Опубликовано: 30 марта 2020

Просмотров: 329

Глава LXXIX. Развязка - Квартеронка - Майн Рид

Должно быть, шериф отправил вперед гонца, потому что мы нашли сквайра Клеборна на его судейском кресле, готовым к разбору дела. В этом высоком, худощавом человеке с седыми волосами и важным видом я узнал достойного представителя правосудия, одного из тех почтенных судей, которые внушают уважение не только своими годами и своим званием, но еще более достоинством личного характера. Наперекор шумному сброду, окружавшему меня, я прочел в спокойном и твердом взоре судьи решимость действовать добросовестно.
Опасения мои рассеялись. Рейгарт уговаривал меня дорогой ободриться. Он шепнул мне кое-что о неожиданных разоблачениях, которые должны последовать; но я плохо расслышал его слова и не мог себе объяснить, что он хотел сказать. Между тем мне не представлялось случая расспросить его подробнее ввиду торопливости нашего путешествия и помехи со стороны окружавшей нас черни.
-- Ободритесь,-- сказал он, приближая свою лошадь к моей.-- Не бойтесь развязки. Это презабавное дело, которое окончится странным и довольно неожиданным образом кое для кого, смею сказать... ха-ха-ха!
Рейгарт громко засмеялся и был очень весел. Что могло это означать?
Мне не удалось удовлетворить своего любопытства: в ту же минуту шериф распорядился повелительным тоном, чтобы никто не общался с арестованным; я и мой друг были тотчас разлучены. Странное дело, я нисколько не рассердился на шерифа за такую суровость! У меня явилась тайная уверенность, что его обращение, такое враждебное с виду, было притворством с предвзятой целью. Ему было нужно примириться с простонародьем, и вся эта резкость была не более чем тонкой игрой со стороны почтенного Гик- мена.
В зале суда понадобился весь авторитет судьи Кле- борна и шерифа, чтобы водворить молчание. Однако сравнительная тишина позволила первому приступить к разбирательству.
-- Теперь, господа,-- сказал он твердым и офици- альным тоном,--я готов выслушать обвинение, возводимое на этого молодого человека. В чем его обвиняют, полковник Гикмен? -- спросил судья, обращаясь к шерифу.
-- В похищении негров, насколько мне известно,-- отвечал тот.
-- Кто поддерживает обвинение?
-- Доминик Гейяр,-- отозвался в толпе твердый голос, который я тотчас узнал, как принадлежавший самому адвокату.
-- Здесь ли господин Гейяр? -- спросил Клеборн.
Тот же голос отвечал утвердительно, и лисья физиономия юриста показалась перед трибуной.
-- Господин Доминик Гейяр,--заговорил судья, узнавший его,-- какого рода обвинение предъявляете вы против арестованного? Установлено ли оно вами вполне, и согласны ли вы подтвердить его под присягой?
Приняв положенную присягу, Гейяр изложил свою жалобу настоящим юридическим слогом. Мне нет нужды следовать за околичностями судебной фразеологии. Достаточно сказать, что в обвинительную речь вкралось много небылиц.
Прежде всего меня обвинили в подстрекательстве к непокорности и бунту невольников на плантации Безансон, где я помешал одному из них получить заслуженное наказание. Затем, по моему наущению, смотритель подвергся побоям от другого негра, которому я помог после того бежать. То был невольник Габриэль, пойманный вместе со мной в этот день. Наконец, Гейяр дошел до существенного пункта своего обвинения:
-- Сверх того,-- продолжал он,-- я обвиняю этого человека в том, что в ночь на 18-е число сего месяца он забрался в мое жилище и похитил невольницу Аврору Безансон.
-- Это неверно! -- перебил Гейяра чей-то голос.-- Это неверно! Аврора Безансон не невольница.
Мой обвинитель затрепетал, точно его коснулись острием ножа.
-- Кто это говорит? -- спросил он заметно дрогнувшим голосом.
-- Я! -- отозвался таинственный голос; в ту же минуту какой-то юноша вскочил на скамью и остался на ней, возвышаясь на целую голову над толпой.
То был д'Отвиль.
-- Я говорю,-- повторил он с прежней твердостью,-- что Аврора Безансон не невольница, но свободная квартеронка! Вот, судья Клеборн,-- продолжал креол,-- потрудитесь прочесть этот документ.
С этими словами он передал стоявшим поблизости сложенный пергамент. Шериф вручил последний судье, который развернул его и прочел вслух.
То были акты, освобождавшие от рабства Аврору-квартеронку; удостоверение в отпуске ее на волю, подписанное и засвидетельствованное, согласно установленной форме, ее хозяином, Огюстом Безансоном, и оставленное им при своем духовном завещании.
Удивление присутствующих было так велико, что толпа точно окаменела и притихла. В чувствах замечался внезапный поворот.
Действие этого открытия на Гейяра было очевидно для всех. Он казался пристыженным и пробормотал в своем смущении:
-- Я протестую; эта бумага была украдена из моего бюро, и...
-- Нет ничего лучше, господин Гейяр! -- подхватил д'Отвиль, вторично прерывая его: -- нет ничего лучше! Вы сознаетесь, что она украдена, и следовательно, удостоверяете этим ее подлинность. А теперь, милостивый государь, так как вы имели этот документ у себя и знали его содержание, как же вы можете требовать себе обратно Аврору Безансон как свою невольницу?
Гейяр смешался. Его зеленовато-бледное лицо страшно помертвело; в лукавых глазах отразился ужас. Ему, видимо, хотелось ускользнуть, и он уже сделал попытку замешаться в толпу.
-- Остановитесь, господин Гейяр,-- продолжал неумолимый д'Отвиль,-- я еще не закончил с вами! Вот, судья Клеборн, другой документ, который может вас заинтересовать. Не соблаговолите ли вы обратить на него внимание?
Говоря таким образом, креол подал второй сложенный пергамент, который был передан судье; тот развернул его и прочел вслух, как и первый.
То была приписка к завещанию Огюста Безансона, по которой он оставлял в наследство дочери своей, Эжени Безансон, сумму в пятьдесят тысяч долларов, положенную на хранение в банк с тем, чтобы эти деньги были выданы ей в день ее совершеннолетия душеприказчиками: господами Домиником Гейяром и Антуаном Лере; причем поименованным лицам был дан приказ не сообщать наследнице о существовании этого капитала, положенного на ее имя, до того дня, когда она должна получить его.
-- Теперь, господин Доминик Гейяр,-- снова заговорил д'Отвиль, когда чтение было окончено,-- я обвиняю вас в утайке этих пятидесяти тысяч долларов, как и разных других сумм, о которых речь будет впереди. Я обвиняю вас в том, что вы скрыли существование этого капитала, вычеркнули его из инвентаря имущества Безансон и присвоили себе!
-- Это весьма серьезное обвинение,-- сказал судья Клеборн, видимо проникнутый раскрывшейся истиной и готовый поддержать ее.-- Ваше имя, сударь? -- мягко обратился он к д'Отвилю.
В первый раз видел я молодого креола среди бела дня. Все наши встречи с ним происходили или в ночных потемках, или при искусственном освещении. Утром мы виделись самое короткое время, да и то в густой тени леса, и мне никогда не удавалось явственно рассмотреть его черты.
Теперь же он стоял напротив отворенного окна, и яркий свет падал на его лицо. Сходство этого юноши с кем-то знакомым снова поразило меня. Оно точно усиливалось по мере того, как я на него смотрел; и прежде чем на вопрос судьи последовал ответ, мое удивление рассеялось.
-- Ваше имя, сударь? -- повторил судья.
-- Эжени Безансон!
В ту же минуту мужская шляпа была снята, черные локоны исчезли, и золотисто-белокурые косы прекрасной креолки предстали взорам всех присутствующих.
Грянуло звонкое "ура"! Все вторили ему, кроме Гейяра и его двоих или троих низких сообщников. Я понял, что стал свободен.
Роли внезапно переменились; обвинитель превратился в обвиняемого. Не успело улечься всеобщее волнение, как шериф, подталкиваемый Рейгартом и другими, подошел к Гейяру, положил ему руку на плечо и арестовал его.
-- Это неверно! -- воскликнул Гейяр.-- Это заговор, проклятый заговор! Документы подложны! Подписи подделаны!.. Подделаны!..
-- Ну, нет, господин Гейяр,-- перебил его судья.-- Эти документы подлинны. Это почерк Огюста Безансона, хорошо знакомый мне. Это его собственноручная подпись; я готов поклясться в том публично!
-- И я также! -- раздался торжественный голос, привлекший общее внимание.
Превращение Эжена д'Отвиля в Эжени Безансон удивило толпу; но еще большая неожиданность готовилась ей при появлении на суде, словно воскресшего из мертвых, управляющего Эжени Безансон, Антуана!
Читатель, моя история окончена! Занавес должен опуститься здесь над той маленькой драмой. Я мог бы представить вам другие картины для иллюстрации дальнейшей жизни выведенных в ней действующих лиц, но достаточно будет и беглого очерка. Ваше воображение дополнит его подробностями.
Вам будет приятно узнать, что Эжени Безансон вернула себе все свое имущество, которое было снова приведено в цветущее состояние, благодаря заботам верного Антуана. Не вернулась к ней -- увы! -- только прежняя юношеская беспечность, вера в счастье, блаженство первой девической любви.
Не воображайте, однако, что эта девушка поддалась отчаянию и сделалась потом жертвой своей несчастной страсти. Нет, она обладала сильной волей и употребила все старания, чтобы вырвать из сердца роковую стрелу.
А Рейгарт? Могу сообщить вам с удовольствием, что дела его шли настолько успешно, что со временем он мог отложить в сторону докторский ланцет, чтобы сделаться богатым плантатором и -- что несравненно важнее -- замечательным законодателем, одним из тех, кому выпала честь начертать настоящую систему законов Луизианы, самый совершенный кодекс, какой только существует в цивилизованном мире.
Вас обрадует, надеюсь, и то, что Сципион со своей Хлоей и малюткой Хлоей были возвращены в свое прежнее, отныне счастливое жилище; что заклинатель змей сберег свои сильные мускулистые руки и не имеет больше надобности искать убежища в дупле.
Конечно, вас не огорчит известие, что Гейяр провел много лет своей жизни в тюрьме, в Батон-Руж, а, выйдя оттуда, скрылся.
Кстати, сообщу, что уличить его было легко. Антуан давно уже подозревал, что он грабит Эжени Безансон, отданную под их обоюдную опеку, и решил добыть доказательства его мошенничества. Плот, устроенный им из стульев во время крушения парохода, сверх всяких ожиданий, не утонул, благодаря чему верный управитель спасся и достиг берега очень далеко от Бренжье, вниз по течению. Никто не знал о том, и старый чудак нашел нужным поддерживать до поры до времени слухи о его мнимой гибели, чтобы ему было удобнее следить за действиями Доминика. Между тем Доминик Гейяр, при первом же известии о смерти соопекуна Эжени Безансон, принялся преследовать свои корыстные цели и довел дело до описанной мною катастрофы. Антуан предвидел это, и, когда он выступил в роли обвинителя, ему было нетрудно доказать виновность адвоката. Судебный приговор, которым тот был осужден на пятилетнее тюремное заключение, положил конец его участию в дальнейшем ходе настоящей истории.
Едва ли вы пожалеете о том, что Ларкена постигла почти та же участь; что Рюффен, охотник на людей, утонул при внезапном разливе болотных вод, а торговец неграми превратился со временем в их похитителя, за что и был приговорен судом Линча к наказанию особого рода: его вымазали дегтем и посадили в бочку с перьями.
Я не встречался больше со спортсменами Чарлеем и Тетчером, однако их судьба не осталась мне неизвестной. Храбрый и образованный, но испорченный Чарлей был убит на дуэли одним креолом из Нового Орлеана, с которым поссорился за картами. Банк Тетчера лопнул немного времени спустя, и целый ряд проигрышей довел Тетчера до положения содержателя карусели с деревянными лошадками, где он промышлял игрой в кольца, перебиваясь с той поры весьма скудными барышами.
Много лет спустя судьба столкнула меня с мнимым торговцем, превратившимся в то время в счастливого банкомета в салонах Монтесумы. Он отправился туда вслед за американской армией и нажил громадное состояние тем, что держал игорный дом для офицеров.
Однако ему не суждено было насладиться вполне своими бесчестными доходами. Желтая лихорадка сразила его в Веракрусе, и теперь его прах смешался с песками этого унылого побережья.
Таким образом, читатель, я имел счастье узнать, что справедливая судьба воздала по заслугам разным лицам, выступавшим на страницах этой повести.
Но я слышу, как вы с удивлением спрашиваете, почему я забыл среди них двоих: героя и героиню.
О, нет, я их не забыл! Не требуйте от меня, однако, описания брачной церемонии, торжества и великолепия, которыми она была обставлена, лент и розеток, украшавших гостей, как и заключительной картины полного супружеского счастья.
Все это я представляю вашей собственной фантазии, если она удостоит разыграться. Интерес пестрых приключений обычно улетучивается при благополучной развязке. И, вероятно, читатель, вам не покажется любопытным поднять завесу, скрывающую безмятежную жизнь, которую я вел после нашей свадьбы с красавицей квартеронкой.

Опубликовано: 30 марта 2020

Просмотров: 316

Глава LXXVII. Приговор судьи Линча - Квартеронка - Майн Рид

У меня мелькало уже смутное подозрение, что должно произойти нечто в этом роде. Я припомнил возглас, раздавшийся с лодок: "Вы ответите перед нами. Мы здесь закон". Я слышал какие-то загадочные намеки, пока мы шли лесом; от меня не укрылось также, что по прибытии на лесную прогалину, шедшие впереди остановились здесь, точно поджидая прихода остальных, и я не мог понять, отчего мы не двигаемся дальше.
Тут я увидел, что люди из вооруженного отряда удалились в сторону и образовали подобие неправильного круга с тем торжественным видом, который предвещает нечто серьезное. Только мальчишки и негры, так как несколько чернокожих тоже принимало участие в охоте, остались возле меня. Рюффен приближался лишь для того, чтобы удовлетворить свою мстительную злобу, подвергая меня нравственной пытке.
Вся эта обстановка породила во мне недобрые предчувствия, но до сих пор они не складывались в определенную форму. Я даже старался отогнать от себя зловещую мысль из боязни, что окружающие могут догадаться о ней по моему вицу и осуществить ее на деле.
Теперь смутное подозрение перешло в уверенность. Злодеи собирались применить ко мне закон Линча.
Вопрос Рюффена, приобретавший особое значение, благодаря ироничному тону, каким он был мне задан, вызвал взрывы хохота среди мальчишек. Негодяй продолжал:
-- Нет, я полагаю, что вы никогда не слыхали о правосудии этого рода, как человек приезжий и вдобавок англичанин? У вас нет ничего подобного между вашими длинными париками, думается мне. Тут есть один товарищ, который избавит вас от судебной волокиты. Да, черт возьми, он живо решит ваше дело. Гром и молния! Вы увидите, как он проворен.
Во время этой речи наглый бродяга оскорблял меня жестами, как и словами, заставлявшими покатываться со смеху слушателей.
Я был так взбешен, что бросился бы на него, если бы мои руки не были крепко скручены за спиной; однако, несмотря на эти узы и глубокое презрение, которое внушала мне пошлая грубость этого противника, я не мог удержать своего языка.
-- Если бы я был свободен, негодяй, вы не посмели бы говорить со мною таким образом. Тем не менее вы взяли верх надо мной не сами. Я искалечил вас на всю жизнь; но это неважно, потому что вы и без того были плохим стрелком.
Мои слова произвели на Рюффена жестокое действие, которое усиливалось еще тем, что мальчишки подняли его на смех. Все эти дети не были испорчены вконец. Они были против меня, потому что я был аболюционист, или похититель негров, как им говорили; влияние старших подогрело их дурные страсти, однако в них уцелела искра добра. То были бесхитростные, грубые дети лесов, и гордость моего ответа восхитила их. С той минуты они перестали насмехаться надо мной.
Но Рюффен не унимался; разразившись потоком злобной брани и угроз, он, по-видимому, готов был схватить меня за ворот своей свободной рукой. Однако в ту минуту его отозвали совещавшиеся поодаль; злодей поднес кулак к моему лицу и удалился с проклятием.
Протекли несколько минут неизвестности. Я не мог себе представить, что обсуждалось на этом гнусном совете и что собираются сделать со мной; мне было ясно одно, что меня не поведут к коронному судье. Судя по отрывистым словам, часто долетавшим до моего слуха, вроде "бичевать мошенника", "деготь и перья", я начал думать, что меня приговорят к наказанию этого рода. Однако, прислушавшись некоторое время, я с удивлением заметил, что некоторая часть моих судей была против этой кары, казавшейся им слишком легкой! Некоторые заявляли открыто, что только моя жизнь может удовлетворить оскорбленные законы.
Большинство примкнуло к этому мнению и, чтобы придать ему больше веса, позвали Рюффена.
Страх овладел мною или, точнее говоря, чувство ужаса, которое достигло высшего напряжения, когда сборище рассеялось, и я увидел, что двое людей взяли веревку и начали прилаживать ее к суку резинового дерева на краю прогалины. Состоялся суд, и был вынесен приговор.
Когда веревка была прилажена, один из людей, занимавшихся этим (то был торговец неграми), приблизился ко мне и, подражая судебным формам, изложил взведенное на меня обвинение, и объявил приговор.
Перед моими глазами потух последний луч надежды. В ту ужасную минуту я говорил и действовал бессознательно. Помню только, что негодование пересилило во мне страх; я протестовал, бранился, грозил, а мои неумолимые судьи отвечали мне насмешками.
Они собирались привести в исполнение смертный приговор и притащили меня уже к подножию рокового дерева, когда послышался конский топот. В ту же минуту отряд всадников примчался галопом на лесную прогалину.

Опубликовано: 30 марта 2020

Просмотров: 290

Глава LXXVIII. В руках шерифа - Квартеронка - Майн Рид

Мое сердце запрыгало от радости при виде этой кавалькады, потому что во главе ее показался спокойный, решительный Эдуард Рейгарт.
За ним следовал местный шериф в сопровождении десяти-двенадцати человек, среди которых я узнал многих из самых почтенных плантаторов округа. Все они были вооружены карабинами или пистолетами и, очевидно, явились сюда впопыхах и с определенной целью.
Я сказал, что мое сердце запрыгало от радости. Преступник на помосте эшафота не мог быть счастливее меня, при виде гонца, вестника отсрочки казни или помилования. Я узнал друзей в новоприбывших, прочел на их лицах, что они поспешили ко мне на выручку, и потому нисколько не смутился, когда шериф, сойдя с лошади, приблизился ко мне, положил руку на мое плечо и объявил, что арестует меня именем закона. Хотя все это было сделано в резкой и даже отчасти грубой форме, но я не оскорбился ни поступком, ни тоном. Тон этот был, видимо, притворным, а поступок спасал мою жизнь. Я понял, что беда миновала.
Однако вмешательство законной власти пришлось не по душе моим судьям, которые громкими криками выразили свое неудовольствие. Они ссылались на то, что я был судим судом присяжных из двенадцати свободных граждан, признан виновным в похищении негров, что я украл двоих негров и сопротивлялся, когда меня преследовали; что я ранил одного из моих преследователей; и так как это было доказано, то они не могут понять, чего же недостает еще, чтобы установить мою виновность и повесить меня тут же без промедления.
Шериф отвечал, что такой поступок был бы незаконен, что величие законов должно быть уважаемо; что если я, действительно, виновен в преступлении, которое мне приписывали, то закон, конечно, подвергнет меня строгому наказанию, но что сначала я должен предстать перед правосудием; что обвинение следует предъявить формально и что, наконец, он намерен препроводить меня к Клеборну, мировому судье округа.
Ожесточенный спор разразился между простонародьем и спутниками шерифа, спор, в котором не щадили властей, так что я стал бояться, как бы мошенники не одержали верх.
Однако храбрый шериф остался непоколебим; Рейгарт выказал большое мужество, и многие молодые плантаторы вели себя превосходно, и закон, наконец, восторжествовал.
Да, благодарение Небу и нескольким благородным сердцам, закон взял верх: иначе я не ушел бы живым с этой лесной прогалины! Судье Линчу пришлось преклониться перед судьей Клеборном, и исполнение жестокого приговора, произнесенного первым, было отсрочено. Торжествующий шериф и его спутники увезли меня с собой.
Но хотя мои свирепые судьи уступили в данную минуту, нельзя было ручаться, что они не сделают новой попытки вырвать меня из рук закона. Чтобы этого не случилось, шериф велел посадить меня на лошадь и поехал рядом со мной, тогда как один из его сопровождающих, человек испытанной храбрости, поместился с другой стороны. Рейгарт и плантаторы держались поблизости, впереди и позади нас, тогда как простонародье, частью пешком, частью верхом следовали за нашим отрядом с криком и ругательствами. Мы пересекли таким образом лес, потом поля, направляясь в Бренжье, а по прибытии туда явились в резиденцию сквайра Клеборна, местного мирового судьи.
Квартира его примыкала к обширной зале, где сквайр обыкновенно чинил суд над обитателями околотка. В эту залу вел отдельный ход, и никакой особый знак не указывал, что здесь отправлялось правосудие, если не считать одной или двух скамеек для сиденья и маленького пюпитра или трибуны в углу.
С этой трибуны сквайр имел обыкновение улаживать мелкие распри, налагать штрафы по четверти доллара и разбирать иные мелкие гражданские дела.
Но чаще всего судейские обязанности этого почтенного лица заключались в том, чтобы приговаривать непокорного чернокожего к известному числу ударов плетью, соответственно жалобе добросовестного хозяина, потому что бедные невольники все-таки пользовались этим теоретическим покровительством.
Итак, я был поспешно введен в залу суда шерифом и его спутниками; толпа хлынула за нами и тотчас заняла все помещение.

Опубликовано: 30 марта 2020

Просмотров: 299

Глава LXXVI. Страшная участь - Квартеронка - Майн Рид

Я не видел больше Авроры. Чернокожий также не был увезен со мною. Из разговора увозивших меня людей я понял, что негра и квартеронку должны были поместить на одну из пирог, оставшихся позади, и высадить на суше не в том месте, куда направлялись мы. Я узнал, между прочим, что несчастный Габриэль был приговорен к жестокому наказанию, к тому, которого он боялся уже давно,-- к отсечению руки.
Я был огорчен этими вестями, но еще более наглыми шутками, которых мне пришлось наслушаться. Мою невесту и меня осыпали оскорблениями такой отвратительной грубости, что я не могу их пересказать.
Я не пытался защищаться. Я даже не отвечал, а сидел, печально устремив глаза на зеркальную гладь озера, и для меня было некоторым облегчением, когда пирога снова принялась лавировать между стволами кипарисов, мрачная тень которых почти скрыла мое лицо от наглых взглядов моих победителей. Меня подвезли к пристани у старого дерева.
Приближаясь к берегу, я увидел толпу людей, ожидавших нас на суше, и узнал среди них свирепого Рюффена, с забинтованной рукой, на перевязи из красного платка.
"Слава Богу, я не убил его,-- мелькнуло у меня в голове,-- тем меньше ответственности будет лежать на мне".
Челноки и пироги, исключая ту, на которую посадили Аврору и чернокожего, приплыли все к этому месту, и мы высадились. В общем набралось человек тридцать-сорок и еще несколько мальчишек впридачу. Большинство было вооружено пистолетами или карабинами. Под темным сводом деревьев они составляли живописную картину, но я не был тогда расположен любоваться ею.
Меня высадили со всеми этими людьми, потом повели через лес под конвоем двух вооруженных людей, причем один из них шел впереди меня, а другой следовал за мною по пятам. Толпа сопровождала нас; одни обгоняли наше шествие, другие отставали от него, третьи шли по бокам. Последние были ребятишки или самые свирепые в этом сборище, потому что время от времени они оскорбляли меня грубыми речами.
Я потерял бы терпение и вышел бы из себя, если бы это могло принести какую-нибудь пользу, но я знал, что мой бессильный гнев только тешил бы моих мучителей, не улучшая моего положения. Итак, я молчал и отворачивался или опускал глаза в землю.
Мы продвигались по мере того, как толпе удавалось проложить себе дорогу в кустарниках. Я был очень доволен этим, воображая, что меня приведут к коронному или мировому судье. "Хорошо,--думал я,-- охраняемый законной властью и под защитой чиновников я буду избавлен от расточаемых мне насмешек и оскорблений!" Меня продолжали нравственно терзать на все лады, но не доходили до насилия, хотя у некоторых субъектов обнаруживалась порядочная к тому охота.
Вдруг лес расступился передо мной. Я думал, что мы достигли плантаций по какой-нибудь кратчайшей дороге, но ошибся: в следующий момент мы вступили в лесную прогалину! Опять та же знакомая лужайка!
Тут люди, схватившие меня, сделали остановку и, так как здесь было совершенно светло, я легко узнал, кто такие были они. С первого взгляда стало мне ясно, что я попал в руки неумолимой толпы.
Сам Гейяр участвовал в этом сборище, а с ним его смотритель, торговец неграми и жестокий Ларкен. Кроме них, набралось человек пять-шесть французских креолов -- собственников самого бедного класса, владельцев маленьких хлопчатобумажных фабрик или мелких плантаторов. Остальная часть ватаги состояла из всякого сброда пьяниц-лодочников, которых я обыкновенно видел плясавшими перед деревенскими лавками, и других беспутных бродяг. И ни одного почтенного плантатора, ни одного порядочного человека!
Зачем остановились они на лесной прогалине? Мне хотелось поскорее попасть в суд, и эта остановка раздражала меня.
-- Зачем задерживают меня здесь? -- с гневом спросил я.
-- О, сударь,-- возразил кто-то,-- не торопитесь, сделайте одолжение! Вы отправитесь отсюда и без того достаточно рано, будьте покойны.
-- Я протестую,-- продолжал я.-- Я настаиваю, чтобы меня представили в суд.
-- Так оно и будет, чтоб вас побрал черт! Для этого вам не надо ходить далеко. Суд здесь.
-- Как? Где? -- спросил я, воображая увидеть поблизости судью. Я слышал рассказы о дровосеках, исполнявших обязанности мирового судьи, и даже сам встречал один или два таких примера, так что между грубыми личностями, окружавшими меня, мог найтись представитель правосудия.-- Где же судья? -- повторил я.
-- О, его здесь нет! Не бойтесь ничего,-- отвечал кто-то.
-- Где судья? -- подхватил другой.
-- Да, где судья? Куда вы девались, судья? -- крикнул третий, как будто обращаясь к кому-то в толпе.-- Пойдите сюда, судья,-- прибавил он,-- пойдите! Вот один молодец желает вас видеть.
Я действительно подумал, что этот человек говорит серьезно. Мне пришло в голову, что в толпе скрывается судья, и меня удивляло только, что окружающие обращаются так непочтительно к представителю закона.
Мое заблуждение продолжалось недолго, так как в ту же минуту ко мне приблизился Рюффен, раненый и окровавленный Рюффен; метнув на меня свирепый взгляд своих налитых кровью глаз, он наклонился ко мне, почти касаясь губами моего лица, и прошипел сквозь зубы:
-- Может быть, господин похититель негритянок, вы никогда не слыхивали про судью Линча?
Трепет ужаса пробежал по моим жилам; мой ум поразила ужасная очевидность, что эти люди собираются применить ко мне закон Линча...