наверно, какой-нибудь зверь.

Летом Франтик сильно линял. Мочалистая шерсть лохмотьями сбивалась на его боках. Хвост становился общипанным и тонким, как палка. И весь он был, как крючок, согнутый и поджарый. Глядя на такого урода, люди никак не могли решить: страшный он зверь или не страшный?

Впрочем, Франт живо сам решил все вопросы. Как только гость отвернулся на минутку к женщине, Франт подскочил и сунул голову в его карман. Ну, так и есть! Там лежал леденец. Франт бросился с ним на крыльцо, сел на верхней ступеньке и стал грызть, приговаривая тонким голоском: «ках, ках, н-нннгрррр…»

Тут только гость сообразил, что это страшное существо его ограбило, и захохотал:

— Вот жулик! А я понять не могу: что ему от меня надо?

— Как он набросился! Я думал, он вам полбока откусит, а ему… леденец… Ха-ха-ха!..

— Вот так воришка!

— И хитрый какой, сообразил ведь…

Отец выбежал на крыльцо и ничего не мог понять. Гости хохотали, а Франт глодал что-то и урчал.

Отец догадался:

— Это всё ребятишки мои балуются. Научили лисёнка всяким фокусам. Вы уж не обижайтесь, пожалуйста. Ведь экая бестолковая тварь! Лезет, не разбирая, ко всем в карманы…

А гости и не думали обижаться: они, наоборот, восхищались лисёнком.

Отец рассказал им и про другие проделки Франтика, и гости не переставали ему удивляться. Через четверть часа нам казалось, что этих славных людей мы знаем уже много лет. Это были двое молодых учителей из лесной школы-колонии.

Мама предложила им выпить чайку. Мы с Соней мигом поставили самовар. Юля притащила на веранду чашки и стулья.

Гости стали пить чай, не переставая хвалить Франтика:

— Ну какая же прелесть! А давно он у вас? Хлопот всё-таки от него в хозяйстве порядочно. Знаете что: отдайте его нам в школу. Он у нас будет как сыр в масле кататься. А мы вам за него породистого охотничьего щенка подарим. Хорошо?

Отец заколебался. Но не тут-то было: Наташа сидела на ступеньках и слышала всё.

— Франтик, во-первых, мой, — сказала она сварливым басом. — Когда я разбила нос, мама сказала, что Франтик будет мой. А я не желаю, чтобы его отдавали за какого-то паршивого щенка.

Учителя улыбнулись её взъерошенному, боевому виду.

— Можете им подавиться, своим щенком! — воинственно прибавила Наташа.

— Наталья! Ступай вон отсюда! Совсем одичала девчонка. Сладу с ней нет. Не лучше своего Франта.

Наташа гордо спустилась с крыльца, взяла Франта, залезла с ним на сеновал и тут только, вытирая упрямые слезинки, стала рассказывать ему о том, как низко хотели с ним поступить. Франт выслушал, но ничуть не огорчился и, улучив минутку, сунул нос к ней в кармашек.

Пока Наташа изливала Франту свои обиды на сеновале, на крыльце, можно сказать, решалась судьба их обоих.

Молодые учителя расхваливали свою лесную школу. Эту маленькую лесную колонию устроили недалеко от кордона для детей, у которых было слабое здоровье. Им необходимо было пожить на чистом горном воздухе, среди душистых ёлок.

— Вы посмотрели бы, какие они приехали сюда дохленькие и бледные! А теперь их просто не узнать. Едят они так, что никаких запасов не хватает, и только кричат, чтобы давали побольше. Лазают по горам, купаются в речке и загорели, как настоящие индейцы.

— Где же вы разместились с такой компанией?

— А у второго спуска. Под горкой. Там, где были раньше пчеловодные курсы.

— Вон где! Так ведь это совсем рядом с нами!

— Ну да.

Отец и мама сразу подумали об одном и том же:

— Вот если бы…

Учительница поняла:

— Устроить к нам ваших девочек, да? Отчего же… Я думаю, Виктор Васильевич, это можно было бы сделать.

— Пожалуйста, Виктор Васильевич. Две старшие у меня учатся в городе, а младших мне очень хотелось бы устроить поближе к дому.

— Наша школа им очень понравится. Народ у нас вольный. У ребят есть сад, огородик, много всяких зверюшек. Один мальчик обещал привезти из дома свою ручную лисицу, и наш воспитатель поехал с ним вместе, чтобы ему помочь в дороге. А ваши девчурки могли бы захватить с собой Франтика.

— Да я уж вижу, — сказала обрадованно мама, — у вас они отлично устроились бы!

— С животными мы с Наташей всё умеем — кормить, убирать, — робко вмешалась из-за маминого плеча Юля. Она и Наташа давно мечтали о школе.

— А это которая — Наташа? — спросил Виктор Васильевич. — Не та, что предлагала мне подавиться щенком?

— Она ошиблась… — кашляя от волнения, пояснила Юля, — она ошиблась и просто напутала.

Старшие принялись обсуждать, как получше уладить это дело, а Юля на цыпочках вышла из-за маминого стула, выбежала во двор и, всё ещё кашляя, сдавленно закричала:

— Наташа!

— Что? — мрачно ответили ей с сеновала.

Юля вскарабкалась наверх и стала рассказывать. Через полчаса две девочки спустились на землю и, держа на руках вертлявого лиса, пришли на крыльцо.

Там весело разговаривали родители.

— Где учители? — спросила Юля.

— Они уже ушли к себе в школу… Ну, Наташа, отличилась же ты сегодня, нечего сказать! Нам за тебя было просто стыдно.

На следующий день отец запряг Гнедка в дрожки. Мама надела на Юлю и Наташу белые шляпки, и все поехали в школу. Наташа всю дорогу сидела тревожная и молчаливая. Она боялась, что учитель не захочет принять её в школу за то, что она вчера ему нагрубила. Ещё примут одну только Юлю — что ей тогда делать? В школе много детей, все будут учиться, играть, а она…

Наташа ещё пуще сутулилась и грустила.

Вот уже дрожки спустились с горы. Гнедко резво бежал по мягкой и гладкой дороге. Поднялись ещё на одну горку и внизу, под горой, среди рощи, увидели белые домики.

— Какое хорошее местечко! — сказала мама.

— Мама, — разжала вдруг губы Наташа, — я вчера вовсе не так думала сказать, а у меня только неправильно получилось. Я хотела сказать, что щенок у них очень маленький и может подавиться, потому что у нас всюду кости валяются.

Все засмеялись:

— Ладно уж! Не выдумывай теперь никаких объяснений. Не такой человек Виктор Васильевич, чтобы сводить счёты с глупой девочкой. Не мучайся тем, что уже брякнула, но вперёд думай, прежде чем сказать грубость.

Дрожки свернули к новой деревянной ограде, которая кольцом окружала сад и два дома в глубине аллеи. На воротах была дощечка: «Лесная школа».
Родители с улыбкой оглянулись на взволнованную Наташу.

Они вошли в калитку и поднялись на крыльцо дома. Девочки молча сидели на дрожках, ожидая решения.

Ждать пришлось недолго. Во дворе раздались голоса. Отец вышел и направился к калитке. За ним шёл вчерашний гость.

Наташа густо, до слёз, покраснела и отвернулась: конечно, учитель всё помнит и непременно отомстит ей за вчерашнее.

— Ну, здравствуйте, девочки! — ласково сказал учитель и широко распахнул ворота. — Въезжайте-ка во двор. Пока мы будем разговаривать, вы пойдите познакомьтесь с ребятами. Они вам покажут школу. Идёт?

Смущённая ласковым тоном учителя, Наташа молча рыла босой ногой ямку в песке.

— Коля, Маша! — подозвал учитель двух румяных ребят чуть постарше Юли. — Вот познакомьтесь-ка с Юлей и Наташей и покажите им нашу школу и животных.

И он вместе с отцом опять скрылся в доме.

— Что же показывать сначала, — сказал Коля: — огород, классы или животных?

— Сперва классы, — попросили девочки.

— Ну, пойдёмте.

Что это были за прекрасные классы! Две большие, светлые комнаты с партами и чёрными досками, со шкафами для книг, сплошь увешанные картинами, таблицами и картами.

Наташа вздохнула, и так громко, что кошка, спавшая на подоконнике, проснулась и испуганно выскочила во двор.

Потом ребята провели их на кухню. Там дежурные школьники дружно работали и распевали.

То же было и на огороде.

Потом показали конюшню, корову, кур и индюшат. В саду, в просторных вольерах из проволочной сетки, чирикали и порхали разнообразные птички. Дальше, в углу сада, в больших загородках из досок и проволочной сетки, играло весёлое семейство ручных кроликов.

— А эта загородка знаешь для кого? — спросил Наташу один из новых товарищей. — К нам скоро лисичка приедет, так это мы для неё приготовили.

Место было очень удобное. Большая полянка, как раз на склоне холма, огороженная проволочной сеткой. С наружной стороны сетки и внутри огороженного четырёхугольника росли ветвистые деревья и кустарники, так что сетки совсем как будто и не было.

— Ей тут будет хорошо, — одобрила Юля и невольно подумала: «А что, если бы и Франта сюда?»

Наташа тоже подумала об этом, потому что сама громко сказала:

— У меня дома тоже есть лис.

— Ну-у? Да что ты! Ручной?

— Со-овсем ручной. Хотите, приходите к нам на кордон — это здесь по дороге, выше по ущелью, — мы вам покажем его. Наш Франтик такой весёлый и славный. Он вам понравится, вот увидите.

У девочек немного отлегло от сердца. Хоть и очень счастливые это были ребята, а Франта у них всё-таки не было.

— Потом у нас есть ещё Мишка — олень. Только он очень драчливый.

Им тоже хотелось показать Коле и Маше своих зверей.

— Приходите непременно! Когда хотите приходите и можете играть с Франтиком сколько угодно.

— Спасибо, придём… А вы что же, у нас учиться будете?

— Ох, не знаем, примут ли только…

Девочки вернулись домой как в чаду. В школе сказали, что сейчас их примут только приходящими, но, когда наступят морозы и ходить каждый день в школу будет трудно, они будут жить вместе со всеми.

Начались ежедневные прогулки девочек в школу, а их новых товарищей — на кордон.

Ребятам очень нравился Франт. Они все так его баловали, что Франт вообразил себя в самом деле важной особой и ни за что ни на минутку не желал оставаться без компании.

В сентябре я и Соня уехали в город, а Юля и Наташа, сияющие и довольные, отправились в школу, окружённые толпой весёлых товарищей. Уходя, они дружно запели только что выученную песню:

Смело, товарищи, в ногу…
Звонкие, здоровые голоса заливались по дороге, и в такт им звякала цепочка, на которой вели Франтика.

Мама стояла на крыльце и грустно улыбалась:

— Наташа, Наташка-то!.. Франтик — и тот оглядывается на дом, а она уже с головой и с ногами в своей школе. И родителей уже забыли — оглянуться на мать не желают.

Это было неверно. Перед тем как скрыться за поворотом, вся компания остановилась, подняла на руки Франта и, замахав шапками, весело попрощалась с мамой.

«До свиданья, детки, до свиданья», — смущённо проговорила сама себе мама.

Кордон опустел.

После обеда Франт храпел, свернувшись на бочке. Посередине огороженного питомника положили большую бочку без крышки и без дна. С обеих сторон к ней приделали крытые галерейки из широких деревянных желобов. Получилась любимая лисья нора с двумя выходами.

В дождливую погоду Франт располагался внутри норы. А сегодня было ясно, и потому он устроился на «крыше». Этим утром к Франту пустили подругу — лисицу Лизу. Лиза была очень милая, весёлая и совершенно ручная.

Встретились лисицы довольно холодно.

Франт подбежал, обнюхал Лизу и, не обращая больше на неё внимания, стал рыться в карманах у ребят.

Лиза тоже сначала как будто отшатнулась от Франта, но, когда он отошёл, она пошла за ним, как привязанная.

Сейчас Франт спал на бочке, а Лиза сидела внизу, опершись о бочку спиной. Она задумчиво почёсывала задней лапкой за ухом и изредка становилась на цыпочки и обнюхивала Франта.

Ребята были разочарованы. Они ожидали, что лисицы запрыгают от радости при виде друг друга, а тут — на тебе…

— Ничего, ничего, это они фасон выдерживают, — обнадёживал их Виктор Васильевич.

И правда, прошло три-четыре дня, и Франт с Лизой играли, прыгали и барахтались, как будто родились вместе.

Самым большим удовольствием для ребятишек было, спрятавшись за деревьями, следить за их игрой.

К зиме лисицы оделись в красивые пушистые шубы. Здоровые и весёлые, они так интересно играли друг с дружкой, что приятно было на них смотреть. В начале ноября выпал снег и настали холода. В домах запылали печки, и дым из труб поднимался над запушённым снегом садом.

После Нового года Виктор Васильевич сказал:

— Вот что, ребята: давайте-ка построим из досок ещё одну загородку вокруг сетки, а то деревья стали голые и не загораживают Франта и Лизу от ветра, да и от нас самих.

— А зачем их загораживать от нас, Виктор Васильевич?

— Затем, что, если теперь их не тревожить, у них весной будут лисята.

— Ну, давайте тогда, давайте!

Соорудили три лёгкие стены из фанеры и стали ждать прибавления семейства.

Лисицы возились и шумели ночами, и Франт часто лаял своим забавным тонким голосом. Потом Франт перестал совсем обращать внимание на Лизу, а у Лизы стали заметно расти бока.

— Будут лисята?

— Наверно, будут.

Ребятишки баловали и угощали Лизу всякими вкусными вещами и поглядывали на неё с надеждой:

— Ну, смотри, Лизонька, не осрамись!

Старшие рассказывали им вечерами, что лисицы-матери, когда у них рождаются дети, становятся очень беспокойными.

В первые дни лисят нельзя трогать, даже смотреть на них нельзя, а то лисица начинает беспокоиться, прятать их, закапывать и часто замучивает до смерти.

— Смотрите же, ребята, не входите за загородку, пока я не скажу, что можно… У лисят откроются глаза приблизительно недели через три, и через месяц они сами повылазят из норы и будут играть на солнышке, — говорил нам Виктор Васильевич.

Прошёл март. В половине апреля у Лизы родились лисята.

— Только не подходите, не пугайте их, — упрашивали всех Юля и Наташа.

Но ребята всё-таки не удержались.

Один раз самая маленькая девочка открыла люк сбоку бочки и «только заглянула». И сразу испортила всё дело.

Лиза всю ночь бегала, суетилась, таскала в зубах то одного, то другого детёныша. Она запихивала их под корни деревьев и закапывала в холодную, мокрую ещё землю.

Утром Юля увидела, что она закопала, откопала и снова закопала в другом месте маленького пищащего лисёнка. Она побежала к учителю:

— Виктор Васильевич, скорей!.. Лиза закапывает лисёнка!

Полуживого малыша забрали у чересчур заботливой мамаши. Остальных трёх лисят нашли уже мёртвыми. Стали спасать последнего лисёнка и наперебой ругали лисицу:
— Дрянь эта Лиза, живодёрка такая!

— Нет, это не Лиза виновата, — сказал Виктор Васильевич. — Это, значит, кто-нибудь из вас или трогал лисят, или смотрел на них. Иначе Лиза не стала бы их прятать.

Он наклонился над закутанным в вату, дрожащим слепым лисёнком.

— Виктор Васильевич, а этот хоть отогреется?

— Не знаю… может быть, и отогреется, но всё равно, если положить его к Лизе, она его затаскает. Я читал, что можно положить лисёнка к кошке, и она выкормит его. Но где взять кошку с котятами?

Услышав это, Юля и Наташа наскоро оделись и помчались вниз по горе на соседнюю дачу. Вчера, по просьбе Виктора Васильевича, они относили газеты старику-сторожу и любовались у него кошкой с тремя маленькими котятами.

Они долго и горячо упрашивали сторожа.

— …и потом, иначе ему пропадать, — закончили они свою просьбу.

— Видите что, детки: кошка ведь старая, и она ни за что не станет жить на новом месте. Она всё равно убежит домой и котят перетаскает обратно: по дороге их только заморозит. Лучше уж принесите к нам вашего лисёнка, и пусть он сосёт кошку, пока не сможет лакать молоко из блюдца.

Так и сделали: отнесли лисёнка к приёмной матери. Кошка приняла его в семью без лишних разговоров.

Оставшись без детей, Лиза заметалась по питомнику, перестала есть и загрустила. Все сначала было забросили её за плохое поведение, но теперь пожалели и стали ласкать пуще прежнего. И счастливый же характер у этих животных! Прошло дней пять, и Лиза играла так весело и беззаботно, как будто ничего не случилось. Лисёнок рос и прекрасно себя чувствовал в своих лисьих яслях — так в шутку называли кошкино семейство.

Кто посмотрел без разрешения лисят и был виновником несчастья, учителя не допытывались. Они прекрасно знали, что и без всякого наказания никто из ребят больше никогда так не сделает. Однажды, когда ребята отдыхали от работы, зашёл разговор о том, кто кем будет, когда вырастет большой.

— Я буду ветеринаром, — сказала маленькая девочка и вдруг расплакалась. — Если бы я была ветеринаром, я бы обязательно вылечила замёрзших лисенят. Это ведь я посмотрела тогда…

Учителя переглянулись:

— Ну, будет, не плачь, Маня! Ты же не знала, что это так кончится. Вот погоди, будешь ветеринаром — ты за этих лисят сколько добра сделаешь животным!

Они стали её утешать и, чтобы перевести разговор, обратились к Наташе и Юле:

— Ну, а вы кем будете, девочки?

— Мы будем учиться, как лучше разводить и оберегать леса, — разом отвечали обе девочки. — Пока будут целы наши густые, дремучие леса, будут в них привольно жить и разводиться звери. Лес — первый друг и зверю и человеку: так у нас всегда говорят дома.

— Верно, дружочки, это вы хорошо придумали! Вырастете — будете лесоводами, помогать будете отцу. И смотрите никогда не забывайте, что весной у всех зверей есть маленькие, беззащитные детёныши!

— Будьте покойны, Виктор Васильевич, мы никогда не забудем об этом.