Опубликовано: 15 сентября 2021

Просмотров: 156

Глава 22 Врата судьбы — Рафаэль Сабатини

ИСРАЭЛЬ СУАРЕС

Вудлэндс, поместье лорда Понсфорта в Суррее, находился в двух милях к северу от города Гилфорда. Прекрасный красно-коричневый особняк в стиле тюдор располагался в обширном старинном парке.

В тот июльский вечер лорд Понсфорт обедал с большим опозданием. Он довольно поздно приехал из города. Много времени у него отнял туалет, приличествующий жениху. Понсфорт надеялся, что свадьба состоится до исхода дня. Наконец Понсфорт спустился в столовую. Он выглядел великолепно в камзоле из серого атласа с серебряными галунами. Жемчужно-серые чулки украшал узор из серебряной нити. Бриллианты капельками воды переливались в брабантских кружевах шейного платка, кружевные манжеты почти полностью прикрывали красивые холеные пальцы, на туфлях сверкали пряжки с французскими стразами. Модный напудренный парик, перевязанный сзади лентой, подчеркивал мужественную красоту смуглого лица.

Милорда нетерпеливо ждал, страдая от голода, преподобный Томас Пью, изрядно обносившийся бродячий проповедник, которого Понсфорт привез из Лондона. Проповедник ахнул, потрясенный столь ослепительным зрелищем, притупившим даже муки голода. Пожелай лорд Понсфорт оттенить свое великолепие, лучшего фона, чем Пью — приземистого, со впалыми синеватыми щеками, черного, как ворон, в своем старом пасторском облачении, — было не найти.

Лорд Понсфорт ел мало, а говорил еще меньше. Милорд явно нервничал: приготовления к свадьбе не закончились. Но больше всего он опасался, что ему не удастся, вопреки своим усилиям, склонить к браку Дамарис.

Обед подходил к концу. Уже убрали скатерть и зажгли свечи. Мужчины по-прежнему сидели за столом, пили вино и лишь изредка перекидывались словами. Понсфорт, откинувшись на спинку стула, мрачно глядел на круглый графин с портвейном, в котором отражалось пламя свечей. Графин переливался, как огромный карбункул.

Длинные окна были распахнуты в душную вечернюю тьму. Небо, усыпанное звездами, бархатисто-черное, пересекали зловещие пурпурные отблески заката. Стояло полное безмолвие. Свечи в золоченых канделябрах, стоящие на выступах деревянных панелей, ярко горели, отбрасывая блики на темный полированный паркет.

Вдруг издалека донесся топот копыт. Звуки приближались, послышался шорох колес по гравию аллеи. Лорд Понсфорт прислушивался, затаив дыхание. Его глаза лихорадочно блестели. Дамарис приехала!

— Наверное, невеста, — отважился предположить пастор.

Долгое молчание и скверное настроение хозяина изрядно действовали ему на нервы. Милорд ничего не ответил, и пастор, потягивая вино, смущенно посматривал на него из-под косматых бровей.

Карета остановилась. Не в силах больше ждать, милорд поднялся, отставив стул с высокой спинкой. Он взглянул на часы, стоявшие на каминной полке. Стрелка приближалась к девяти. Понсфорт ждал Дамарис в девять и счел ее поспешность добрым знаком.

Дверь за спиной у Понсфорта тихо отворилась. Он резко обернулся, дрожа от волнения. Ливрейный лакей пришел доложить о приезде гостя. Его слова, будто холодный душ, остудили лихорадочное возбуждение Понсфорта.

— Мистер Суарес, сэр, просит доложить о себе.

— Суарес? — хриплым от перехватившей горло злости голосом спросил Понсфорт. Но злость тут же сменилась другим чувством, глаза его расширились, уголки губ безвольно опустились: — Суарес?

— Я сказал ему, сэр, что вы сегодня никого не принимаете, — оправдывался лакей, — но он утверждает, что у него к вам неотложное дело.

— Так оно и есть, милорд, — прогудел низкий голос, и в дверях появился сам ростовщик — рослый, с бараньим профилем.

Опасаясь, что его не примут, Суарес пошел за лакеем с твердым намерением встретиться с милордом. Лакей попытался преградить ему путь, но было поздно. Еврей, пренебрежительно отстранив слугу, прошел в комнату.

— Что вам нужно? — вызывающе спросил хозяин. Он побледнел от гнева и не сводил с незваного гостя уничтожающего взгляда.

— Что мне нужно? — эхом отозвался Суарес. Он был крайне взволнован, и это чувствовалось по его речи. —Что мне нужно? О, мне многое нужно, можете мне поверить, милорд. Для начала я требую объяснений.

— Черт возьми! Вы наглый негодяй! Как вы смеете врываться ко мне таким образом?

Незваный гость в ответ лишь махнул рукой.

— Бросьте! Хватит слов, хватит оскорблений! Я подам на вас в суд за оскорбления, и вы мне еще за это заплатите! Мы будем говорить при них? — Суарес указал на пастора и лакея. — Впрочем, мне это безразлично, — добавил он презрительно.

Лорд Понсфорт вперился в Суареса взглядом, пытаясь подавить гнев, потом обернулся к лакею.

— Оставь нас, — бросил он лакею. — И вы тоже, Пью. Ждите меня в кабинете.

Пастор допил вино и удалился вместе с лакеем. Суарес наблюдал эту сцену с усмешкой.

— Ха! Какая важность, какое могущество! Оч-чень величественно для побирушки! — воскликнул он.

Исраэль Суарес ничуть не походил на заискивающего, трясущегося от страха еврея с пейсами, в длиннополом суконном сюртуке, постоянно сознающего свою принадлежность к презираемой нации. Суарес гордился тем, что он еврей, и презирал тех, кто относится к евреям пренебрежительно. Он был необычайно богат, понимал силу денег и пользовался ею. Он проявлял особую безжалостность к тем, кто осмеливался третировать его из-за происхождения. Им он платил презрением за презрение, оскорблением за оскорбление, и поскольку сила была на его стороне, его презрение и оскорбление нередко бывали пагубны.

Внешне Исраэль Суарес производил бы впечатление денди, если бы не природная тяга к восточной роскоши. Тут он всегда переходил границу. Его бордовый камзол и алый жилет под ним, сплошь расшитые золотом, слепили глаза. Пуговицами служили рубины великолепной огранки. Бриллианты сверкали в кружевах и в кольцах, которых на каждой руке было по два. Даже рукоятка шпаги была из чистого золота.

Дородный, могучего телосложения, смуглый, с большими влажными глазами и длинным носом, Суарес производил впечатление человека незаурядного и притягательного. Сознание собственного могущества, дарованного огромным богатством, придавало ему властности. Этот испанский еврей был не из тех, на кого взирают свысока. Если бы не картавость, его английский был бы безупречен.

Лорд Понсфорт допустил ошибку, недооценив Суареса. Он и прежде относился к нему с изрядным пренебрежением, а сейчас, презрительно искривив губы, оглядел ростовщика с головы до ног. Это не ускользнуло от внимания самолюбивого еврея. Ответные действия последова ли незамедлительно. Ростовщик подошел к столу и налил себе бокал портвейна, не потрудившись спросить разрешения. Он отведал вина и задумчиво облизал губы, как бы оценивая его качество.

— Хорошее вино, — сказал он с удовлетворением, — Надеюсь, в моем винном погребе здесь неплохой запас портвейна?

— Что вы хотите этим сказать, черт возьми! — возмутился Понсфорт.

Суарес хладнокровно осушил бокал и, не спрашивая позволения его светлости, опустился на стул, в то время как милорд стоял.

— Полагаю, мне дозволено пить свое собственное вино в своем собственном доме, не спрашивая разрешения, черт побери, — ответил Суарес тем же тоном.

Чувствовалось, что он полностью овладел собой. Горячий и вспыльчивый от природы, Суарес умел быть холодным и беспощадным. Не дав Понсфорту оправиться после первого удара, он нанес новый, сухо изложив причину визита.

— Видите ли, я получил сообщение от лорда Картерета, что он отменяет свое ручательство, — сказал он, — Я направил свое доверенное лицо, Коуэна, в ваш дом в Лондоне, а сам прибыл сюда. У меня имеется ордер на арест имущества, и я привез сюда трех судебных приставов. Своего агента я отправил в ваше имение в Йоркшире [Йоркшир — крупное графство на северо-западе Англии. Позднее было разделено на ряд более мелких графств и городов-графств]. Как вы сами понимаете, я не теряю времени даром. — Суарес с усмешкой наблюдал за потерявшим дар речи Понсфортом. — Вы должны мне тридцать тысяч фунтов, милорд. Имение Вудлэндс оценивается в четыре тысячи, ваш дом в Лондоне — в три тысячи, а йоркширское поместье даст после продажи еще семь —восемь тысяч фунтов. В залог оставшейся суммы я должен взять вас, пока не получу выкуп от вас или ваших друзей. Теперь вам известны мои намерения. Теперь вам ясно, почему я, наглый негодяй, вторгаюсь в свой собственный дом, — злорадно закончил ростовщик.

Понсфорт прислонился спиной к каминной полке, пытаясь унять дрожь. Он сразу сник. Ему казалось, что в его жилах течет не кровь, а вода. Из всего, что наговорил ростовщик, в голове у него застряла одна фраза, и он произнес ее сиплым голосом:

— Лорд Картерет отменил свое ручательство...

— Именно так, — подтвердил Суарес. — Меня удивляет, почему он его дал.

— И все же, — начал Понсфорт неверным голосом, перестав удивляться и искать причину странного поступка министра, ибо теперь его больше занимали страшные последствия, — даже если ручательство отменено, какое это имеет значение?

— Значение имеют тридцать тысяч фунтов, — заявил Суарес. — Вы понимаете, что лишь ручательство его светлости удержало меня от подачи иска месяц тому назад.

— Но сегодня у меня свадьба! — вскричал виконт. Он побледнел, капли пота выступили на его некрасивом узковатом лбу.

Теперь мистер Суарес в свою очередь с молчаливым презрением оглядел наряд хозяина.

— Ах, вот оно что! — недобро усмехнулся он. — Вот почему вы так вырядились! Вы очень красивы в свадебном наряде.

Лорд Понсфорт хотел было гордо вскинуть голову, но не посмел. Здесь распоряжался другой.

— Вы знаете... вам положено знать, как богата мисс Холлинстоун. Неужели вам мало такой гарантии?

— О чем речь? Брачные перспективы еще не гарантия, вам это прекрасно известно. Да я бы вам и шиллинга не дал в обмен на обещания, я бы отказал вам в праве выкупа закладной, если бы вы не заручились бумагой лорда Картерета, подтверждающей вашу платежеспособность. А поскольку он больше не ручается за вас, ваши поместья вы сами...

— Господи, неужели нельзя подождать до завтра?

— Я не намерен ждать и часа, — отрезал Суарес. — Какой в этом смысл?

— Вы окажетесь в дураках, если не дадите мне срока.

Суарес зло хохотнул:

— Я еще никогда не оказывался в дураках в своем деле, милорд. Никогда!

Лорд Понсфорт подошел к столу и тяжело опустился на стул. Наклонившись вперед, он смотрел на Суареса. Его бледное потное лицо блестело в свете свечей.

— Суарес, — сказал он, — прошу вас, учтите, что весь мой долг наличными не превышает пятнадцати тысяч фунтов. Вы отнимаете у меня Вудлэндс, мой лондонский дом, имение в Йоркшире. Но вы же понимаете, хотя и утверждаете обратное, что моя недвижимость в совокупности стоит больше пятнадцати тысяч фунтов?

— А вы думаете, что я дал бы вам денег, не будь я в этом уверен? Или вы воображаете, что ростовщики занимаются филантропией? Это рискованное дело, мой друг, в таких делах лишь большая прибыль компенсирует затраты. Но вы упускаете из виду, что я всюду получил бы процент на свой капитал.

— Это вы упускаете из виду свой доход, поскольку собираетесь упечь меня в тюрьму. Если вам это удастся, не видать вам проклятых процентов, как своих ушей.

Мистер Суарес прикрыл один глаз.

— Процент идет и с заповедного родового имущества, — напомнил он Понсфорту. — Получается чтото около полутора тысяч фунтов в год. Если деньги удачно вложить, к примеру, во флот, можно получить приличную прибыль. А вы заживете припеваючи на пятьдесят фунтов в год.

— Так вы меня на десять лет собираетесь упечь? —взревел виконт.

— Нет, пожалуй, на более долгий срок, — ростовщик поджал губы. — Из-за неоплаченного баланса. Но вы, ваша светлость, на здоровье не жалуетесь и легко выдержите испытания.

— Суарес! — с яростью выкрикнул милорд. — Вы — грязный еврей!

— Понсфорт, вы — еще более грязный христианин: залезаете в долги, которые не можете вернуть, — парировал ростовщик.

Понсфорт вскочил, будто его ударили. Получить такое оскорбление, и от кого? От мерзавца из иудина племени! Нет, такое невозможно снести, это неслыханно!

Понсфорт был безоружен, а то наверняка набросился бы на Суареса. Он невольно схватился рукой за бок, где обычно висела шпага. Еврей наблюдал за ним с холодной усмешкой. Твердой рукой он налил себе еще бокал вина.

— Удивляюсь, — он задумчиво улыбнулся, — когда ваша светлость наконец поймет, что напрасные оскорбления — соревнования для дураков. Я все стараюсь учить вас... — Суарес осушил бокал и поднялся. — Ну что, пойдем? — спросил он, и в его вопросе прозвучал приказ.

Понсфорт, сдерживая гнев, так сильно оперся руками о стол, что суставы пальцев побелели.

— Пойдем? — повторил он.

— Разве я не упомянул, что ордер на арест у меня в кармане и трое судебных приставов готовы его произвести? Надеюсь, у вас хватит благоразумия не оказывать сопротивления?

— Вы хотите сказать... — Понсфорт облизал пересохшие губы. — Вы хотите сказать, что заберете меня сейчас? Прошу вас, подождите до завтра: я женюсь и верну долги.

— Женитесь? — с издевкой спросил еврей. — Вы все еще надеетесь заморочить меня пустой болтовней?

— Заморочить? Но это чистая правда!

Суарес задумчиво посмотрел на виконта:

— Если это правда, почему лорд Картерет отменил свое ручательство?

— И все же я говорю правду! — с жаром повторил виконт. — Я жду невесту.

Но Суарес все еще сомневался:

— Ждете журавля в небе.

— Послушайте, Суарес, — в отчаянии воскликнул Понсфорт, — женившись, я тотчас верну долг — в понедельник, а может быть, и раньше. Более того, с сегодняшнего дня и далее, пока не будет погашен долг, я плачу вам тысячу фунтов в день.

Это уже был деловой разговор, а против делового разговора мистер Суарес не возражал. К тому же серьезность предложения подтверждала то, что лорд Понсфорт готовился к свадьбе. Однако кто мог поручиться за планы милорда? А если это очередная уловка, которая позволит ему улизнуть от ростовщика и покинуть страну? Суарес не доверял лорду Понсфорту: тот уже доказал свою ненадежность. Ростовщик вздохнул и покачал головой.

— Хорошо, даю две тысячи — две тысячи в день! —предложил виконт.

Ростовщик больше не сомневался.

— Для честного человека вы слишком сильно рискуете, — Суарес засмеялся. — Ваши слова про свадьбу ложь.

Понсфорт уловил характерный звук в вечерней тишине. Лицо его вспыхнуло.

— Я лгу? — воскликнул Понсфорт. — Лгу? — в голосе его прозвучало ликование. — Вот послушайте! — он махнул рукой в сторону распахнутого окна.

Суарес услышал шум подъезжающей кареты.

— Это мисс Холлинстоун, — уверенно заявил виконт.

Ростовщик внимательно посмотрел на него.

— Вы все еще не верите? — возмутился Понсфорт. — Все еще думаете, что никакой свадьбы не будет? А разве вы не видели пастора? С какой стати я сел бы за стол с этим вороном?

Ростовщик упустил из виду такой важный факт. Он тут же невозмутимо присел за стол.

— Что ж, посмотрим, — заявил он.

Лорд Понсфорт с облегчением вздохнул и вытер взмокший лоб. Воцарилось молчание.

— Так вы предлагаете две тысячи фунтов в день? — нарушил молчание Суарес.

— Да, да! — поспешно подтвердил Понсфорт.

— Я обдумаю ваше предложение, — холодно заметил Суарес.

— Так думайте поскорее, черт возьми! — снова вышел из себя виконт, постепенно обретавший привычную самоуверенность. — Принимаете вы мое предложение или отказываетесь?

— Отказываюсь.

— Нет, я неправильно выразился. Обдумайте мое предложение, сэр, непременно обдумайте, но, ради Бога, поскорей примите решение.

Суарес засмеялся.

— Вы — то лед, то пламя, — с насмешкой сказал он. — Если я и впрямь стану его обдумывать, то лишь оказывая вам услугу.

Вошел лакей, и виконт тотчас обратил к нему бледное взволнованное лицо.

— Прибыла мисс Холлинстоун, милорд.

Понсфорт торжествующе взглянул на ростовщика.

— Ну, — настойчиво начал он, — принимаете мои условия?

— Пожалуй, да, но лишь когда узнаю, с какой целью пожаловала к вам леди.

Понсфорт глядел на него в замешательстве.

— Вы безрассудный человек, Суарес, — сказал он с досадой.

— Мне приходилось иметь дело со множеством негодяев, — пояснил Суарес и многозначительно посмотрел на слугу.

— Обожди за дверью! — приказал виконт, и слуга вышел, притворив за собой дверь.

— Вы утверждаете, что леди приехала с целью выйти за вас замуж?

— Да, — подтвердил Понсфорт. — Вы же видели пастора.

— Что ж, тогда я рискну, милорд: принимаю ваше предложение при условии, что свадьба состоится сегодня и я буду одним из свидетелей.

В Понсфорте боролись нетерпение и гнев. Но он взял себя в руки.

— Будь по-вашему, — сказал он. — А пока не угодно ли составить компанию пастору? Подождите у меня в кабинете, пока начнется свадебная церемония. — И добавил, уловив сомнение во взгляде ростовщика: — Можете поставить одного из ваших людей за дверью, другого — под окном, а третьего, — виконт язвительно скривил губы, — на крыше, чтобы я не улетел через дымоход. Дайте им оружие и не сомневайтесь: я от вас не убегу.

— Очень хорошо, — поклонился Суарес.

Опубликовано: 15 сентября 2021

Просмотров: 137

Глава 20 Врата судьбы — Рафаэль Сабатини

ОТСТАВКА МИСТЕРА ТЕМПЛТОНА

Сэр Ричард Толлемах Темплтон, проживавший затворником в своем далеком поместье в Девоншире [Девоншир — графство в Юго-Западной Англии, на полуострове Корнуэлл], получил письмо от кузена, помощника министра, вселившее в него ужас. Вот что писал помощник министра.

«Мой дорогой Толлемах! De profundis [«Из глубин...» (лат.) — начальные слова и название одного из псалмов, который в качестве заупокойного гимна исполняется при погребении по уставу католической церкви] я пишу тебе, преисполненный глубочайшего отчаяния, раздавленный злокозненной судьбой. До сих пор не верится, что такое приключилось со мною. Меня вынудили покинуть высокий пост на службе его величества, и теперь я склоняю свою голову от стыда под злорадными взглядами завистливой черни, испытывающей особое ликование при падении высокопоставленных особ.

Прошла неделя с того дня, как произошло злополучное событие, повлекшее за собою мой крах, но я лишь сегодня собрался с духом написать свое жалкое послание, ибо должен сообщить тебе, главе нашего славного дома, все, что со мною стряслось. Дорогой Толлемах, в час, когда бремя позора согнуло мои плечи, слабым утешением мне служит мысль о том, что ты отчасти разделяешь мою вину. Из вышесказанного следует, что я осмеливаюсь порицать тебя. Мы оба стали жертвами злокозненной судьбы и негодяя, искупившего на виселице порочность своего существования. Нас обоих обманули, и мое заблуждение — скорее естественное следствие того, что и тебя обвели вокруг пальца. Эта мысль — поддержка и опора во мраке моей нынешней жизни. Если бы не это смягчающее душевные муки обстоятельство, я бы не посмел показаться тебе на глаза или написать письмо.

Негодяй, о котором идет речь, мой дорогой Толлемах, произведший на тебя столь выгодное впечатление (конечно, все люди склонны заблуждаться) и обманувший доверие, коим ты его удостоил, некто капитан Гейнор, или тот, кто скрывается под этим именем. Я был твердо уверен в его лояльности, основываясь на твоем собственном утверждении, что капитан Гейнор вне подозрений. Я грудью встал на его защиту, когда поползли слухи, что он и есть неуловимый капитан Дженкин, пресловутый якобитский агент, ибо никто не знал настоящего имени агента.

Твоя уверенность в нем была столь неколебима, что я, как мог, препятствовал его аресту, ручаясь самою честью своей за его лояльность. Но, как я уже упоминал, нас обоих обвели вокруг пальца. Наступил момент, когда защищать его долее стало невозможно. Его арестовали по приказу правительства. Капитан Гейнор понял, что проиграл, и повел себя, как все головорезы, припертые к стенке: признался в измене и безропотно покорился судьбе. Гейнора повесили неделю тому назад, и он заслужил кару, как никто другой на моей памяти.

Что еще остается сообщить? Стоит ли лишний раз упоминать, что я обесчестил себя необдуманным поручительством и мне ничего не оставалось, как подать в отставку, не дожидаясь, пока лорд Картерет обрушит на мою несчастную голову град презрительных насмешек. Я пропащий человек, мой дорогой Толлемах, и больше, чем кто-либо, нуждаюсь в сочувствии и жалости в своем нынешнем одиночестве. Я спрятался от мира, запершись в своем кабинете, но мне никуда не деться от Эмили, чей язык колет меня, точно острый нож.

Продолжать письмо нет сил. Но если ты, сжалившись над моим одиночеством, пригласишь меня пожить у тебя в Девоншире, пока об этом деле позабудут и я снова смогу показаться на глаза людям, я буду очень благодарен.

Твой преданный незадачливый кузен

Эдвард Темплтон».

Новость, сообщенная кузеном сэру Ричарду, показалась совершенно невероятной. То, что лорд Картерет, упорствуя в абсурдной ошибке или побуждаемый запутавшимися советниками, несмотря ни на что решился арестовать Гарри Гейнора как капитана Дженкина, не было удивительным. Но чтобы Гарри Гейнор, которого он знал, о чьей карьере ему было все доподлинно известно, чей послужной список год за годом подтверждался хвалебными отзывами и рекомендациями, признал себя якобитским агентом, за которым долго охотилось правительство, — в это поверить было невозможно.

Сэр Ричард еще раз обдумал письмо кузена. Либо он сошел с ума, либо в основе судебного дела лежала чудовищная ошибка.

Он не стал тратить времени на ответ. Взволнованный сообщением, через два дня, — ровно столько времени потребовалось для улаживания дел в поместье, требовавших его личного участия, — сэр Ричард отправился в Лондон. Он прибыл туда еще два дня спустя — лошадей по его приказу гнали всю дорогу. В тот самый четверг, когда капитан Гейнор покинул дом профессора Близзарда, запыленная карета сэра Ричарда остановилась у дома мистера Темплтона.

Тот находился у себя в кабинете. Несмотря на поздний час, — часы давно пробили полдень — мистер Темплтон сидел в вишневом халате и в ночном колпаке. Длинное лицо кузена, казалось, еще больше вытянулось, побледнело и осунулось, щеки обвисли. Он походил на побитую собаку. В его глубоко посаженных глазах затаилась тоска. С первого взгляда на него становилось ясно: человек страдает от жалости к самому себе.

Мистер Темплтон поднялся и пошел навстречу кузену, приветственно протянув к нему руки:

— Мой дорогой Толлемах! — его низкий голос гудел, как орган, и был преисполнен грусти, — Ты проявил душевную щедрость, так быстро откликнувшись на мой зов, отозвавшись на мое... э-э-э... горе.

— Я был не в силах ждать, пока ты явишься ко мне, — услышал он в ответ. — Новость, сообщенная тобой, показалась мне фантастичной, невероятной. Я должен сам услышать объяснения. А уж потом я увезу тебя в Девоншир.

— Возможно, она фантастична, возможно, невероятна, но тем не менее это правда.

Сэр Ричард, как был, в дорожном костюме, опустился в кресло.

— Расскажи мне все! — нетерпеливо потребовал он.

— Ну, что еще сказать? Мое письмо...

— Да, да. Но из письма я узнал лишь сам факт. Я не поверю в него, пока не узнаю подробностей.

— Подробностей?

Мистер Темплтон, наклонив голову, прошелся по комнате. Наконец он остановился у письменного стола против сэра Ричарда. Он посмотрел в окно: серое небо, мелкий дождик, поникшие мокрые ветки кустарника в саду.

И мистер Темплтон поведал наконец кузену свою историю в привычной витиеватой манере, расцвечивая свою речь множеством красивых, но малосодержательных слов, что привело нетерпеливого кузена в состояние крайнего раздражения.

— И это все? — спросил сэр Ричард, когда кузен умолк.

— Тебе этого мало? — возмутился бывший министр. — Того, что я рассказал, оказалось достаточно, чтобы погубить меня, Толлемах!

— И все же, если учесть все, что я знаю о капитане Гейноре, — недостаточно для смертного приговора.

— О, он был коварен, чертовски хитер и коварен! вскричал мистер Темплтон, — Он одурачил, он надул тебя!

Сэр Ричард поднялся и в свой черед прошелся взад-вперед по кабинету, а кузен сел в кресло, упершись локтями в колени и подперев голову руками.

— Он с большой неохотой отправился в Англию, — рассуждал сэр Ричард. — Он приехал сюда по моему настоянию. Даже когда я написал рекомендательное письмо к тебе, он все еще бездельничал в Неаполе, и, держу пари, слонялся бы там до сих пор, не заставь я его.

— Да, он был хитер, — стоял на своем мистер Темплтон.

— Но рекомендации, хвалебные отзывы! — напомнил сэр Ричард. — Подробнейший послужной список, с девятнадцати лет на военной службе — и здесь, и на Востоке!

— Подделка! — пробурчал кузен.

— Подделка? Ни в коем случае. Ты же сам проверил две рекомендации в посольствах в Лондоне?

— Две проверил. А остальные?

— Ab uno disce omnes [По одной узнаешь всех (лат.)].

Мистер Темплтон ударил кулаком по ладони.

— Именно так я и сказал лорду Картерету — слово в слово. Он высмеял меня, ей-богу! Я стал отличной мишенью для насмешек, разрази меня гром!

— Так ты говоришь, что он признался в измене? — язвительно осведомился сэр Рнчард, всем своим видом являя недоверие.

— Как и подобает трусу.

— Удивительно! А как он держался на суде?

— Мне передали — спокойно, как настоящий злодей.

— Так ты не присутствовал в суде?

— Присутствовал? Да с того момента, как арестовали Гейнора, я никому не показывался на глаза. Разве я мог явиться в суд? Каждый наглец ткнул бы в меня пальцем! Еще бы! Одураченный государственный деятель, который ручался своей честью за предателя! Какое везенье, что мне не предъявили обвинения в государственной измене!

И в тот же момент судьба, ироничный вселенский режиссер, проявила интерес к этой комедии.

Послышался стук в дверь, и появился лакей.

— Капитан Гейнор, сэр, ждет внизу позволения нанести вам визит, — сообщил он.

Двое мужчин будто к месту приросли и молча глядели на лакея.

Наконец мистер Темплтон спросил брюзгливым голосом:

— Чего он ждет, черт побери?

Лакей флегматично повторил свое сообщение.

— Капитан Гейнор? — переспросил мистер Темплтон. — Капитан Гейнор? — повторил он с расстановкой. — Ты с ума сошел или хватил лишнего?

— Ни то ни другое, сэр, — отвечал лакей, позволяя себе ровно столько вызова в голосе, сколько допускали отношения с мистером Темплтоном, внушавшим прислуге благоговейный страх.

Мистер Темплтон поджал губы.

— А ты знаешь капитана Гейнора в лицо? — выпалил он. — Ты видел его раньше?

— О да, сэр, несколько раз.

— И ты уверяешь, что это он?

— Да, сэр. По крайней мере, я так думаю, сэр.

В разговор вступил сэр Ричард, взволнованный не меньше кузена.

— Пригласи его поскорей сюда, Нед! — предложил он.

Мистер Темплтон распорядился принять капитана, и заинтригованный лакей удалился.

— Что это значит, Толлемах? Что это значит?

— Похоже, это значит, что прав был я, а не ты и твое правительство. Ведь если твой визитер и впрямь капитан Гейнор, стало быть, он не капитан Дженкин.

— Ты подразумеваешь, что лорд Картерет ошибся? — вскричал мистер Темплтон.

Его глубоко взволновала блестящая перспектива восстановления в правах. Хорошо смеется тот, кто смеется последним! Потрясенный, он поднялся, но уже в следующее мгновение тяжело плюхнулся в кресло.

— Это абсурд! — Он усмехнулся. — Это невозможно!

Тут дверь отворилась, и лакей препроводил в кабинет капитана Гейнора. Он был в синем военном мундире в талию, глухо застегнутом до самого подбородка, в сапогах и при шпаге. В руке капитан держал шляпу с плюмажем.

Никаких сомнений в том, что перед ними капитан Гейнор собственной персоной, не осталось. Оба кузена неотрывно глядели на него. Эдвард Темплтон не верил своим глазам.

Офицер непринужденно вошел в кабинет и, щелкнув каблуками, поклонился.

— Надеюсь, мистер Темплтон, я не очень докучаю вам своим визитом. О, кого я вижу? Дик? — обрадовался капитан, увидев приятеля. — Ну, мне просто повезло. А я уж подумывал о приятной поездке в Девоншир, если старания вашего кузена еще не принесли плодов, на которые мы рассчитывали. — Капитан вдруг осекся. — Что случилось? — спросил он, переводя взгляд с одного изумленного лица на другое.

— Скажите, кто вы, черт возьми? — обратился к нему мистер Темплтон.

— Кто я, черт возьми? — переспросил капитал. —Черт возьми, капитан Гейнор, ваш покорный слуга! — На лице капитана отразилось недоумение, и он добавил, будто заподозрил что-то неладное: Надеюсь, сэр, я не имел несчастья ненароком обидеть вас?

Мистер Темплтон обернулся к кузену:

— Это он самый, ей-богу!

— Он и есть, — подтвердил сэр Ричард и разразился хохотом.

Капитан смотрел то на одного, то на другого. Выражение растерянности и недоумения на его лице сменилось досадой.

— Извините, джентльмены, — сказал капитан Гейнор, — но я нахожу ваше поведение странным. А ты, Дик...

Сэр Ричард, подскочив к капитану, крепко стиснул ему руку.

— Мой дорогой Гарри! — воскликнул он. — Пусть мое поведение и кажется тебе странным, но я никогда и никого так не был рад видеть, как тебя сейчас!

— И я тоже, разрази меня гром! — взревел мистер Темплтон.

Он уже предвкушал час своего торжества, полное отмщение и лавину насмешек, обрушившуюся на этого глупца лорда Картерета, вполне достойного всеобщего осмеяния.

— Вы можете объяснить, как все произошло? — снова обратился он к капитану Гейнору.

— Что я должен объяснять, сэр? — спросил явно озадаченный офицер.

Мистер Темплтон изменил тактику:

— Где вы, черт возьми, пропадали две недели?

— Где? Разве, прощаясь с вами, я не известил вас, что отправляюсь в Шотландию? Я бы задержался там дольше, да вот не нашел друзей, которых хотел повидать. А поскольку север сам по себе малопривлекателен для человека, изнеженного более мягким климатом, я и вернулся на юг.

Капитан лгал бойко и гладко, не испытывая угрызений совести. Он понял, что его напор и натиск завоевали ему победу в доме мистера Темплтона. Обеспечат ли они ему победу повсюду? Но теперь Гарри Гейнор почти не сомневался в успехе.

— Вы получали вести из Лондона в свое отсутствие? — поинтересовался мистер Темплтон.

— От кого? У меня так мало друзей в Англии.

— Следовательно, вам неизвестно, что арестован и повешен некто капитан Дженкин?

— Капитан Дженкин? — Гарри Гейнор нахмурился, словно перебирая какие-то имена в памяти. — А, тот самый якобитский агент? Ну что же, поделом ему. Одним настырным дураком в мире будет меньше. Впрочем... — капитан посмотрел на своих собеседников с недоумевающим видом. — Вы, конечно, сообщили мне эту новость неспроста?

Сэр Ричард, опередив кузена, поведал Гарри Гейнору историю, впервые показавшуюся рассказчику смешной, — историю о том, как капитана Дженкина, которого никто не знал в лицо, отождествили с капитаном Гейнором. Капитан засмеялся было, но тут же осекся и лицо у него вытянулось.

— Но это же чудовищно — стать жертвой абсурдной ошибки, — воскликнул он. — Надо ее как —то исправить. Надеюсь, мистер Темплтон, вы восстановите справедливость.

— Я? — Темплтон усмехнулся. — Вам предстоит узнать еще кое-что. Я поставил на карту свою честь, отрицая возможность того, что вы и капитан Дженкин — одно лицо, и в результате я уже не член правительства. Я подал в отставку. Но следующий ход — мой!

— Тогда я должен немедленно повидать лорда Картерета!

— Вы правы. Я пойду с вами, — мистер Темплтон на глазах обретал прежнюю величавость. — Дайте мне время привести себя в надлежащий вид, и мы нанесем визит лорду Картерету. Хорошо, если ты будешь сопровождать нас, Толлемах.

— Лучшего развлечения и не придумаешь, ей-богу! —сэр Ричард рассмеялся.

Капитан Гейнор успел задать еще один вопрос, прежде чем мистер Темплтон удалился:

— Как возникла путаница, сэр? Капитан Дженкин... он похож на меня?

— Пока ничего не могу сказать. Впрочем, какое это имеет значение? Полагаю, лорд Картерет проявил излишнюю самонадеянность. Но подлинный зачинщик этого дела — Понсфорт.

— Понсфорт? — вспыхнул капитан. — Понсфорт! Клянусь небом, я подозреваю здесь злодейский умысел. Никакой ошибки не произошло, все делалось намеренно. Сразу после визита к лорду Картерету я еду в Монастырскую ограду. Дай Бог, чтобы я не опоздал. Проклинаю час, когда решился уехать в Шотландию.

— Вы опасаетесь за сэра Джона Кинастона?

— За него — нет. Сейчас я думаю не о нем.

— А разве вы не знаете... Да, конечно, не знаете. Сэра Джона арестовали два дня тому назад.

Наш актер умело изобразил испуг:

— Арестовали сэра Джона? В чем его обвиняют?

— В укрывательстве изменника и шпиона — капитана Гейнора.

Капитан стукнул себя по лбу сжатой в кулак рукой.

— Теперь я все понял! — воскликнул он. — Не будем терять времени! Сэра Джона надо освободить немедленно!

— При всем при том лорд Картерет очень тебе обрадуется, — не без издевки заметил сэр Ричард.

— Он станет всеобщим посмешищем в городе! — воскликнул мистер Темплтон.

Он вышел из дому с довольной улыбкой на лице, предвкушая важную встречу.

Опубликовано: 15 сентября 2021

Просмотров: 135

Глава 21 Врата судьбы — Рафаэль Сабатини

ЛОРД КАРТЕРЕТ ПРОЯВЛЯЕТ ПОНИМАНИЕ

Арест сэра Джона, как и всех других якобитов, произвели по доносу Понсфорта. Это был последний отчаянный ход в игре, затеянной им, чтобы спасти себя от полного разорения, игре, толкнувшей его на подлое предательство и позор. Но Понсфорт замыслил предательство лишь как средство к достижению цели. Он вовсе не хотел причинять страдания сэру Джону — во всяком случае, это не входило в его ближайшие планы.

Понсфорт подсказал министру, на каком основании следует произвести арест, и особо подчеркнул в своем доносе, что ему известна связь сэра Джона с якобитскими заговорщиками, хотя сам Джон Кинастон не заговорщик. После ареста сэра Джона Понсфорт явился к лорду Картерету и потребовал, чтобы в дальнейшем судьба сэра Джона зависела от его, Понсфорта, воли. Он расценивал исполнение этого требования как частичное вознаграждение правительства за его услуги.

Лорд Картерет выслушал его, не потрудившись скрыть откровенного презрения. Оно усиливалось тем, что лорд Картерет относился к сэру Джону Кинастону с большим почтением. Понсфорт упустил это обстоятельство из виду. С большой неохотой, лишь выполняя служебный долг, лорд Картерет подписал ордер на арест Джона Кинастона. Государственный муж поджал тонкие губы и молча вперил в виконта холодный взгляд. И виконт, как обычно, слегка поежился.

— Я нахожу ваше требование более чем удивительным, сэр, — заявил лорд Картерет.

Понсфорт усмехнулся:

— Ваша светлость, если бы вам, подобно мне, приходилось, к несчастью, выслушивать требования кредиторов, вы бы не нашли в моих словах ничего удивительного.

— Вы напоминаете мне, что являетесь моим кредитором? — невозмутимо заметил министр, — Или, вернее, что я обязан вам за услуги, оказанные вами государству?

— Думаю, милорд, мне причитается какая-то компенсация помимо ничтожных сумм, выданных казной.

Лорд Картерет, откинувшись в кресле, постукивал кончиками пальцев по краю стола.

— Эти ничтожные, как вы изволили заметить, суммы составляют в целом двенадцать тысяч фунтов. К тому же я спас вас от долговой тюрьмы, предоставив вашим кредиторам ручательство, что долги будут ликвидированы тотчас после вашей женитьбы. Мне представляется, ваши услуги оплачены. Кое-кто, вероятно, счел бы, — продолжал министр тем же спокойным, слегка презрительным тоном, — что правительство проявило недопустимую щедрость, но я не из их числа. Я принимаю во внимание положение, занимаемое вами в обществе, помню о вашем благородном происхождении. Все это обязывает правительство платить вам больше, чем простому... осведомителю .

Виконт сделал вид, будто не заметил последнего оскорбления. Он уже проглотил столько обид от лорда Картерета, что одной больше, одной меньше — уже не имело значения. Понсфорт держал голову высоко и сохранял хорошую мину при плохой игре.

— Признаю, милорд: вознаграждение было бы щедрым, — сказал он, — получи я его сполна. Оправдав ручательство вашей светлости, я расплатился бы с кредиторами.

— Не уверен, что слово «ручательство» в данном случае уместно. Но ваши кредиторы поняли меня. Надеюсь, вы тоже, — ответил министр.

— Разумеется, милорд. Вы оказали мне честь, поручившись за меня перед Исраэлем Суаресом и другими кредиторами.

— Именно так, — подтвердил лорд Картерет. — Благодаря моему письму вы спаслись от долговой тюрьмы.

— Да, — согласился в свой черед лорд Понсфорт, — и моя просьба относительно сэра Джона Кинастона вызвана желанием освободить вашу светлость от обязательств поручителя.

— Надеюсь, вы не забываете, что я могу в любой момент отказаться от своего ручательства, если заподозрю, что у вас нет былой уверенности в своей способности погасить долги. Но это к слову. Мне крайне неприятна ваша просьба. Я отнюдь не убежден, что смогу ее выполнить. Я смог бы это сделать, если бы знал... — министр оборвал себя на полуслове и выпрямился в кресле. — Но мы бродим в потемках. Разъясните, какую пользу для себя вы хотите извлечь из...

— Моя цель вполне разумна, милорд, — с готовностью отозвался Понсфорт. — Я уже имел честь уведомить вас об условиях завещания покойного мистера Холлинстоуна. Они позволяют сэру Джону запретить своей подопечной вступление в брак до совершеннолетия.

— Помню, — прервал его государственный муж. — Вы мне все это уже рассказывали. Более того, — добавил он с обычным выражением недоверия и легкого презрения, —независимо от вас получил этому подтверждение. Продолжайте, пожалуйста.

— Вам известно, что моя помолвка с мисс Холлинстоун состоялась вопреки воле сэра Джона.

— Меня это ничуть не удивляет, поскольку я знаю и глубоко уважаю сэра Джона, — язвительно прокомментировал его слова министр. — Ну и что?

— Сэр Джон арестован, милорд.

— Да, при вашем активном содействии, — напомнил министр. — Признаться, я не задумывался над вашими истинными целями. Мне известно, что сэр Джон не дал согласия на помолвку. — Вероятно, лорд Картерет не знал о расторжении помолвки. — Теперь я отчетливо представляю, что обвинение в государственной измене лишает его прав опекуна по завещанию сэра Холлинстоуна. Что мне неясно, так это причина вашего нынешнего визита. Надеюсь, вы не ведете со мной двойной игры, сэр?

— Двойной игры? Я, милорд?

— Ах, вы, кажется, и понятия не имеете, что это такое? Оставьте, сэр, не изображайте оскорбленную невинность! Подобные игры сейчас неуместны. Предавший однажды предаст снова. Впрочем, у меня нет желания обвинять вас, милорд. Мое единственное желание предупредить: будьте со мною откровенны. Какова ваша цель? Скажите коротко и прямо.

Виконту пришлось смириться с повелительным безапелляционным тоном министра: маска с него была сорвана.

— Милорд, — ответил он, — я полагал, что моя цель ясна. Я не замышляю зла против сэра Джона, ведь я собираюсь жениться на его племяннице и не хочу его погибели. Мне остается лишь уповать на перемену к лучшему в его мыслях по поводу моей женитьбы, когда бы перемена ни произошла — до или после свадьбы. Сэр, если я пообещаю сэру Джону всячески содействовать его освобождению и оправданию, он, движимый чувством естественной благодарности...

— Чепуха! — прервал его министр... — Естественная благодарность, черт побери! Почему бы вам не сказать начистоту, что вы замышляете сделку с сэром Джоном?

На сей раз Понсфорт лукаво улыбнулся.

— По правде сказать — да, — признался он. — Имей я приказ об его освобождении в кармане, я бы чувствовал себя намного увереннее.

Государственный муж снова откинулся в кресле, задумчивая поигрывая пером. Его неуверенность вселила в лорда Понсфорта надежду. Он понимал: самое неприятное для лорда Картерета после постоянных якобинских интриг — медленного кипения под внешне спокойной поверхностью, — их разоблачение. Министр предпочитал подавлять заговоры в зародыше. Он вселял в заговорщиков страх, а потом без лишнего шума отпускал их на волю. Осуждение сэра Джона не входило в планы министра: оно лишь придало бы популярности якобитскому движению. Правительству было выгодно ограничиться его арестом. Выйдя на свободу после такого сильного потрясения, сэр Джон наверняка утратит интерес к заговорам. Скорейшее освобождение сэра Джона под любым благовидным предлогом вполне устраивало министра. Предложение лорда Понсфорта давало козыри ему в руки: у сэра Джона сложилось бы впечатление, что своим освобождением он обязан его личному вмешательству. Министр колебался лишь потому, что не доверял Понсфорту и опасался, что осведомитель преследует иную, не известную ему, Картерету, цель. Вдруг его осенило.

— А может быть, освобождение сэра Джона нужно вам, чтобы оказать давление на его племянницу? — осведомился он холодным ровным голосом.

Проницательность министра потрясла Понсфорта: тот разгадал его истинные цели. Это была последняя карта в затеянной Понсфортом игре, и он возлагал на нее большие надежды. Но виконт ничем не выдал себя. В ответ на слова министра лорд Понсфорт изобразил оскорбленное достоинство и, выдержав паузу, растянул губы в презрительной усмешке:

— У меня нет нужды оказывать давление на мисс Холлинстоун, сэр. Мы обручены. Помолвка состоялась полгода назад, и об этом знает весь свет.

Убедительный ответ Понсфорта не рассеял сомнений министра: уж он-то знал, как двуличен человек, с которым он беседует. Лорд Картерет молча покачал головой.

— Когда же свадьба? — спросил он наконец.

— Завтра вечером в моем поместье в Суррее.

Понсфорт действительно вырвал у Дамарис согласие на брак в обмен на обещание освободить сэра Джона.

Лорд Картерет повертел в руке перо, потом бросил его на стол. По всему было видно, что он принял важное для себя решение.

— Приходите ко мне после свадьбы, — предложил он виконту, — и мы вернемся к этой теме. Весьма вероятно, что я выполню вашу просьбу.

Лорд Понсфорт едва сдержался. Протестовать в его положении означало выдать себя, обнаружить свои намерения. Он вовремя спохватился. Все сказано, и чем скорей он согласится с предложением лорда Картерета, тем лучше. Он медлил с уходом, досадуя на неудачу. Наконец он встал, чтобы откланяться.

— Пусть так и станется, — Понсфорт натянуто улыбнулся. — Я буду иметь честь нанести вам визит в пятницу.

— Всего доброго, — лорд Картерет холодно кивнул Понсфорту.

Тот ушел, кипя от злости, прикидывая, как бы обойти препятствие, так неожиданно возникшее на его пути. Однако довольно быстро нашел выход из положения и уже через полчаса в своем доме на Сент-Джеймс [...в своем доме на Сент-Джеймс — в данном случае здесь имеется в виду улица, на которой был расположен одноименный королевский дворец] он настрочил и отправил мисс Холлинстоун следующее послание:

«Моя дорогая Дамарис, я только что вернулся от лорда Картерета и сразу взялся за перо, желая успокоить вас, ибо прекрасно понимаю, что Вы очень волнуетесь. Министр внял моей настойчивой просьбе и готовит приказ о помиловании сэра Джона. Его величество подпишет приказ завтра, и я преподнесу его вам в качестве свадебного подарка, когда Вы пожалуете в Вудлэндс...»

Далее следовали заверения в вечной любви и слова о предвкушении безумного счастья, до которых нам нет дела. Впрочем, надо отдать должное лорду Понсфорту, он писал вполне искренне. Он и впрямь предвкушал безумную радость освобождения от Исраэля Суареса и кошмара долговой тюрьмы. Он жил в этом кошмаре днем и ночью. Угроза долговой тюрьмы сделала из него злодея.

Описанные события произошли в среду судьбоносной недели.

В четверг лорд Понсфорт отправился в свое поместье в Суррее, чтобы завершить приготовления к приезду невесты. Для заключения брачного союза он прихватил с собой бродячего пастора по имени Пью.

Примерно в то же самое время, когда карета лорда Понсфорта свернула с улицы Сент-Джеймс на Пиккадилли [Пиккадилли — площадь в центре Лондона], другая карета остановилась у резиденции лорда Картерета. Мистер Темплтон явился к министру для объяснения. Он играл роль хора в этой комедии. Капитан Гейнор сам хотел получить от министра объяснения, что же касается сэра Ричарда, то он прибыл как важный свидетель на тот случай, если потребуется расследование.

Никаких объяснений не потребовалось. Потрясающий факт появления капитана Гейнора сокрушил абсурдное предположение о том, что капитан Дженкин, якобитский шпион, повешенный две недели назад в Тайберне, и капитан Гейнор — одно лицо. Здесь явно произошла чудовищная ошибка. Первоначальное оцепенение лорда Картерета сменилось гневом, умело подогреваемым мистером Темплтоном.

— Если бы вы, ваша светлость, удостоили меня своим вниманием, прискорбной ошибки не произошло бы... не произошло бы... — вещал мистер Темплтон громким рокочущим голосом. — Я прилагал все усилия, но вы, ваша светлость, не прислушались к моим словам. Даже когда я предъявил неоспоримые доказательства, вы, ваша светлость, предпочли мне других советников. Если вы сейчас навлечете на себя злорадство и издевательские насмешки своих политических противников, вы посочувствуете мне, моим незаслуженным страданиям!

— Ваше право — указать мне на ошибку, от которой вы меня предостерегали и которую я, вопреки вашим предостережениям, совершил, — с горечью произнес министр, сверля мистера Темплтона глазами-буравчиками, — Но, заклинаю вас, сэр, не сыпьте соль мне на раны!

— О, милорд, я менее всех других склонен к такой... бесчеловечности. Мое многословие объясняется лишь желанием оправдать настойчивость, с коей я предупреждал вашу светлость.

— Не стоит оправдываться, коли капитан Гейнор пожаловал сюда собственной персоной!

— Я клялся честью, — продолжал мистер Темплтон, —и уж было решил, что поплатился своим добрым именем. Под этим впечатлением я и подал в отставку, и вы ее приняли, ваша светлость. Я сделался мишенью для всех злых языков в городе, всех злых...

— Возможно, — прервал его министр, сообразивший, что пора раз и навсегда компенсировать мистеру Темплтону его муки, — возможно, вашему преемнику по службе будет предложено подать в отставку ради восстановления справедливости, и вы снова займете свой пост.

— Я признаю за вами, ваша светлость, высочайшее чувство справедливости, — не преминул вставить мистер Темплтон.

— А что касается вас, сэр, — министр перевел взгляд на капитана Гейнора, и тот встал навытяжку, — вам возместят ущерб. Мы опубликуем сообщение о допущенной ошибке. Она, признаюсь, и сейчас повергает меня в изумление.

Капитан продолжил тактику напора и натиска:

— Вероятно, я смогу внести ясность в это дело.

— Вы полагаете, что путаница вызвана игрой природы, порой наделяющей людей столь сходными чертами, что их не отличишь друг от друга?

— Я имел в виду другое. Ничего не могу сказать о своем сходстве с покойным капитаном Дженкином: никогда с ним не встречался. Но, пожалуй, дело куда серьезнее. По словам мистера Темплтона, арестован сэр Джон Кинастон — за то, что предоставил мне кров. Правительство опять же исходило из того, что я — капитан Дженкин, якобитский шпион, повешенный две недели назад.

Лорд Картерет помрачнел.

— Да, вы правы, — раздраженно буркнул он.

— Еще одна ошибка, подлежащая исправлению, — мгновенно нашелся мистер Темплтон, несомненно получавший огромное удовольствие от этой сцены.

— Сдается мне, арест сэра Джона, равно как и путаница со мной и с покойным капитаном Дженкином, — работа милорда Понсфорта, — спокойно заметил Гейнор.

— Верно, — подтвердил министр и выругался.

— Самое странное в этом деле то, что лорд Понсфорт прекрасно меня знает. Я бы удивлялся еще больше, если бы не понимал причин его необычного поведения.

— Что я слышу? Вы знакомы с лордом Понсфортом?

— Его светлость знает меня так же близко, как моего друга Дика Темплтона.

— Ах, вот как, черт побери!

Министр задумался. Дружеское расположение к сэру Джону Кинастону и недоверие к Понсфорту привели его к неожиданным выводам:

— Вы предполагаете, что он сделал это... использовал меня как орудие для достижения собственных целей?

— Я ничего не предполагаю, — ответил капитан Гейнор, — я лишь обращаю ваше внимание на суть происходящего.

Теперь Гейнор вел игру смело: он понял, что Понсфорт у него в руках. Впрочем, он не дрогнул бы и в присутствии самого Понсфорта: никакие клятвы и заверения милорда не смогли бы противостоять одному впечатляющему факту: по его доносу две недели тому назад повесили капитана Гейнора, и тем не менее капитан Гейнор, живой и невредимый, стоял перед министром.

— Мне придется привлечь внимание вашей светлости к некоторым деталям личного свойства, — сказал Гейнор. — Когда по настоянию Дика Темплтона я месяц тому назад приехал в Англию с рекомендательными письмами к его кузену, помощнику министра, я надеялся послужить своей стране. Я воспользовался гостеприимством лучшего друга моего отца сэра Джона Кинастона. Сэр Джон удостоил меня своим доверием, сообщив, что помолвка его племянницы и лорда Понсфорта расторгнута: обнаружилось, что лорд Понсфорт преследовал недостойные цели, домогаясь руки его подопечной.

— Расторгнута? — вскричал лорд Картерет. — Вы говорите — расторгнута? — Сомнения министра тотчас переросли в уверенность. — Прошу вас, продолжайте, — мрачно добавил он. — Интригующая история!

Капитан Гейнор разгадал ход мыслей министра. Это воодушевило его.

— Так уж случилось, сэр, — продолжал он, — что познакомившись с мисс Холлинстоун поближе, я... словом, у его светлости появились основания считать меня своим соперником. Его опасения были тем более оправданны, что сам он впал в немилость. Вскоре обстоятельства вынудили меня покинуть Лондон, и в мое отсутствие мое имя отождествили с именем известного мятежника. Широко распространились слухи о моей казни, а моего друга и хозяина сэра Джона Кинастона арестовали за укрывательство государственного преступника.

По лицам слушателей было видно, какое впечатление произвел на них его рассказ и к каким выводам они пришли.

— Вы даете понять, сэр, что злодей воспользовался моим доверием в своих целях? — снова резко спросил министр.

Капитан Гейнор с непроницаемым выражением лица покачал головой.

— Не в моих привычках, сэр, ходить вокруг да около, ограничиваясь намеками, — возразил он, — и я, естественно, делаю выводы. Однако позвольте мне оставить их при себе. С моей стороны было бы несправедливым разглашать их: я — сторона заинтересованная, следовательно, сужу о событиях субъективно. Потому я лишь привожу факты — не более того. Делайте выводы сами, ваша светлость. Ранее вы действовали, руководствуясь определенными сведениями. Вы, несомненно, понимаете, что само мое присутствие здесь — достаточное доказательство лживых сведений. Обдумайте все, что я вам рассказал, и вы сразу увидите, на чьей стороне правда.

Министр вскочил, разгневанный тем, что его подозрения подтвердились. Его и впрямь использовали самым бесчестным образом!

— О! — воскликнул он. — История невероятная и вместе с тем вполне достоверная!

— Ничего невероятного в ней нет, если вашей светлости угодно знать подоплеку дела, — заметил капитан. —На брак Понсфорта с мисс Холлинстоун требуется согласие сэра Джона, иначе...

— Знаю, знаю, — раздраженно прервал его лорд Картерет. — Сэр, ничего нового вы мне уже не расскажете, во всем остальном я разберусь сам!

Заявление министра очень удивило капитана, но он и виду не подал.

— Вот дьявольщина! — выругался министр. — Я еще вчера заподозрил: приказ о помиловании сэра Джона нужен Понсфорту, чтобы принудить племянницу сэра Джона к браку. А ведь я ничего не слышал о расторжении помолвки. Теперь мне все ясно. Я проучу Понсфорта! Он до конца жизни будет помнить мой урок! А вы, сэр, позаботьтесь о молодой особе, иначе ее обманут, как обманули меня. Более подходящего человека, чем вы, мне для этого не найти. Негодяй Понсфорт собирается жениться на ней сегодня вечером...

Капитан мгновенно утратил свою выдержку. Он побледнел, его глаза в ужасе расширились.

— Сегодня... сегодня вечером? — повторил он срывающимся голосом.

— Не волнуйтесь! — лорд Картерет улыбнулся. — Вы явитесь вовремя и сорвете планы Понсфорта.

Министр снова сел. Под личиной холодного безразличия клокотал гнев: им воспользовались как орудием — такое заключение напрашивалось само собой. И кто? Шпион, которого он презирает! Лорда Понсфорта ждала расплата. Она всегда угрожает предателю. Тот, кто его нанимает, первым и бьет его, заподозрив измену.

— Даже если мне не удастся сорвать его планов, я успею внести в них поправки, — процедил капитан сквозь зубы.

Министр предостерегающе поднял руку.

— Поймите меня правильно, капитан Гейнор, не думайте, что я санкционирую все, что у вас на уме. Я хочу лишь, чтобы вы вмешались и спасли девушку от брака с негодяем. Остальное вы можете спокойно предоставить другим, — После недолгой паузы министр добавил: — Если свадьба не состоится, милорд Понсфорт не причинит миру особого беспокойства в ближайшем будущем. — Министр взялся за перо: — Я напишу приказ о немедленном освобождении сэра Джона и вручу его вам, капитан Гейнор. Возможно, сэр Джон изъявит желание сопровождать вас в Суррей. Он, конечно, будет вам весьма признателен за то, что по возвращении из странствий вы оказали ему столь своевременную услугу, — с такими словами министр что-то быстро написал, посыпал документ песком, а потом поднялся и вручил его Гейнору: — Вот приказ.

Обернувшись к мистеру Темплтону, лорд Картерет попросил его задержаться для разговора с глаза на глаз и проводил капитана и сэра Ричарда.

— Насколько мне известно, вы хотели получить должность в колониях, сэр, — сказал он капитану напоследок. — Теперь вы помышляете о женитьбе, и, возможно, ваши планы изменились. Если же нет — я в вашем распоряжении.

Капитан Гейнор поблагодарил его светлость и откланялся. Они с сэром Ричардом спустились рука об руку по ступеням особняка.

— Что бы со мной ни случилось, я не останусь в Англии, — признался Гейнор. — Ты оказал мне плохую услугу, уговорив меня приехать сюда, Дик. Уж очень здесь неспокойно — заговоры, интриги, козни. Все это претит моей простодушной натуре.

— Пожалуй, ты прав, — согласился сэр Ричард. — Вам, людям действия, не по пути с интриганами.

— Да, — печально кивнул капитан и тяжело вздохнул.

Сэр Ричард никогда бы не догадался, как сожалеет капитан о своем вынужденном притворстве, о своей тонкой интриге. Но речь шла о жизни и смерти — не только его, Гейнора, но и других людей, и капитан не осмелился рассказать всю правду Ричарду, славному человеку, лучшему другу, ликовавшему, что Гарри жив и здоров.

— Я поеду с тобой в Суррей сегодня вечером, — предложил сэр Ричард, — посмотрю, чем дело кончится.

Опубликовано: 15 сентября 2021

Просмотров: 148

Глава 19 Врата судьбы — Рафаэль Сабатини

КАПИТАН ДЕЙСТВУЕТ

Сэр Джон сломал печать и распрямил желтоватый лист бумаги, на котором тонким витиеватым почерком было написано нижеследующее:

«Достопочтенный сэр, у меня есть важное, как мне представляется, сообщение для Вас относительно Вашего друга капитана Гарри Гейнора. Поскольку я намерен безотлагательно передать это сообщение Вам, — по получении вы признаете мою поспешность оправданной — надеюсь, Вы сочтете возможным незамедлительно оказать мне честь своим визитом. Подателю письма предписано сопровождать Вас, если Вы соблаговолите исполнить мою просьбу тотчас по прочтении письма. Ежели в данный момент это невозможно или трудно, будьте столь любезны передать через подателя письма, когда и в какое время Вы удостоите меня чести принять Вас. Мой дом расположен на Грейз-Инн-роуд, по соседству с таверной „Плачущая женщина“, если ехать из Холборна.

Эмануэль Близзард».

Сэр Джон прочитал письмо дважды и нахмурил брови. Сообщение относительно Гарри Гейнора! Не странно ли, что автор письма не оговорился: «покойного Гарри Гейнора»? При первом чтении у баронета промелькнула мысль, что ему хотят устроить ловушку. Но отсутствие слова «покойный», из чего следовало, что автор не знает о смерти капитана, рассеивало все подозрения. Разумеется, любой, вздумавший подстроить ему подобную ловушку, не допустил бы такой ошибки. И все же сомнения оставались. Однако сэр Джон решительно отмел их: какой смысл подстраивать ему ловушки? Если кто-то хочет его погибели, все основания для судебного преследования налицо.

Приняв решение, сэр Джон сразу поднялся. Гадай не гадай — все равно не узнаешь, какое сообщение его ждет, а ему не терпелось получить его как можно скорее. Он взглянул на почтительно ждавшего его приказа слугу.

— Каков из себя податель письма?

— Простой парень, сэр Джон, — отвечал тот. — Приехал верхом.

— Скажи, что я еду с ним. Пусть мне оседлают Джесси, и позови Берда — он поможет мне натянуть сапоги.

Сэр Джон ничего не сказал Дамарис, а в разговоре с женой вскользь упомянул, что неотложные дела призывают его в Лондон, но он вернется к вечеру.

Часа через два он уже стоял в темной комнате на первом этаже неприметного дома доктора на Грейз-Инн-роуд. Вскоре появился и сам профессор — худощавый, маленького роста, с быстрыми порывистыми движениями и характерным цоканьем.

— Та-та! Очень мило с вашей стороны, сэр Джон. Мне было бы крайне огорчительно думать, что я причинил вам беспокойство, а? Надеюсь, что нет. — Профессор потер сухонькие ручки, и его пытливые глаза за стеклами очков заблестели.

— Я ничто не почту беспокойством для себя, если мне обещано сообщение о близком человеке, почти сыне, мистер Близзард.

— Доктор, доктор Близзард, — поправил его профессор, — ваш покорный слуга. Присаживайтесь, прошу вас.

Сэр Джон уселся в кресло, указанное доктором, и положил на стоявший сбоку столик шляпу и хлыст. Профессор оперся руками о стол и задумчиво поцокал языком. Потом он поднял очки почти к самому краю седого парика и внимательно посмотрел на посетителя близорукими глазами.

— Сообщение, о котором идет речь, сэр, из ряда вон выходящее, оч-чень странное, да, поверьте, я бы сказал — потрясающее.

— Да, да, — кивнул баронет. — Умоляю, не держите меня в неизвестности.

— Та-та! Я и не собираюсь. Мне лишь надо как-то подготовить вас, а?

— Подготовить меня?

— Видит Бог, да! Разве я не упомянул, что мое сообщение потрясающего свойства? Дело обстоит так, сэр: виселица в Тайберне оказалась для вашего друга вратами жизни, но не в том смысле, в каком встречается то ли у пророка, то ли у сочинителя псалмов или теолога, одним словом, того, кому принадлежит изречение: «Mors jannua vitae» [Смерть — врата жизни (лат.)].

Сэр Джон глядел на него, ничего не понимая. Уж не сумасшедший ли перед ним?

— Доктор Близзард, не объясните ли вы мне попросту, что вы имеете в виду?

— Попросту? Ага, попросту... тогда... Впрочем, погодите! Я — доктор, как уже говорил вам. Сэр, я профессор анатомии, следовательно, изучаю анатомию... К счастью, сэр, друзья вашего друга позабыли сделать распоряжения о его похоронах, и я купил труп у негодяев, срезавших веревку, за две гинеи, а потом, говоря попросту, обнаружил, что он вовсе не мертв...

Сэр Джон замер. Кровь отхлынула у него от лица, губы приоткрылись, но он не мог произнести ни звука. Потом его стала бить дрожь.

— Вот, вот, та-та! — воскликнул доктор и, водрузив очки на нос, вперился в гостя. — Я предупреждал, что новость волнительного свойства, а вы еще предложили мне объяснить вам все попросту.

— Я... — баронет задохнулся от волнения, — Я уже пришел в себя, сэр. — Сэр Джон героически пытался совладать с собой. Он вытащил платок и промокнул вспотевший лоб. — Но вы, признаюсь, потрясли меня. Сказать по правде, я и сейчас как в тумане. Вы подразумеваете, что Гарри Гейнор... жив?

— Не только жив, но почти здоров, он быстро пошел на поправку. Через денек-другой он сможет вернуться к обычной жизни.

Последовало молчание, которое профессор не счел нужным нарушить: он понимал, что обычный ум не в состоянии быстро воспринять подобное известие.

— Но это же чудо! — воскликнул сэр Джон неестественным голосом: он все еще сомневался, все еще не понимал до конца того, что рассказал профессор.

— Та-та! — цокнул, по обыкновению, профессор. — Чудес в природе не бывает. Чудо — вне природы, а я вам сообщил о естественном событии. Такое действительно происходит, но крайне редко, потому и кажется чудом, однако совсем не чудо!

— Где он? — спросил сэр Джон дрожащим голосом.

— Там, наверху, ждет вас, — услышал он ответ, рассеявший наконец туман в его голове.

Гарри Гейнор жив, он ждет его наверху. Это сэр Джон понял сразу, а больше ему пока ничего не требовалось. Он тут же вскочил:

— Почему вы мне сразу не сказали, что он жив? Почему в письме об этом ни слова, ни намека?

— Спросите капитана, — профессор улыбнулся. — Я бы сразу связался с его друзьями, но он не хотел. Очень осторожный юноша, хоть и сорвиголова. Но я задерживаю вас. Сюда, пожалуйста!

Он повел сэра Джона вверх по крутой темной лестнице. На узкой площадке наверху он мгновение помедлил, потом постучал и отворил дверь. Баронет зашел в комнату и замер на месте, словно не веря собственным глазам: перед ним в стеганом халате стоял, улыбаясь, Гарри Гейнор.

Доктор вышел и притворил за собой дверь, оставив друзей наедине.

— Гарри! — вскричал сэр Джон внезапно охрипшим голосом.

— Мой дорогой сэр Джон!

Баронет вне себя от радости широко раскрыл ему объятия, прижал его к сердцу.

— Мой мальчик, мой мальчик! — бормотал он срывающимся голосом, со слезами на глазах. — Мы уже оплакали твою кончину, а ты воскрес из мертвых!

Когда наконец капитан успокоил сэра Джона, и тот мало-помалу осознал удивительное происшествие, они сели, и начался долгий разговор. Гейнор раскрыл сэру Джону свои планы: он должен немедленно покинуть Англию.

— По закону человека не карают дважды за одно и то же преступление, — сказал он. — Но я отнюдь не уверен, что для опасного якобитского агента правительство не сделает исключения. Оно постарается избавиться от меня, как только поползут слухи, что я избежал смерти.

— Да, да, — поддержал его баронет. — Ты рассуждаешь мудро. Наверное, тебе понадобятся деньги?

— Деньги у меня есть. Я могу снять по аккредитиву в банке «Чайлдс» почти две тысячи гиней, но, пожалуй, разумнее не обращаться в банк. Хоть тождество капитана Дженкина и капитана Гейнора не имеет официального подтверждения, все понимают, что это одно и то же лицо. Банкиры почтут своим долгом известить правительство.

— Ты прав, — подтвердил сэр Джон, — Пользуйся моим кошельком, как своим собственным.

— Благодарю вас, сэр, — тотчас отозвался капитан. —Полагаю, ста гиней мне хватит, чтобы добраться до Рима.

— Я принесу деньги завтра.

— Тогда, если доктор Близзард позволит, я уеду послезавтра. А как дела у вас, сэр Джон?

Сэр Джон глядел на Гарри и изумлялся: до сих пор — ни слова о Дамарис. Баронету казалось, что он понимает, почему Гарри колеблется.

— Когда я привезу радостную весть, Дамарис будто заново родится, — сказал он.

Лицо капитана побледнело, и он спросил дрогнувшим голосом:

— Она... опечалилась?

— Опечалилась, говоришь? Да она чуть не умерла! Новость о том, что ты жив, будет ей самым лучшим лекарством. Снова розы зацветут на ее щечках, снова заискрятся глаза. А еще, — сэр Джон запнулся, потрясенный внезапно пришедшей ему в голову мыслью, — радостная весть устранит опасность жертвы, которую она задумала принести.

— Жертвы? Какой жертвы?

Сэр Джон спохватился, что не проявил должной осторожности, но отступать было поздно, и он волей-неволей поведал капитану Гейнору свои беды. Сэр Джон облегчил душу, и в ней затеплилась надежда: молодому находчивому человеку найти выход из положения легче, чем ему, потрясенному нависшей над ним угрозой.

Капитан выслушал его молча, с непроницаемым выражением лица и лишь раз кивнул, когда баронет упомянул о подлой ловушке, подстроенной ему Понсфортом. Когда сэр Джон закончил свой рассказ, капитан поднялся и медленно прошелся по комнате — от двери к окну и обратно, заложив руки за спину и задумчиво наклонив голову. Он был глубоко тронут благородством Дамарис, решившей принести себя в жертву, и не меньшим благородством сэра Джона, решительно отвергавшего ее жертву.

— Ныне, — сказал в заключение сэр Джон, — я убедил Дамарис, что она не спасет, а погубит меня, если согласится выйти замуж за злодея. А теперь Дамарис узнает о твоем чудесном, невероятном спасении, и я надеюсь на полный успех: убежден, что ее отважное самопожертвование объясняется отчаянием и безнадежностью.

— Вы... вы полагаете, что одно с другим связано? —воскликнул Гейнор, не веря своим ушам.

— Мой дорогой Гарри, если бы ты слышал, как она сказала: «Я всего лишь оболочка. Та, что звалась Дамарис Холлинстоун, погибла в Тайберне», — ты бы понял всю глубину ее отчаяния и растрогался до слез.

У капитана и впрямь слезы навернулись на глаза, когда сэр Джон повторил ее слова. Он снова зашатал по комнате, размышляя над тем, что рассказал баронет, и над заданной ему головоломкой. Наконец он остановился у окна, и его лицо просветлело.

Капитану пришел на ум план действий, разработанный им ранее и отвергнутый как слишком рискованный. План был дерзок и смел. Можно было надеяться на успех именно из-за его дерзости. Капитан откинул голову и громко рассмеялся. Баронет с испугом уставился на него.

— Полагаю, капитану Гейнору пора вернуться к жизни, — сказал он.

Сэр Джон смотрел на Гарри растерянно и недоуменно. Под его взглядом лицо капитана снова стало непроницаемым.

— Послушайте, сэр Джон, вы преувеличиваете опасность, которая вам угрожает, — сказал он. — Допустим, они арестовали вас. Но как же вам предъявят обвинение в укрывательстве государственного преступника? Для этого требуется сначала доказать, что капитан Гейнор и капитан Дженкин — одно и то же лицо.

— Чепуха! — возразил баронет. — Как только понадобится доказательство тождества, правительство сделает это без особых хлопот.

— Допустим, оно докажет, допустим, найдет свидетелей, хотя не представляю, откуда они возьмутся. Но правительству еще придется доказать, что вы знали о моих связях с якобитским движением, знали меня как агента короля в изгнании и что я не обманул вас, как обманул многих других, включая мистера Темплтона, помощника министра.

— Ах, Гарри, Гарри, все эти доводы — соломинка, за которую хватается утопающий, и ты понимаешь это не хуже меня.

— Не уверен, — сказал Гарри с улыбкой. — Но даже если ваши опасения оправданны, у меня в надежном месте припрятан плот, а он надежнее соломинки.

— Что ты имеешь в виду?

Капитан на мгновение задумался.

— Мне придется немножко потрудиться, чтобы он мог выйти в плавание. Надеюсь, завтра утром к вашему приезду все будет в порядке. Тогда я и открою вам свой секрет.

Несмотря на уговоры, сэр Джон больше не вытянул из капитана ни слова. Сэр Джон пообещал, что вернется утром и привезет с собой Дамарис, и Гарри провел ночь без сна: он и радовался встрече с Дамарис, и боялся ее.

Однако утром во вторник сэр Джон не появился. Капитан постарался придать наилучший вид своему черному камзолу, в котором его арестовали и повесили. Он заказал цветы — корзину роз и корзину белоснежных лилий, украсив комнату для такого торжественного случая. Утро ушло на приготовления к приезду гостей, день — на ожидание, вечером, пережив горькое разочарование, Гейнор все еще продолжал ждать, даже когда в доме зажгли свечи. Наконец он лег спать, утешая себя надеждой, что сэр Джон и Дамарис приедут на следующий день. Но и среда прошла в мучительном ожидании. Сэр Джон будто в воду канул.

В четверг утром, не в силах больше вынести душевного напряжения, капитан упросил профессора послать к сэру Джону своего ученика, который отвозил в свое время в Монастырскую ограду письмо профессора. На сей раз ограничились устным посланием. Вернувшись, молодой человек рассказал, что дом постигла беда: сэра Джона арестовали прямо по возвращении, в понедельник.

Услышав новость, капитан глубоко вздохнул. Вздох выражал не уныние, а скорее облегчение. Он поблагодарил посыльного, а когда тот ушел, обратился к профессору, сидевшему в комнате.

— Хочешь не хочешь, пора возвращаться к жизни, — мрачно заметил капитан. — Который час?

— А? Который час? Почти два.

— Тогда мне пора прощаться.

— Та-та! Вы хотите сказать, что уходите? Куда же вы собрались?

— Возвращаюсь к жизни.

— В вашем-то состоянии? — профессор не на шутку обеспокоился. К тому же ему не хотелось расставаться с полюбившимся ему молодым человеком. — Вы меня удивляете...

— Что же вам не правится в моем состоянии? Осмотрите меня, — попросил капитан.

Профессор спустил очки со лба на нос:

— По-моему, у вас лихорадка.

— Лихорадка ожидания, сэр, — ответил пациент. Он взял доктора за руку: — Друг мой, меня тяготит мой долг, мне хотелось бы вернуть его вам...

— Та-та!

— Вы ведь мне больше, чем друг. Надеюсь, сердечная привязанность сохранится между нами и дальше. Если вам понадобится моя помощь, только позовите. Я буду счастлив услужить вам.

— Мой дорогой сэр! Мой дорогой мальчик! Та-та! Та-та!

— Я с величайшим сожалением покидаю ваш гостеприимный дом, сэр. Но это не прощание. Мы расстаемся друзьями, и, — капитан чуть помедлил, — за мною долг.

— Сэр! вскричал доктор в притворном негодовании. — Я, по-вашему, виноторговец? Или, быть может, хозяин таверны?

Капитан сжал его руки.

— Простите меня, — сказал он, — моя неспособность возместить истинный долг заставляет меня проявлять щепетильность в мелочах.

— Ни слова больше, или я обижусь!

Они расстались лучшими друзьями, и когда капитан ушел, одинокий профессор впервые за долгие годы, исполненные всепоглощающего, упорного труда, понял, как уныл и мрачен его дом на Грейз-Инн-роуд.

Капитан Гейнор в черном камзоле и в шляпе, купленной для него учеником профессора, с двумя гинеями в кармане, одолженными при прощании у доктора Близзарда, быстро миновал Холборн и вскоре оказался у Темпл-Бар [Темпл-Бар — буквально: «застава у Темпла» (Темпл — комплекс зданий на Флит-стрит, занятый преимущественно корпорациями юристов), самые молодые из крепостных ворот лондонского Сити], где было, по обыкновению, слякотно и грязно.

У Темпл-Бар он нанял фаэтон и добрался до гостиницы на Чандос-стрит, где остановился две недели тому назад и где все еще находился его багаж.