Феникс и ковер

: Опубликовано: 22 февраля 2019; Просмотров: 614

Феникс и ковер Эдит Несбит Глава двенадцатая. Конец конца

— Яйцо, тосты, чай, молоко, чашка, блюдце, ложка, нож, масло... Так, кажется, все в порядке, — сказала Антея, рассматривая поднос с маминым завтраком. Затем, осторожно держа его на вытянутых руках и ощупывая ногой каждую ступеньку, она поднялась по лестнице и осторожно проскользнула в мамину спальню. Поставив поднос на стоявшее у кровати кресло, она подошла к окну и, стараясь производить как можно меньше шума, подняла одну из штор.

— Дорогая мамочка, как сегодня твоя голова? — спросила она тоненьким участливым голоском, отличавшим ее в те моменты, когда у мамы болела голова. — Надеюсь, тебе лучше? Я принесла тебе завтрак. Посмотри, я постелила на поднос ту самую салфеточку с клеверовыми листьями, что вышила для тебя на прошлой неделе.

— Спасибо тебе, милая, — сонным голосом отозвалась мама.

Антея была прекрасно осведомлена о том, что нужно делать, когда ее милая больная мамочка просит принести ей завтрак в постель.

Она достала из шкафа маленький кувшинчик налила туда теплой воды, добавила немного одеколона и омыла мамино лицо и руки получившимся душистым раствором. Естественно, что после этого мама достаточно оживилась, чтобы подумать о еде.

— А что это такое с моей маленькой девочкой? — спросила она, когда ее глаза привыкли к свету и она смогла разглядеть опечаленное антеево лицо.

— О, мне просто ужасно грустно, что у тебя болит голова, — сказала Антея. — Это все из-за того страшного пожара в театре! Папа сказал, что ты так сильно испугалась и что тебе придется несколько дней лежать в постели. Знаешь, я не могу тебе этого объяснить, но получается, что мы все в этом виноваты…

— Ни в чем вы ни капельки не виноваты, моя родная глупышка! — сказала мама. — Каким это образом вы можете быть виноваты в том, что в театре случился пожар?

— Как раз этого-то я и не могу тебе объяснить, — сказала Антея. — К сожалению, у меня не такой извращенный ум, как у вас с папой, чтобы объяснять все на свете.

Мама засмеялась.

— Мой извращенный — а впрочем, ты, наверное, хотела сказать «изощренный» — ум и впрямь сегодня утром ни на что не годен, но я обещаю тебе, что со временем поправлюсь. А пока не будь маленькой миленькой глупышкой и прекрати болтать ерунду. Пожар случился не по вашей вине — и все тут! Спасибо, дорогуша, но я не хочу яйца. Лучше я еще немного посплю, а ты иди играть и ни о чем не беспокойся. Да, и скажи кухарке, чтобы она не приставала ко мне с тем, что сегодня готовить. На ленч можете заказать все, что вам вздумается.

Антея очень осторожно (я бы даже сказала, воровато) закрыла дверь маминой спальни и со всех ног бросилась на кухню, где тут же и заказала на ленч все, что ей в тот момент вздумалось. А именно: пару упитанных индеек, огромный рождественский пудинг, корзинку творожных ватрушек, а также побольше миндаля с изюмом.

Кухарка, естественно, попросила ее идти куда подальше, и на ленч были поданы опостылевшие всем рубленая баранина и манный пудинг, причем в первом блюде самым непростительным образом отстутствовали гренки, а второе так и вообще оказалось подгоревшим.

Но это было потом, а тогда, сразу же после посещения кухни, Антея возвратилась в детскую и застала остальных детей в глубоком унынии. Вообще-то, она тоже пребывала в глубоком унынии, поскольку не хуже других знала, что дни их замечательного волшебного ковра были сочтены. Он был настолько изношен, что его замечательные волшебные ворсинки можно было пересчитать по пальцам обеих рук и одной ноги.

Увы, делать было нечего! После двух месяцев волшебных путешествий и захватывающих дух приключений жизнь возвращалась в свое привычное и ужасно скучное русло, а Сирил, Роберт, Антея и Джейн безвозвратно теряли свое исключительное положение, что отличало их от обычных камдентаунских сорванцов, к которым наши четверо приятелей привыкли относиться с изрядной долей жалости и — чего уж там греха таить! — презрения,

— Господи, мы снова станем такими же как все! — сказал Сирил.

— Да, — согласился с ним Роберт. — Но только у тех, остальных, никогда не было волшебных ковров, и им не из-за чего убиваться.

— Мама собирается выбросить ковер, как только у нее перестанет болеть голова и она сможет подыскать нам приличную кокосовую подстилку. Вы только представьте себе — мы и какая-то кокосовая подстилка! Да мы же ходили под живыми кокосовыми пальмами — там, на острове, где не бывает коклюшного кашля!

— Красивенький остров! — закричал Ягненок. — Я люблю раскрашенный песочек! Я люблю раскрашенную воду!

Его братья и сестры частенько ломали себе голову над тем, запомнил ли он свое волшебное путешествие на солнечный берег южного моря. Теперь они знали точно.

— Что ж, — заключил Сирил, — никаких увеселительных загородных поездок на ковре нам больше не светит.

Но хотя они говорили о ковре, на уме у каждого был Феникс.

Прекрасная золотая птица была так добра, так заботлива, она неизменно выручала их из всяческих затруднительных положений — и надо же было такому случиться, чтобы она вдруг подожгла театр и тем самым заставил маму слечь с головной болью!

Никто особо не винил Феникса — такая уж у него была огенная природа. Но, с другой стороны, каждому было ясно, что в их отношениях наступил такой момент, когда его, как загостившегося родственника, больше не следует уговаривать продлить свой визит. Говоря простым английским языком, его нужно было попросить уйти!

Все четверо чувствовали себя самыми последними негодяями и предателями, но, тем не менее, не переставали подумывать о том, что кому-нибудь так или иначе придется откровенно, «как мужчине с мужчиной», поговорить с Фениксом и напрямую объяснить, что отныне ему не место у мирного очага их родного камдентаунского дома. Естественно, этим «кем-нибудь» никто не хотел быть, и каждый надеялся, что эту прискорбную роль возьмет на себя кто-нибудь другой.

Дело осложнялось еще и тем, что они не могли открыто обсудить этот вопрос, потому что их мог услышать Феникс, отсиживавшийся в буфете посреди тараканов, старых стоптанных башмаков и обезглавленных по случаю какого-то особо жаркого боя шахматных фигур.

И все же Антея решила попытаться.

— Это просто ужас какой-то! — сказала она. — Я не выношу, когда мне есть что сказать о людях, но я не могу этого сделать, потому что когда я о ком-нибудь думаю, но не говорю, все сразу же начинают думать, что я думаю про них что-то настолько нехорошее, что даже не могу сказать вслух, и, стало быть, мне либо нужно говорить все напрямую, либо вообще ничего не думать. Уф-ф!

Антея очень хотела, чтобы подслушивавший в буфете Феникс ничего не понял, и, нужно сказать, ей это удалось. Судя по тому, что остальные дети изобразили на лицах самое туповатое выражение, какое только можно себе представить у обыкновенных английских детей, ей это удалось даже чересчур хорошо. И только после того, как она украдкой ткнула пальцем в сторону буфета, до Сирила дошло, о ком, собственно, шла речь.

— Вот именно! — подхватил он, в то время как Джейн с Робертом изо всех сил пытались объяснить друг другу, сколь неглубоко им удалось проникнуть в предмет разговора.-Однако ввиду недавних событий и их неутешительных последствий нам нужно подумать о том, чтобы перевернуть новую страницу нашей жизни. Кроме того, мама для нас гораздо важнее, чем наши меньшие собратья по разуму, насколько бы экзотическими они ни были.

— Как здорово у тебя получается! — рассеянно произнесла Антея, принимаясь составлять карточный домик для Ягненка. — Я имею в виду, как здорово ты умеешь запутывать самые простые вещи! Нам нужно всем попрактиковаться в этом — на случай, если снова попадем в какую-нибудь волшебную неприятность… Да хватит вам! Мы говорим об этом, — сказала она, обращаясь к Джейн с Робертом и кивая в сторону буфета, где сидел Феникс. Джейн с Робертом наконец ухватили суть дела и немедленно открыли рты, явно намереваясь сказать какую-нибудь глупость.

— Подождите! — успела остановить их Антея. — Вся штука заключается в том, чтобы очень сильно запутывать все, что вы хотите сказать, и тогда вас будут понимать только те, с кем вы разговариваете… Ну, иногда и кое-кто еще .

— Великие философы древности отлично разбирались в этом сложнейшем искусстве, — вдруг прозвучал у них над головами золотой голос.

Конечно же, это был Феникс, который вовсе не томился с тараканами в буфете, как предполагали дети, а спокойненько наблюдал за ними с высоты оконной гардины. Ни у кого не было сомнений в том, что он слышал все до последнего слова.

— Красивая птичка! — бодро заметил Ягненок. — Птичка-канареечка!

— Бедное заблудшее дитя! — с притворной нежностью в голосе парировал Феникс.

Последовала минута тягостного молчания. Четверо детей ни капельки не сомневались в том, что Феникс понял их чересчур прозрачные намеки — тем более что они сопровождали их не менее прозрачными жестами в сторону буфета. Уж кто-кто, а Феникс не страдал отсутствием интеллекта.

— Мы тут как раз говорили о… — начал покрасневший до ушей Сирил, и я сильно надеюсь, что он не собирался говорить ничего кроме правды. Но что он на самом деле собирался сказать, так и осталось неизвестным, потому что Феникс, к невероятному облегчению всех присутствующих, перебил его следующими словами:

— Насколько я понимаю, у вас возникли непреодолимые трудности в общении с нашими выродившимися черными братьями, которые вот уже несколько миллионов лет без устали снуют себе туда-сюда в убежищах вроде этого.

И он указал когтем на буфет, где проживали многострадальные черные тараканы.

— Канареечка говорит! — обрадовался Ягненок, — Надо показать маме!

И он стал отчаянно вырываться из антее-вых объятий.

— Мама спит! — поспешно сказала Антея. — Иди-ка лучше под стол и поиграй в «тигра в клетке».

Однако превратившийся в тигра Ягненок столь часто запутывался руками, ногами, а то и своей глупой головой в оставшихся от ковра лохмотьях, что служивший клеткой стол пришлось отодвинуть на скользкий линолеум, где тигриные игрища возобновились и проистекали как по маслу. Теперь, когда стол не скрывал большую часть ковра, все его ужасные раны предстали на всеобщее обозрение.

— Ах! — меланхолично вздохнула золотая птица. — Недолго же ему довелось пожить в этом мире.

— Увы, — ответил Роберт. — Все когда-нибудь кончается. И это ужасно!

— Иногда конец означает покой, — философски заметил Феникс. — Однако если этот самый покой не наступит для ковра в ближайшие несколько минут, то я боюсь, что вы от него и концов не сыщете.

— Верно, — согласился Сирил, уважительно ыкав кон цом башмака разноцветные осанки Это его движение привлекло внимание Ягненка, который, вообразив себя то ли быком, то ли швейной машиной, опустился на четвереньки посреди ковра и начал с ожесточением тыкаться носом в красно-голубой ворс.

— Аггеди-даггеди-гаггеди! — приговарил он при этом. — Даггеди-аггеди-гаг!

И тут, прежде чем кто-либо из присутствовавших успел чихнуть (вообще-то, даже если кому-нибудь в тот момент и впрямь приспичило чихать, вряд ли от этого был бы какой-нибудь толк) пол комнаты стал совершенно таким, каким он был до покупки ковра — маленьким деревянным островком посреди линолеумного моря. Ковер исчез, а вместе с ним исчез и Ягненок !

В комнате снова повисла мертвая тишина. Еще бы — Ягненок, маленький неразумный Ягненок, который и говорить-то толком не умел, был в одночасье унесен неведомо куда предательским ковром, исполненным опасных для жизни дыр и такого же точно волшебства! Никто не имел ни малейшего понятия о том, где его теперь искать. Да и как они могли его искать, если их единственное средство передвижения тоже отсутствовало?

Джейн, естественно, ударилась в слезы. Антея ужасно побледнела и, по всей видимости, была близка к умопомешательству. Одна-ко глаза ее оставались сухи.

— Это наверняка сон, — сказала она.

— То же самое говорил наш викарий, — успокоил ее Роберт, — но ты же знаешь, что он был неправ.

— Постойте! — сказал Сирил. — Но ведь Ягненок не загадывал никакого желания! Он просто болтал себе по-игрушечному.

— Ковер понимает любую речь, — наставительно заметил Феникс. — Даже когда говорят по-игрушечному. Я, правда, никогда не слышал о такой стране — как ее там, Игрушия, что ли? — но будьте уверены, что ковер знает этот язык.

— Ты хочешь сказать, — спросила Антея, трясясь от ужаса, — что когда он лопотал свое «даггеди-аггеди-гаг», это и впрямь что-то значило?

— Конечно, — ответил Феникс. — Все слова что-нибудь да значат.

— Боюсь, вот тут-то ты и не прав, — сказал Сирил. — Даже когда люди говорят на чистом английском языке, они постоянно норовят ляпнуть что-нибудь на редкость бессмысленное.

— Да нет же, я имею в виду совсем другое! — простонала Антея. — Так ты полагаешь, что это самое «аггеди-гаг» что-то значит для Ягненка и ковра?

— Безусловно, — хладнокровно ответствовал Феникс. — «Аггеди-гаг» значит для Ягненка то же самое, что и для ковра.

— Так что же это тогда значит? Что это значит?

— К сожалению, — ответила золотая птица, — меня никогда не учили говорить по-игрушечному.

Джейн продолжала шумно всхлипывать, но остальные оставались на удивление спокойными — такое состояние в книжках иногда называют «спокойствием отчаяния». Ягненок исчез.

Ягненок, их маленький ненаглядный братец, которого за всю его драгоценную короткую жизнь ни на мгновение не оставляли без присмотра, исчез без следа и сейчас находился один-одинешенек посреди бескрайнего и не всегда доброго мира, а рядом не было никого, кто мог бы защитить его в случае опасности, не считая продранного до дыр ковра. Раньше дети как-то не задумывались над тем, насколько огромен был окружавший их мир и как трудно было отыскать в нем человека, да еще такого маленького, как Ягненок. Теперь эта мысль одновременно пришла им в головы — и нельзя сказать, что она прибавила им духу.

— Самое ужасное во всей этой истории то, что мы его никогда не сможем найти, — замогильным голосом выразил Сирил чувства, владевшие всеми в тот момент.

— Вы что же, хотите, чтобы он вернулся? — спросил Феникс, и в голосе у него прозвучало плохо скрываемое удивление.

— Конечно, конечно, хотим! — закричали все разом.

— Вот уж не знаю, стоит ли из-за него так распинаться, — сказала золотая птица, с сомнением покачивая головой.

— Конечно, стоит! О, сделай так, чтобы он вернулся! Пожалуйста!

— Ну раз вы так настаиваете, — сказал Феникс, оправляя свои золотые перья, — то будьте добры, приоткройте окно. Я на секундочку выгляну наружу и попытаюсь что-нибудь придумать.

Сирил рванул вверх оконную раму, и в следующее мгновение Феникса с ними уже не было.

— О, если бы только мамочка поспала подольше! Ой, а вдруг она проснется и захочет видеть Ягненка! Ой, а вдруг сейчас зачем-нибудь придут слуги! — причитала Антея. — Не реви, Джейн! Все равно без толку. Что? Сама плачу? Да нет же, я вовсе не плачу — по крайней мере, не плакала, пока ты не заметила… И вообще, я бы и слезинки не проронила, если бы мы хоть что-нибудь могли сделать. Ой-ей-ей!

Сирил с Робертом были мальчиками, а мальчики, само собой разумеется, никогда не плачут. Однако ситуация была настолько тяжелой, что я нисколько не удивлюсь, если узнаю о том, что им пришлось изо всех сил кусать губы и хлопать глазами, чтобы подтвердить это правило.

И вот, в этот-то ужасающий момент, сверху, из маминой спальни, донесся звон колокольчика.

Спокойствие отчаяния оставило детей, и на его место пришло оцепенение безысходности. А потом Антея вытерла глаза, огляделась по сторонам и, решительно подойдя к камину, вытащила из него кочергу.

Кочергу она подала Сирилу.

— А ну, ударь меня по руке, да посильнее! — приказала она. — Мне придется объяснять маме, почему у меня такие распухшие глаза.

— Сильнее! — закричала она, когда Сирил легонько коснулся ее руки дрожащим концом кочерги. И без того изрядно нервничавший Сирил от этого ее крика подпрыгнул чуть ли не до потолка и опустил кочергу ей на руку гораздо сильнее, чем они оба того хотели.

Антея завизжала от боли.

— Ой, Пантерочка, милая, я не хотел делать тебе больно, правда! — закричал Сирил, бросая кочергу обратно в камин.

— Все… в… порядке… — беззвучно сказала

Антея, зажав пострадавшее место здоровой рукой. — К-кажется… пок-к-краснело…

Так оно и было — на антеевой руке стремительно вырастала порядочных размеров сине-красная шишка.

— А теперь, Роберт, — сказала она, стараясь говорить ровно и без запинки, — валяй-ка ты погулять на улицу! О, мне все равно, куда! Хоть на свалку, но только чтобы духу твоего здесь не было. Я скажу маме, что ты взял Ягненка с собой.

Как вы уже догадались, Антея собиралась обмануть маму насчет Ягненка — более того, она собиралась длить этот обман по-возможности вечно. Конечно, обманывать маму очень нехорошо, однако Антея совершенно справедливо полагала, что обманутая, но живая мама нужна всем четверым детям гораздо больше, чем осведомленная обо всем, но в результате умершая от горя. К тому же, за то время, пока она пудрит маме мозги, Феникс и вправду мог что-нибудь придумать.

— Он всегда нас выручал, — сказал Роберт. — Он вытащил нас из французской башни, и даже когда мы чуть было не обгорели, как головешки, в театре, он сгонял за ковром и переправил нас домой. Вот и сейчас я уверен, что он все как-нибудь уладит.

Из маминой спальни снова прозвенел колокольчик.

— Ох уж эта Элиза! — воскликнула Антея. — Никогда-то она не отвечает на звонки Ну, ладно, я должна идти.

И она пошла.

Она медленно поднималась по лестнице, чувствуя, как бешено колотится сердце в груди. Мама, конечно, заметит ее распухшие глаза, но она тут же предъявит ей свою ушибленную руку. А вот если она спросит про Ягненка…

— Нот, я не должна думать о Ягненке, — сказала она себе и прикусила кончик языка, чтобы эта новая боль заставила ее подумать о чем-нибудь другом. В результате ее глаза снова наполнились слезами. Но она терпела, ощущая, как ее руки, ноги, спина и даже изборожденное дорожками слез лицо наливаются новой силой, рожденной от решимости во что бы то ни стало не дать дорогой мамочке ни малейшего повода для беспокойства.

Она неслышно открыла дверь спальни.

— Да, мамочка? — спросила она.

— Дорогая, — сказала мама, — пожалуйста, возьми Ягненка и…

«…принеси его мне», продолжила про себя Антея. Она изо всех сил старалась быть храброй. Она попыталась сказать, что Роберт взял Ягненка с собой на прогулку, но эта попытка, очевидно, была ей не под силу. Во всяком случае, когда она открыла рот, оттуда не вырвалось ни звука. Так ей и пришлось стоять с открытым ртом. Вы, наверное, знаете, что б таком неудобном положении гораздо легче удержаться от слез, хотя и непонятно почему.

— ..забери его от меня, — продолжала мама. — Сначала он вел себя, как следует, а потом взял и стащил с туалетного столика скатерть со всеми моими щетками, баночками и прочими вещами. А сейчас он так и вообще никак себя не ведет — я имею в виду, он как-то подозрительно притих, и я боюсь, как бы одна из моих баночек, не дай Бог, не угодила ему в голову. Отсюда мне его не видно, а если я встану с постели, то обязательно свалюсь в обморок.

— Ты хочешь сказать, что он здесь? — спросила потрясенная Антея.

— Ну конечно, глупышка, — немного раздраженно ответила мама. — Где же еще ему быть, по-твоему?

Антея обогнула тяжелую деревянную кровать с резным изголовьем и заглянула в дальний угол комнаты. Последовала короткая пауза.

— Сейчас его здесь нет, — сказала она.

О том, что Ягненок тут побывал, весьма убедительно свидетельствовали валявшаяся на полу скатерть, рассыпанные в веселом беспорядке парфюмерные баночки и флакончики, а также разного рода щетки и расчески, безнадежно запутавшиеся в мотке кружевных лент, вывалившихся из заляпанного липкими Детскими пальчиками ящика комода.

Ну, значит, он уже успел куда-то уползти, — сказала мама. — Антея, милая, будь хорошей девочкой и посиди с ним пару часиков. Если я еще немного не посплю, то когда придет пала, я буду выглядеть сущей развалиной.

Антея осторожно прикрыла за собой дверь спальни и бросилась вниз по лестнице. В спальню она ворвалась, рыдая и крича следующее:

— Он тогда пожелал быть с мамой! Он все время был в ее спальне! Вот что такое «Аггеди-гаг»!

Как говорится в книгах, сии невообразимые слова замерли у нее на устах.

А все потому, что на полу детской лежал волшебный ковер, а на ковре, в весьма тесном окружении обоих братьев и Джейн, сидел довольный до жути Ягненок. Его лицо было покрыто толстым слоем вазелина и фиолетовой пудры, но, несмотря на эту довольно-таки страшно-ватенькую маскировку, Антея тут же узнала его.

— Ты, как всегда, была абсолютно права, — сказал Феникс со своей любимой гардины. — Нет никаких сомнений в том, что это самое «аггеди-гаг» по-игрушечному означает «Я хочу туда, где моя мама». Наш непогрешимый ковер именно так и понял это выражение.

— Но как же?! — воскликнула Антея, хватая Ягненка на руки и принимаясь тискать его, что было сил. — Каким образом ему удалось вернуться?

— А, пустяки! — сказал Феникс. — Я просто-напросто слетал к Псаммиаду и пожелал, чтобы ваш инфантильный родственник был немедленно восстановлен в ваших рядах. Что, естественно, тут же и было исполнено.

— О Господи, как я рада! — кричала Антея, не переставая тискать младенца. — Я, наверное, с ума сойду от радости! Ах ты, моя миленькая крохотулечка! Заткнись, Джейн! Мне наплевать, что тебе тоже его хочется подержать. Сирил! Роберт! Немедленно скатайте этот треклятый ковер и спрячьте его в буфет. В следующий раз, когда он снова скажет «аггеди-гаг», это может значить что-нибудь совсем другое.

Пойдем. Ягненочек, твоя Пантерочка тебя немножко сполоснет. Ну же, глупенький!

— Надеюсь, что тараканы не будут загадывать желаний, — сказал Сирил, когда они с Робертом сворачивали ковер.

Два дня спустя мама почувствовала себя уже настолько хорошо, что они с папой на целый день ушли из дому. Этим вечером в кладовой завелась кокосовая подстилка. Дети потратили немало часов на те самые разговоры, но так и не смогли найти достаточно вежливого способа дать Фениксу понять, что он больше не нужен в этом доме.

Так что несколько следующих дней дети провели в нерешительности, которая была очень близка к растерянности. Феникс же провел их во сне.

Но когда кокосовая подстилка была извлечена из кладовой и расстелена на полу в детской, Феникс пробудился и, слетев со своей гардины, принялся прохаживать по ней.

Походив немного взад-вперед, он покачал своей увенчанной золотым хохолком головой.

— Не нравится мне этот ковер, — сказал он. — Он очень грубый и колючий. Я все свои золотые лапки о него исцарапал.

— А нам так очень нравится, — бесцеремонно ответил ему Сирил. — И нашим золотым ботинкам от него ничего не делается.

— Что ж, — вздохнул Феникс. — Значит, в этом доме он предпочтительней, чем мой волшебный ковер.

— Ну да, — сказал Роберт. — В том смысле, что он точно такого же размера.

— А как же насчет волшебного ворса? — спросил Феникс неожиданно печальным голосом. — Что будет с вашим верным исполнителем желаний?

— Завтра придет старьевщик и унесет его, — еле слышно пробормотала Антея. — Наверно, изрежет на лоскутья.

— Слушайте меня! — закричал Феникс, одним махом перелетев на спинку кресла, которая служила ему излюбленным насестом, когда в комнате не было посторонних. — Внемлите мне, о младые сыны человечьи, и утрите непрошенные слезы горести и отчаяния, ибо чему быть, того не миновать, и в один из светлых дней, что наступят через несколько тысячелетий, я вспомню о вас, и в моей памяти вы предстанете как мои верные друзья, а не как низкие и неблагодарные черви, исполненные зависти и корысти!

— Очень надеюсь, что так оно и будет, — сказал Сирил.

— Не плачьте! — продолжала золотая птица. — Умоляю вас, осушите ваши слезы! Я не хочу изводить вас долгими приготовлениями — пусть новость обрушится на вас подобно удару молнии! Знайте же, что пришло время, когда я должен покинуть вас.

Все четверо слушателей испустили глубокий вздох облегчения.

— А мы-то чуть с ума не сошли, пытаясь придумать, как понежнее сообщить ему нашу новость, — прошептал Сирил.

— О, не вздыхайте столь горестно! — возглашал меж тем Феникс. — Не надрывайте душу себе и мне! За каждой встречей следует прощанье. Увы, я должен покинуть вас И я старался, как мог, подготовить вас к этому. Крепитесь, прошу вас!

— Тебе и вправду нужно покидать нас прямо сейчас? — пробормотала Антея. С подобными словами мама очень часто обращалась к различным леди, забегавшим к ним на чашку чаю и выказывавшим намерение остаться на ночь.

— Увы, это неизбежно. Но все равно, спасибо тебе, милая, — отвечал ей Феникс — точь-в-точь как одна из тех самых леди.

— Я слишком устал от жизни, — продолжал он. — Мне нужно отдохнуть — после всех бурных событий последнего месяца мне просто необходим покой. А потому я прошу вас оказать мне одну последнюю услугу.

— Господи, Феникс, да все что угодно! — сказал Роберт.

Теперь, когда дело и впрямь дошло до расставания, Роберт, который всегда был фениксовым любимчиком, почувствовал внутри себя такую глубокую скорбь, что она, пожалуй, превосходила по силе все те чувства, что им приписывал Феникс.

— Я прошу вас всего лишь о несчастном агнце, предназначенном на заклание старьевщику. Отдайте мне то, что осталось от ковра, и я уйду от вас.

— Но как же так? — сказала Антея. — А вдруг нам за это достанется от мамы?

— Если вы помните, я рисковал ради вас гораздо сильнее, — заметил Феникс.

— Тогда, конечно, и мы рискнем, — сказал Роберт.

Феникс радостно распушил свои золотые перья.

— И вы не пожалеете об этом, о юноши с сердцами из чистого золота! — сказал он. — А теперь поторопитесь! Расстелите ковер на полу и оставьте меня одного. Но сначала посильнее разведите огонь в камине, а затем, пока я буду погружен в предшествующие моему погребению обряды, прошу вас, приготовьте мне побольше благовонной древесины и всяких пряностей, дабы подобающим образом оформить заключительный акт нашего расставания.

Дети послушно расстелили на полу то, что осталось от ковра. И хотя они делали то, чего им так хотелось вот уже несколько дней подряд, на сердце у каждого было тяжело. Затем они бросили в камин полведерка отборного угля и вышли из детской, оставив Феникса в полном одиночестве. Впрочем, нет, не в полном — ведь там еще был ковер.

— Кому-нибудь из нас нужно остаться у дверей и нести стражу, — возбужденно сказал Роберт, как только все они оказались за дверью. — А остальные тем временем пойдут и накупят благовонной древесины и пряностей. И нужно обязательно выбирать побольше всего самого лучшего! Не стоит жмотиться из-за какого-нибудь там трехпенсовика. Я хочу, чтобы у него было самое роскошное погребение на свете. Надеюсь, хоть это поможет нам не чувствовать себя такими подлецами.

Было решено, что Роберту как основному баловню Феникса надлежит исполнить печальную обязанность выбора благовоний и различных специй для погребального костра.

— А я, если вы не возражаете, пока буду нести стражу, — сказал Сирил. — К тому же, снаружи льет как из ведра, а у меня в последнее время что-то стали протекать башмаки. Интересно, те новые ботинки, что мне купили на прошлой неделе, такие же «прочные без обмана» или нет?

С тем трое детей и отправились на улицу, оставив Сирила стоять наподобие римского центуриона перед дверью детской, за которой феникс готовился к предстоящей ему Великой Метаморфозе.

— Роберт прав, — сказала Антея. — Сейчас не время дорожить каждым завалящим фартингом. Пойдемте сначала в канцелярскую лавку и купим там сразу же связку свинцовых карандашей. Папа говорит, что если их брать связками, они обходятся гораздо дешевле.

Вообще-то, это было как раз то самое, что они собирались сделать вот уже несколько месяцев, но только великие переживания, связанные с расставанием и устройством погребального костра их возлюбленному Фениксу, смогли заставить их раскошелиться.

Продавец канцелярской лавки со всей серьезностью заверил их, что карандаши сделаны из самого что ни на есть настоящего кедрового дерева, и я от всей души надеюсь, что так оно и было, потому что продавцам полагается всегда говорить правду, а они таки частенько привирают. Во всяком случае, связка стоила им шиллинг и четыре пенса. Кроме того, они потратили семь пенсов и три фартинга на маленькую сандаловую шкатулочку, инкрустированную слоновой костью.

— Без нее не обойтись, — сказала Антея. — Сандаловое дерево пахнет лучше всего, что я знаю, а если его поджечь, так поднимется просто сногсшибательный аромат!

— Ага, а как дело дойдет до слоновой кости, — — проворчал Роберт, — — то поднимется такая сногсшибательная вонь, что всем покажется, что мы сожгли целую гору стриженых ногтей.

В лавке зеленщика они купили все пряности, которые только знали по именам: горсточку похожих на ракушки скорлупок мускатного ореха, немного гвоздики, черного перца в зернах и имбиря (естественно, в сухом виде). Немного подумав, они прикупили еще и пару-другую веточек благоуханной корицы, а также чуть-чуть ямайского душистого перца и семян тмина (которые оказались ужасно вонючими, стоило их лишь немного подпалить).

В аптеке они прикупили по пузырьку камфорного и лавандового масла, а заодно взяли и маленький пакетик ароматной присыпки под названием «Пармские фиалки».

Когда, нагруженные всем этим добром, они вернулись домой, Сирил все еще нерушимо стоял на часах у дверей детской. Они осторожно постучались, и в ту же минуту золотой голос Феникса откликнулся изнутри: «Войдите!». Они вошли.

Ковер — или все же будет лучше сказать «его бренные останки» — по-прежнему был расстелен на полу, но теперь на нем лежало, весело кивая в пламени камина, прекрасное золотое яйцо — точь-в-точь такое же, из которого в свое время вылупился Феникс.

Сам же Феникс, надувшись от гордости и счастья, выписывал вокруг него слегка вихляющие круги.

— Как видите, я снес его! — сказал он. — Еще ни разу за все долгие тысячелетия моей жизни мне но доводилось откладывать такого замечательного яйца! Правда, оно красивое?

Дети поспешили выразить свое восхищение, да и было отчего.

Принесенные детьми пряности и благовония были аккуратно вынуты из пакетов и разложены на столе, и когда Феникса наконец удалось уговорить на секундочку оторваться от своего бесценного яйца и взглянуть на то, чему предстояло скрасить последние мгновения его земной жизни, он не смог сдержать охватившего его восторга.

— Никогда, никогда в жизни у меня не было — да и как знать, может быть, больше не будет — такого замечательного погребального костра. Но вам воздастся сторицей за ваши труды, — сказал он, утирая навернувшуюся ему на глаза золотую слезу. — А ну-ка, живенько напишите такую записку:

«Слетай к Псаммиаду и скажи ему, чтобы он исполнил последнее желание Феникса, а потом немедленно возвращайся».

Однако Роберт из врожденной вежливости несколько изменил оригинальный текст, и вот что у него получилось:

Пожалуйста, слетай к Псаммиаду и спроси у него, не будет ли он так добр исполнить последнее желание феникса, а потом, уж будь другом, немедленно возвращайся назад.

Затем записку прикололи к самому надежному с виду месту на ковре, и когда тот с фотографической быстротой стянулся и вновь растянулся на полу, записки у него на ворсе уже не было.

После того была написана еще одна записка, в которой ковру вменялось унести фениксово яйцо в такое место, где его не смогут найти и положить в огонь в течение последующих двух тысяч лет. Нужно сказать, что Феникс с превеликой неохотой расстался со своим ненаглядным яйцом. Он продолжал страстно пожирать его глазами до тех пор, пока дети не прикололи записку к ковру, и тот, мгновенно свернувшись вокруг яйца, не исчез навсегда из детской комнаты старого камдентаунского дома.

— О Боже! О Боже! О Боже! — закричали дети в один голос.

— Крепитесь! — подбодрила их золотая птица. — Думаете, мне не жалко расставаться с моим новорожденным яйцом, когда я еще и насмотреться-то на него толком не успел? Ну же, поборите свою печаль и поскорее займитесь моим костром!

— Нет! — внезапно закричал Роберт, почувствовав, как что-то пребольно кольнуло его в сердце. — Пожалуйста, не уходи!

Феникс уселся ему на плечо и нежно потерся золотым клювом о его пухлую щеку. Все печали юности проходят, как сон, — сказал он. — Прощай же, о Роберт моего сердца, и знай, что я любил тебя как никого другого на свете.

Меж тем погребальный костер уже разгорелся вовсю. Дети поочередно кидали в него пряности и благовония. Некоторые из них, действительно, благоухали просто замечательно, а вот другие — ив первую очередь это касается семян тмина и порошка с названием «Пармские фиалки» — издавали настолько отвратительный запах, что вы просто представить себе не сможете.

— Прощайте, прощайте, прощайте! — прокричал Феникс каким-то отдаленным голосом.

— До свидания! — прокричали ему в ответ дети, никто из которых теперь уже и не пытался скрыть слез.

Золотая птица описала семь стремительных кругов по комнате и плавно опустилась в середину костра. Вокруг нее потрескивали искорки разгоравшихся пряностей и благовоний, ее золотые перья лизали жаркие язычки пламени, но казалось, что от этого она становится только прекраснее. Ее тело постепенно наливалось ярким светом, как будто исходившим из самого ее сердца. Так продолжалось до тех пор, пока Феникс не раскалился настолько, что на него стало больно смотреть, а потом-Потом он без всякого перехода превратился в кучку белесого пепла, и пламя, вырывавшееся из груды кедровых карандашей и сандаловых щепок, сомкнулось над его останками.

— Послушайте, куда это вы подевали ковер? — спросила мама на следующее утро.

— Мы отдали его одному нашему знакомому, чье имя начинается на букву "Ф", — сказала Джейн, прежде чем ее успели остановить. — Ему он был очень нужен.

— Да брось ты, он же и пенса ломаного не стоил, — сказала мама.

— Наш знакомый, чье имя начинается на "Ф", сказал, что нам не придется об этом жалеть, — добавила Джейн, не обращая ни малейшего внимания на предостерегающее шипенье остальных.

— Да уж, конечно! — сказала, смеясь, мама.

Однако вечером того же дня в доме появилась посылка в виде огромного деревянного ящика, адресованная поименно каждому из четырех детей. Элиза так и не смогла припомнить имя доставителя, но клялась и божилась, что это был не Картер Патерсон («Картер Паттерсонз» — компания, занимающаяся грузовыми перевозками ) и уж конечно не Товары-Почтой.

Ящик незамедлительно вскрыли — а так как это был очень солидный ящик, сколоченный из очень прочной древесины, то для этой цели пришлось воспользоваться молотком и кухонной кочергой. Длинные гвозди подавались с ужасным визгом, а тяжелые доски громко стонали и хрустели, отрываясь от стенок. Под крышкой ящика оказалось много папиросной бумаги с замечательными китайскими птичками, исполненными в мягких синих, зеленых, красных и фиолетовых тонах. А под бумагой… Гм, что я могу сказать? Под бумагой было все, о чем только могут пожелать мальчишки и девчонки вроде вас. Естественно, размеры подарков соответствовали пределам разумного — то есть, я хочу сказать, что никаких самолетов, автомобилей или чистокровных скаковых лошадей там даже и не намечалось, но зато все остальное точно было. Там были игрушки, куклы, книжки, шоколадки, засахаренные вишенки, наборы красок, фотографические камеры и все-все подарки, которые они когда-либо собирались подарить папе, маме и Ягненку. Словом там было все, чего они страстно желали всю жизнь, но так никогда и не смогли купить ввиду хронического отсутствия денег.

На самом дне ящика лежало крошечное золотое перо. Никто не видел, как Роберт подобрал его и тут же спрятал во внутренний карман своей норфолкской куртки, который так часто служил тайным прибежищем золотой птице. Когда этим вечером Роберт ложился спать, он обнаружил, что перо бесследно пропало. Это был последний раз, когда он хотя бы отчасти видел Феникса.

И еще там была записка. Она была приколота к прекрасному меховому пальто, о котором мама мечтала лет уже, наверное, двести а то и больше. Вот что там было написано:

В благодарность за чудесный ковер. С уважением. — Ф.

Понятно, что мама с папой потом еще целую неделю обсуждали это неслыханное происшествие. В конце концов они сошлись на том, что загадочный даритель, которому зачем-то понадобился ковер и которого, как это ни странно, дети были не в состоянии вразумительно описать, был полоумным миллионером, находившим удовольствие в том, чтобы переодеться старьевщиком и таскать у легковерных людей всяческую рухлядь. И лишь наши четверо приятелей знали, в чем было дело.

Они знали, что это могучий Псаммиад исполнил последнее желание их безвозвратно ушедшего друга и что наполненный сказочными сокровищами деревянный ящик был ничем иным как бередящим душу окончанием удивительной истории о Фениксе и ковре.

: Опубликовано: 22 февраля 2019; Просмотров: 714

Феникс и ковер Эдит Несбит Глава одиннадцатая. Начало конца

— М-да, ничего себе! — сказала мама, разглядывая шитый-перешитый, чиненный-перечиненный, да к тому же еще и подбитый ослепительно канареечного цвета американской клеенкой ковер, смирно лежавший на полу детской. — Должна вам сказать, что я еще никогда в жизни так сильно не прогорала на покупке ковров.

Сирил, Роберт, Джейн и Антея выразили свое несогласие дружным протестующим «О!». Мама быстро взглянула на них и сказала:

— Я, конечно, не отрицаю, что вы замечательно починили его. От клеенки, например, я вообще без ума. Ах, вы мои милые маленькие помощницы!

— Мальчики тоже помогали, — благородно вставили маленькие помощницы.

— И все-таки я отдала за него двадцать два шиллинга и девять пенсов. Ковры за такую цену должны держаться по крайней мере лет двести. А вы только поглядите, на что он стал похож за каких-то два месяца! Просто ужас какой-то! Ну ничего, мои дорогие, вы сделали все, что могли, Я думаю, мы купим вам взамен кокосовую подстилку. Коврам, похоже, не очень-то сладко приходится в этой комнате, правда?

— Но, мамочка, мы же не виноваты, что наши ботинки такие прочные и надежные, а ковры — нет? — спросил Роберт, и в голосе его слышалось гораздо больше печали, чем возмущения.

— Ну, конечно, милый, вы в этом нисколько не виноваты, — сказала мама, — хотя, конечно, их можно менять, когда вы возвращаетесь с улицы. Но это я так, к слову. Мне бы ужасно не хотелось ругаться с вами в первое же утро после моего возвращения… О Боже мой, Ягненочек, да как же это тебя угораздило-то?

Разговор проистекал за завтраком, на котором присутствовал и Ягненок. Нужно сказать, он вел себя на редкость пристойно — до того самого момента, пока все остальные не принялись разглядывать ковер и, таким образом, оставили его без присмотра. Естественно, что не воспользоваться таким моментом было бы просто смешно, а потому Ягненок немедленно опрокинул себе на голову стеклянную розетку с чрезвычайно липким ежевичным сиропом. Потребовалось немало наполненных визгами и писками минут, а также самое непосредственное участие всех присутствующих в комнате, чтобы очистить его от сиропа, а затем очиститься самим (ибо очищать Ягненка от сиропа — одна из самых грязных работ на Свете). Когда же с этим наконец было покончено, предыдущий разговор насчет никудыш-ности ковра и возможной его замены на кокосовую подстилку начисто вылетел у мамы из головы. Дети дипломатично решили не напоминать ей о нем.

После того, как Ягненок вновь приобрел человеческий вид, мама передала его на попечение четверых детей, а сама отправилась в кабинет ломать голову над запутаннейшим хозяйственным отчетом, составленным кухаркой на клочке грязной бумаги и призванным объяснить, каким образом от всех денег, что мама переслала кухарке неделю тому назад, осталось всего лишь пять с половиной пенсов плюс куча неоплаченных счетов. Уже через час ее волосы были растрепаны, пальцы перепачканы чернилами, а голова болела, как от сильнейшей мигрени. Мама была очень умная, но даже она оказалась бессильна понять хоть что-нибудь в кухаркиных каракулях.

Ягненок же ужасно обрадовался тому, что его оставили развлекаться со своми старшими братьями и сестрами. За прошедшие две недели он их ни капельки не забыл, а потому тут же заставил играть с собой в старые добрые игры типа «Вертящаяся комната» (Ягненка берут за руки и крутятся с ним на месте до помрачения рассудка) и «Лапа и крыло» (Ягненка берут за руку и за ногу и проделывают то же самое, что и в «Вертящейся комнате»). Но больше всего ему нравилось «Восхождение на Везувий». Это драматическое игрище заключается в том, что ребенок хватает вас за руки и начинает взбираться вам на плечи (вершину вулкана). Как только его пятки начинают бить вас по ушам, вы издаете самый ужасающий вопль, на какой только способны (то есть, начинаете извержение вулкана), и, мягко опустив ребенка на пол, принимаетесь катать его по ковру (что символизирует разрушение Помпеи).

— Но все-таки нам нужно прямо сейчас договориться о том, что отвечать маме, когда она снова заговорит о ковре, — сказал Роберт, разрушив Помпею в десятый раз и останавливаясь немного передохнуть.

— Вот вы и договаривайтесь, если хотите — сказала Антея, — а мы с моим маленьким утеночком пока поиграем в «зверопесенки». Ягненок, золотце, иди к своей Пантерочке!

Счастливый Ягненок, весь взъерошенный и запыленный после десятикратного разрушения Помпеи, бросился на колени к Ангее, где моментально превратился в маленькую змейку, отчаянно шипевшую, извивавшуюся и совсем уж не по правилам пинавшуюся все время, пока Антея декламировала:

Моя малюсенькоя змейка,
Моя смешная неумейка.
Где твой смешной зеленый хвост?
Куда он делся — вот вопрос!

— Крокодильчик! — попросил Ягненок и показал Антее свои маленькие остренькие зубки. Антея покорно продолжала:

Мой развеселый крокодильчик,
Где твой зеленый колокольчик?
Где твой больной передний зуб?
Ты без него безмерно туп.

Ну что же, — между тем рассуждал Сирил, — проблема остается все той же. Мама ни за что не поверит, если мы расскажем ей всю правду о ковре, и…

— Твоими устами глаголет истина, о Сирил! — заметил Феникс, вылезая из серванта, служившего прибежищем для тараканов, изодранных книжек, сломанных грифельных досок и лишних деталей от игрушек (в каждой игрушке найдется немало деталей, которые сами собой выпадывают из нее во время разборки, а потом никак не хотят становиться на место). — Но теперь помолчи и внемли мудрости Феникса, сына Феникса. Так вот…

— Ты хочешь сказать, что тоже входишь в это дурацкое общество? — перебил его Сирил. — Я имею в виду «Общество Сыновей Феникса».

— Никогда не слыхал ни о чем подобном, — надменно ответствовал Феникс. — И вообще, что значит «Общество»?

— Ну, это когда собирается много народу, и все начинают валять дурака. Что-то вроде братства… Одним словом, это немного похоже на твой храм, только тут все совсем по-другому…

— Кажется, я понял, о чем ты говоришь, — неуверенно произнес Феникс. — Пожалуй, я бы с удовольствием взглянул на наглецов, осмеливающихся именовать себя сыновьями Феникса.

— Да, но ты, кажется, хотел сказать нам что-то ужасно мудрое? — напомнил ему Сирил.

— Ах, да! Так вот, стало быть, умолкните я внемлите мудрости Феникса… — снова завелась золотая птица — и снова была перебита, на этот раз Ягненком.

— Попугайчик-попрыгунчик! — радостно завопил этот маленький змеекрокодил и потянулся руками к сияющему хвосту Феникса. И хотя намерения его были не совсем ясны, Феникс почел за лучшее скромно ретироваться за побертову спину, а Антея поспешила отвлечь внимание Ягненка очередной зверопесенкой:

Мой толстопузый белый кролик,
Ты доведешь меня до колик!
Смеяться больше не хочу —
Но хохочу и хохочу!

— Знаешь, Феникс, по-моему тебе не стоит брать в голову этих идиотских «Сыновей феникса», — сказал Роберт. — Тем более что они, как я слышал, вовсе и не служат огню. Напротив, я слышал, что они поклоняются разным жидкостями — пьют лимонад и всякие другие шипучие напнтки. Причем пыот они гораздо больше обычных людей, потому что с этими шипучими напитками всегда так — чем больше их пьешь, тем лучше тебе становится…

— В голове, может быть, и лучше, — заметила Джейн, — но в животе точно нет. Наоборот, от них тебя так раздует, что потом еще два дня шипеть будешь.

Феникс равнодушно зевнул.

— Послушайте! — сказала Антея. — У меня, кажется, появилась идея. Это ведь не совсем обычный ковер. На самом деле он очень волшебный. Так вот, я считаю, если мы намажем его «Чудодейственным прорастителем», а потом дадим немного полежать, то его волшебный ворс отрастет точно так же, как волосы на голове у папы.

— Очень даже может быть, — согласился Роберт. — Но мне кажется, что керосин тоже сгодится — во всяком случае, по запаху он ничем не уступит «Прорастителю». А вообще-то, нужно попробовать и то, и другое.

В конце концов решено было испытать оба чудодейственных средства.

Сирил сбегал в комнату папы и притащил оттуда пузырек с «Прорастителем». К сожалению, жидкости в пузырьке осталось совсем немного, и это вызвало новый взрыв разногласий.

— Мы не можем израсходовать его полностью, — сказала Джейн. — А вдруг у папы начнут в одночасье выпадать волосы? Если в пузырьке ничего не будет, то пока Элиза бегает в аптеку, они у него могут повыпадывать полностью. Представляете, какой это будет ужас? Лысый папа — бр-р! И все по нашей вине.

— А парики в наше время стоят безумно дорого, — поддержала ее Антея. — Знаете что, давайте оставим в пузырьке пару капель на тот случай, чтобы папа сумел продержаться, пока Элиза бегает в аптеку, а остальным намажем самые истертые места на ковре. Где не хватит «Прорастителя», добавим керосина. Если все волшебство и впрямь зависит от запаха, то керосин обязательно должен помочь — пахнет-то он просто замечательно!

«Прорастителя» набралось не больше чайной ложки. Пахучую жидкость аккуратно разлили по краям ужасной дыры в середине ковра и тщательно втерли в основания каждой ворсинки. Там же, где не хватило «Прорастителя», ковер умастили керосином, который Роберт с Сирилом потом еще долго размазывали кусочком мягкой фланели. Когда с этим было покончено, фланелевую тряпочку бросили в камин. Тряпочка горела очень ярко и весело, что изрядно развлекло Феникса с Ягненком.

— Сколько можно вам говорить, — сказала мама, появляясь в дверях детской, — что нельзя играть с керосином? Вы когда-нибудь спалите дом. Что это вы опять придумали?

— Мы сожгли керосиновую тряпочку, — гордо ответила Джейн.

Было бесполезно объяснять маме, что они пытались починить ковер. Мама не имела ни малейшего понятия о том, что ковер был волшебный, а детям вовсе не хотелось, чтобы их подняли на смех за то, что они пытались с помощью керосина починить обыкновенный ковер.

— Смотрите, чтобы больше этого не было! — строго сказала мама. — Ну ладно, а теперь хватит дуться — давайте веселиться! Папа только что прислал телеграмму. Смотрите! — И она протянула детям клочок бумаги.

Все четверо набросились на него, как одержимые, и после короткой, но жестокой схватки, Сирил, вышедший из нее победителем, прочитал:

— «Ложа в „Гаррике“ для детей. Партер в „Хеймаркете“ для нас. Встречаю в Чаринг-Кросс, в 6.30».

— Это значит, — продолжала мама, — что наши четверо счастливчиков сегодня отправляются смотреть «Крошек-водяных»! И весь спектакль вы будете совсем одни! Мы с папой отведем вас в театр, а потом заберем домой. Так что, Антея, давай мне Ягненка и вместе с Джейн отправляйся нашивать кружева на ваши выходные платья (я имею в виду красные выходные платья). Кстати, я не удивлюсь, если их нужно будет погладить. И поторопитесь, а то не успеете. Господи, ну и воняет же этот керосин!

Платья на самом деле нужно было погладить — и даже очень. Двум помидорного цвета красавцам из «Либерти» посчастливилось принять участие в живых картинках, когда там срочно понадобилось изобразить мантию кардинала Ришелье, и в результате они приобрели довольно плачевный вид. Зато живые картинки получились просто замечательные. К сожалению, я не могу рассказать вам о них подробно, но вы же знаете, что невозможно рассказать обо всем в одной истории. А вам наверняка было бы интересно услышать о том, как дети представляли Принцев-из-Башни и как в самый волнующий момент представления одна из подушек взорвалась у них над головами, и молодые принцы были так плотно усыпаны перьями, что картинку пришлось переименовать в «Михайлов день, или Ощипывание гусей».

Гладить платья и пришивать кружева было, конечно, не очень весело, но сестры и не думали унывать — еще бы, ведь перед ними раскрывалась радужная перспектива похода в театр, да и крепленый керосином «Чудодейственный прораститель» потихоньку делал свое дело. В четыре часа пополудни Джейн клятвенно заявила, что на заштопанных Антеей местах появилось несколько новых ворсинок. Стоит ли говорить, что это известие всех чрезвычайно обрадовало.

Меж тем Феникс сидел на каминной решетке и рассказывал детям различные истории, и, как обычно, эти истории были увлекательными и поучительными, как призы на школьных олимпиадах. Вот только сегодня они кроме этого были еще и грустными.

— Что с тобой, Феникс? — спросила Антея, наклоняясь над камином, чтобы снять утюг с подставки. — Ты, часом, не заболел?

— Я не болен, — ответила золотая птица, угрюмо покачивая головой. — Я просто старею.

Стареешь? Да ты же чуть ли не позавчера вылупился из своего золотого яйца!

Время, — печально ответил Феникс, — измеряется биениями сердца. Уверяю вас, с тех пор, как я познакомился с вами, у меня их было столько, что любая другая птица уже давно ходила бы с посеребренными перьями.

— Но ты же говорил, что Фениксы живут по пять тысяч лет, — сказал Роберт, — а ты еще и первой сотни не разменял. Да ты только подумай — у тебя впереди еще масса времени!

— Вам должно быть известно, — назидательно произнес Феникс, — что время — это всего лишь удобная человеку фикция. Такой вещи, как время, вообще не существует. Два месяца, проведенные с вами, далеко перевешивают все эти бесконечные тысячи лет безбедного существования в пустыне. Я очень старый и усталый Феникс. Пожалуй, мне пришла Пора откладывать яйцо и устраиваться спать на своем огненном ложе. Однако, мне следует предусмотреть некоторые меры предосторожности на тот случай, если меня вдруг разбудят сразу же после сожжения. Я, знаете ли, этого просто не перенесу. Но хватит об этом! Мне не хочется омрачать ваше счастье своим старческим нытьем. Итак, что сегодня на арене? Борцы? Гладиаторы? А может быть, битва камелеопардов с единорогами?

Не думаю, — ответил Сирил. — На арене сегодня «Крошки-водяные», и если пьеса хотя бы капельку напоминает книжку, по которой она поставлена, там не будет никаких гладиаторов и единорогов. Вот чего там действительно будет полно, так это трубочистов, профессоров, омаров, выдр и лососей, не говоря уже о маленьких детях, что живут в воде.

— Вода вредит моему здоровью, — поежился Феникс и пересел на щипцы — поближе к огню.

— Да я же и не говорю, что там будет настоящая вода, — сказал Сирил.

— И вообще, в театре всегда очень тепло и красиво, — вмешалась Джейн. — Там полно всяких ламп, и все отливает настоящим золотом. Знаешь что, пойдем с нами! Тогда сам все и увидишь.

— Я только что хотел сказать то же самое, — обиженным тоном произнес Роберт. — Да только у меня нет нахальной привычки выскакивать поперед всех. Правда, старина Феникс, пойдем с нами! Вот увидишь, всю твою хандру как рукой снимет. Будешь хохотать, как сумасшедший. У мистера Бушье все пьесы такие. Эх, жаль, ты не видел «Лохматого Питера»' Мы ходили на него в прошлом году и от смеха чуть животики не надорвали.

— Твои речи странны и непонятны, — отвечал ему Феникс, — но я согласен идти с тобой. Может быть, балаганные трюки этого вашего Бушье (я, кстати, о нем впервые слышу) помогут мне ненадолго сбросить с плеч тяжесть прожитых лет.

Вот так и получилось, что этим вечером Феникс очутился во внутреннем кармане робертова итонского костюма (отчего им обоим стало так невмоготу, что они едва не задохнулись) и был контрабандным образом пронесен на представление «Крошек-водяных».

Во время обеда, проистекавшего в приятном окружении ресторанных витрин и зеркал, бросавших самые немыслимые блики на лица присутствующих, Роберту пришлось симулировать сильный озноб, и в то время как остальные с удовольствием поглощали разные вкусности, он сидел и потел в своем тяжелом зимнем пальто, резко контрастировавшем с папиным смокингом и маминым вечерним платьем, при каждом движении изменявшим свой цвет с серого на розовый и зеленый. Естественно, обед для него был полностью загублен. Он ощущал себя неким грязным пятном на безупречном фасаде семьи и надеялся лишь на то, что Феникс знает, какие страдания он из-за него претерпевает. Что и говорить, все мы любим пострадать за других, но при этом нам обязательно нужно, чтобы эти самые «другие» об этом знали. Существуют, конечно, и такие возвышенные души, которым этого вовсе не требуется, но они встречаются крайне редко. Роберт же относился к большинству.

На протяжении всего обеда папа не переставал шутить, и вся компания, соответственно, не переставала смеяться. Что до детей, так они смеялись даже с полными ртами, что уж вообще ни в какие ворота не лезло. Закутанному в пальто Роберту доставалось больше других, но он утешал себя той мыслью, что папа ни за что не позволил бы так жестоко насмехаться над ним, если бы знал правду. И, знаете, тут-то Роберт ни капельки не ошибался.

Когда была съедена последняя виноградина и попробована на вкус сирилова соломинка для коктейля, дети сполоснули пальцы в специальной чашке — не забывайте, что это был настоящий взрослый обед! — и в сопровождении родителей отправились в театр, где их быстренько провели в ложу и оставили одних.

Уходя, папа сказал:

— Что бы не случилось, не высовывайте носа из ложи! К концу представления я заеду за вами. Ведите себя хорошо, не ссорьтесь и постарайтесь от души поразвлечься. Да, Роберт, тебе не кажется, что здесь немного жарковато для того, чтобы сидеть в пальто? Нет? Ну ладно, тогда я побежал, а тебе придется вечером смерить температуру — не дай Бог, окажется, что ты подхватил свинку или корь. А может, у тебя зубы режутся? Ну, пока!

Когда он закрыл за собой дверь, Роберт быстро скинул ненавистное пальто, утер пот со лба и извлек из внутреннего кармана пиджака мокрого и порядком взъерошенного Феникса. Затем они по очереди причесывались у зеркала на стене, причем Феникс запретил кому бы то ни было смотреть на него до тех пор, пока он не пригладил всех своих перьев.

Они пришли безнадежно рано. Пришлось не менее получаса ждать, пока заполнится зрительный зал — но зато когда люстры вспыхнули полным светом, Феникс, до того неподвижно сидевший на спинке робертова кресла, вздрогнул, вытянул шею и принялся возбужденно раскачиваться взад-вперед. Он пребывал в полнейшем экстазе.

— Какое замечательное зрелище! — бормотал он, как полоумный. — Насколько здесь красивее, чем в моем храме! О, кажется, передо мной забрезжил свет истины. Так вот зачем вы настаивали, чтобы я пошел с вами! Вы хотели наполнить мое старое сердце огнем восхищения. Скажи мне, мой верный Роберт, так ли это? Ведь это и есть мой настоящий храм, а то, что вы мне показывали пару недель тому назад, было всего лишь жалким приютом отверженных?

— Не могу ничего сказать насчет всяких там отверженных, — ответил Роберт, — но если тебе так хочется, можешь называть это место своим храмом. Но тсс! Кажется, они начинают.

Я не буду вам рассказывать о представлении. Я уже говорила, что в одной книжке нельзя рассказать обо всем на свете. К тому же, вы наверняка читали «Крошек-водяных» и знаете содержание пьесы не хуже меня. Если же эта книжка не попадалась вам в руки, то не расстраивайтесь — по правде сказать, вы немного потеряли.

Лучше я расскажу вам о том, что было дальше с детьми. Так вот, пока Сирил, Роберт, Антея и Джейн со всем вниманием, на которое только способны дети их возраста, смотрели пьесу, Феникс пребывал в своего рода радужном трансе.

Мой истинный храм! — без конца твердил он. — О, какие замечательные огни! Какие роскошные церемонии! И все для того, чтобы воздать мне подобающие почести!

Слегка одуревший от блеска театральной мишуры Феникс на полном серьезе принимал звуавшие со сцены сольные номера за гимны в его честь, а хоровые куплеты — за ритуальные марши. Электрические фонарики казались ему волшебными факелами, зажженными для того, чтобы своим светом возвестить его божественное присутствие. Сияющая разноцветными огнями рампа произвела на него столь сильное впечатление, что детям стоило немалых трудов убедить его сидеть смирно. Но когда вспыхнули доселе невидимые софиты, Феникс больше не смог сдерживать переполнявшего его волнения и, захлопав своими золотыми крыльями, прогремел голосом, разнесшимся по всем отдаленнейшим закоулкам театра:

— Отлично, мои усердные слуги! Да пребудет с вами мое благоволение отныне и навсегда!

На сцене возникло небольшое смятение. Крошка Том на полуслове оборвал свой уморительный монолог и удивленно посмотрел в зал. В наступившей тишине раздался громкий вздох, вырвавшийся не менее чем из сотни глоток, и ровно такое же количество негодующих лиц повернулось к ложе, в которой сидели съежившиеся от ужаса дети. А потом, как это всегда бывает в таких случаях, из зала донеслось раздраженное шиканье, чреватое предложениями успокоить горлопанов, а то и просто вывести их из зала.

Вскоре представление возобновилось, но о горлопанах не забыли. Не успел Крошка Том закруглиться со своим монологом, как в ложу к детям вошел дежурный администратор и наговорил им кучу неприятностей.

— Да это не мы, правда, не мы! — изо всех сил отбивалась Антея. — Это все наша птица!

Тогда администратор в очень решительных выражениях посоветовал им получше следить за своим попугаем.

— Не хватало еще, чтобы из-за него все представление пошло насмарку! — сказал он.

— Он больше не будет, — сказал Роберт, умоляюще глядя на золотую птицу. — Честное слово, не будет!

— Я разрешаю тебе удалиться, — милостиво произнес Феникс, обращаясь к администратору.

— Он и вправду настоящий красавчик, — сказал администратор. — А как бойко говорит! И все же на вашем месте я бы подержал его под колпаком. А то он еще чего-нибудь натворит.

С этим он и ушел.

— Будь умницей, милый Феникс, не разговаривай больше, — попросила Антея. — Ты же не хочешь прерывать службу в собственном храме, так ведь?

С этой минуты Феникс вел себя спокойно. Правда, теперь он принялся без умолку нашептывать детям на ухо всякие глупости. Например, ему очень хотелось узнать, почему нигде не было видно алтаря, отчего не горит жертвенный огонь и с какой это стати жрецы не воскуряют благовоний? В конце концов, он так надоел всем четверым, что они начали серьезно подумывать о том, что лучше было бы оставить его дома.

Вот и в том, что произошло несколько минут спустя, был виноват один лишь Феникс и никто другой. Во всяком случае, театральные служащие, как бы их потом не обвиняли, были точно не виноваты. По правде говоря, никто толком и не понял, что случилось (то есть, никто, кроме злоумышленной птицы а четверых детей). А случилось вот что: Феникс сидел на позолоченной спинке кресла, раскачиваясь взад-вперед, как самый обыкновенный домашний попугай. Глаза детей были прикованы к сцене, на которой в тот момент как раз появился пузатенький омар, намереваясь развлечь публику знаменитым комическим куплетом «Не можешь ходить прямо, не будь таким упрямым». И тут-то порядком разгоряченный всем увиденным Феникс сказал:

— Ни алтаря, ни жертвенного огня, ни благовоний!

И, не успели дети и подумать о том, чтобы остановить его, он расправил свои сверкающие крылья и воспарил вдоль переполненного публикой зала, слегка касаясь своими раскаленными на концах перьями полупрозрачных занавесей и позолоченной деревянной резьбы лож.

Он описал всего лишь один полный круг (такие круги описывают над водой чайки, когда выдается штормовая погода) и преспокойно уселся на прежнее место, но этого было достаточно для того, чтобы обстановка в театре коренным образом изменилась. В тех местах, где он что-нибудь задел крылом, заблистали крохотные, похожие на золотые семечки искорки. Из них потянулись к потолку тоненькие стебельки дыма, и вскоре на глазах у изумленной публики уже вовсю распускались огненные бутоны.

В зале сначала зашептались, а потом закричали во весь голос:

— Пожар! Пожар!

Занавес немедленно опустился, и в зале зажгли свет.

— Пожар! — неслось со всех сторон.

Публика отчаянно ринулась к выходу.

— Великолепная идея, не правда ли? — самодовольно сказал Феникс. — Такого гигантского алтаря и такого всеобъемлющего жертвенного огня еще ни у кого не было. Кстати, как вам нравится запах благовоний? — Но единственным запахом, который могли различить дети, был удушливый запах горелого шелка и обуглившегося лака.

Маленькие огненные бутоны успели к тому времени распуститься в огромные цветы. Не переставая вопить, люди метались по залу и пытались пробиться к выходу через ту или иную запруженную публикой дверь.

— Боже мой, Феникс, что ты натворил ? — закричала Джейн. — Пойдемте же скорее отсюда!

— Но папа сказал нам оставаться здесь, что бы ни случилось, — возразила Антея, старавшаяся, несмотря на покрывавшую ее лицо бледность, говорить обычным размеренным тоном.

— Он наверняка не имел в виду пожар, — сказал Роберт. — Поджаренные дети нужны ему так же, как нам — лысый папочка. Нет уж, спасибо, сегодня мне почему-то не хочется быть юнгой на палубе горящего корабля!

— Мне тоже! — согласился Сирил и открыл дверь ложи.

Однако ворвавшаяся снаружи волна непереносимо горячего воздуха, смешанного со слезоточивым дымом, тут же заставила его закрыть. Было ясно, что этим путем им из театра не выбраться.

Тогда все четверо свесили головы через бордюр ложи и стали прикидывать вероятность спуска в зрительный зал. Такая вероятность была, но даже если им и впрямь удалось бы достичь партера, не сломав по пути ни рук ни ног (не говоря уже о головах), пользы им от этого было бы крайне мало.

— Вы только поглядите на всех этих людей! — в отчаяньи простонала Антея. — Там нам никогда не пройти.

И действительно, толпа около дверей напоминала рой мух, вьющийся вокруг свежезакатанной банки с вареньем.

— Лучше бы нам никогда в жизни не встречать Феникса! — со слезами на глазах закричала Джейн.

К чести Роберта нужно сказать, что даже в этот ужасный момент он оглянулся через плечо, чтобы удостовериться в том, что золотая птица не слышала этих ужасных слов (впрочем и Джейн можно понять — по своей ужасности ее слова вполне соответствовали моменту).

Но Феникса нигде не было.

— Послушайте! — сказал Сирил. — Я тысячу раз читал, что пишут о пожарах газеты, и клянусь вам, что с нами все будет в полном порядке. Нам нужно оставаться здесь и ждать — как нам и велел пала.

— Тем более что нам больше ничего не остается, — горько заметила Антея.

— А теперь послушайте меня! — твердо произнес Роберт. — Вы можете сколько угодно трястись от страха, а я бояться не собираюсь! Феникс еще никогда не бросал нас на произвол судьбы. Я уверен, что он и сейчас что-нибудь придумает. Я верю Фениксу, как самому себе!

— И Феникс благодарит тебя за это, о Роберт! — прозвучал у него из-под ног золотой голос.

На полу ложи лежал волшебный ковер, а по нему важно расхаживал Феникс.

— Быстро! — сказал он. — Забирайтесь на ковер! Да смотрите же, садитесь только на его уцелевшие древние части, а не то…

Детям так и не удалось узнать, что с ними станет в противном случае, ибо в этот момент в лицо им ударила яркая вспышка пламени. Увы, и без того искрометный Феникс под влиянием момента разгорячился до такой степени, что нечаянно воспламенил керосин, который этим утром дети с таким усердием втирали в ковер. Керосин, нужно сказать, занялся с такой невиданной силой, что после нескольких неудачных попыток затоптать пламя ногами дети были вынуждены отступить к стене ложи и дать ему выгореть до последней капли. Когда облако черной сажи рассеялось и взору присутствующих открылись дымящиеся останки ковра, выяснилось, что все без исключения заплаты из пестрой шотландской шерсти обратились в прах и осталась только старая добрая персидская ткань — да и та больше напоминала рыболовную сеть.

— Ну, смелее же! — закричал Феникс. — Я уже остыл.

Четверо детей принялись устраиваться на ковре. Им пришлось немало поерзать и поизвиваться, чтобы расставить все свои восемь конечностей на уцелевших узорных лоскутиках, ибо никому не хотелось оставить в горящем театре руку или ногу. А театр уже полыхал по-настоящему — в зале, из которого, к счастью, успела выскочить вся до последнего человека публика, бушевал огромный огненный смерч, и в ложе становилось все труднее дышать.

Джейн примостилась на коленях у Антеи.

— Домой! — приказал Сирил, и в следующую секунду по слипшимся от пота волосам четверых неудавшихся театралов пробежал благодатный сквозняк их родной детской. Они неподвижно сидели на ковре, а ковер как ни в чем не бывало лежал на своем месте посреди комнаты. По его умиротворенному виду никто бы не сумел догадаться, что всего лишь пару секунд тому назад он чуть было не погиб на пожаре, спасая жизни своих юных хозяев.

Потом в комнате прозвучали четыре глубочайших вздоха облегчения. Сквозняк, который всегда доставлял детям одни только неприятности, теперь показался им настоящим бальзамом. Они спаслись. И все остальные тоже. Когда они покидали театр, там никого не было. Они готовы были поклясться в этом.

Еще потом все четверо заговорили — как всегда одновременно и перебивая друг друга. Почему-то именно это последнее приключение произвело на них неизгладимое впечатление. Да и немудрено — ни одно из предыдущих не показалось им таким реальным.

— А вы заметили?.. — наперебой вопрошали они. — А вы помните?..

И тут по лицу Антеи разлилась такая бледность, что ее не смогла скрыть никакая сажа, понасевшая на нем во время пожара.

— Боже мой! — воскликнула она. — Там же мама с папой! Какой ужас! Они же наверняка подумали, что мы обгорели, как головешки. Сейчас же бежим в театр — нужно сказать им, что это не так.

— Не хватало нам только разминуться с ними по дороге, — осадил ее предусмотрительный Сирил.

— Тогда… Тогда иди один, — парировала Антея. — Только сначала умойся — если ты покажешься маме на глаза в таком виде, она наверняка решит, что ты обгорел как головешка, и с ней случится припадок или что-нибудь похуже. О Господи, зачем мы только повстречались с этим негодным Фениксом!

— Тихо! — прикрикнул на нее Роберт. — Без толку разоряться на ни в чем не повинную птицу! Что теперь поделать, если у него такая горячая натура? Ну ладно, я думаю, нам тоже нужно помыться. Откровенно говоря, все мы сейчас ужасно похожи на того полоумного негра, что задушил свою жену.

Занятые своими переживаниями дети не заметили, что с того момента, как они покинули театральную ложу. Феникса с ними не было.

Когда все немножко пообчистились, а Сирил уже влазил в свое зимнее пальто, собираясь вернуться к театру и поискать там папу с мамой (все равно что искать иголку в стогу ена, говорил он и был очень близок к истине), со стороны входной двери послышалось щелканье ключа. Нужно ли говорить, что все тут же бросились в холл.

— С вами все в порядке? — раздался снизу мамин голос. — С вами правда все в порядке?! — А в следующую секунду она уже стояла на коленях посреди холла и пыталась расцеловать всех четверых детей одновременно. Она то плакала то хохотала, как безумная, а папа стоял, прислонившись к дверному косяку и бормотал что-то вроде «Да будь я проклят со всеми моими потрохами!».

— Но как же вы узнали, что мы дома? — спросил Сирил, когда страсти немного поулеглись и папа с мамой обрели дар речи.

— Ну, вообще-то, тут произошла одна странная штука, — принялся рассказывать папа. — Как только мы услышали, что в «Гаррике» пожар, мы, естественно, бросились туда. В толпе вас не было, внутрь же никого не пропускали, но пожарники клялись и божились, что в здании не осталось ни единого человека. И тут кто-то так легонько трогает меня сзади за плечо и говорит: «Сирил, Антея, Роберт и Джейн…» Я оборачиваюсь, а у меня на плече сидит большой желтый голубь. Поскольку из-за него я не мог разглядеть, кто говорил, то я его и отогнал, но у меня за спиной уже никого не было. И тут с другой стороны опять голос: «Ваши дети сидят себе целехоньки дома». Я снова обора чиваюсь — и надо же такому случиться, что этот дурацкий голубь сидит у меня на другом плече! Должно быть, пожар ослепил его, вот он и метался туда-сюда. Но ваша мама всерьез решила, что это был голос…

— Я решила, что это говорила птица, — перебила его мама. — И могу поклясться, что так оно и было. Во всяком случае, тогда я в этом ни капельки не сомневалась. И вообще, никакой это был не голубь, а оранжевый попугай. Да и не важно, кто там на самом деле говорил — главное, что он не соврал и с вами ничего не случилось.

Тут мама снова начала плакать, и папа решительным голосом заявил, что после сегодняшних театральных треволнений всем нужно как можно скорее разойтись по кроватям.

Все так и сделали.

Этим вечером Роберт имел серьезный разговор с Фениксом.

— Да ладно тебе, — сказала золотая птица, когда Роберт высказал ей все, что думал по поводу пожара. — Разве ты не знаешь, что огонь находится у меня в подчинении? Не расстраивайся — ибо я, подобно моим жрецам с Ломбард-Стрит, могу восстанавливать дворцы из праха. Будь добр, открой окно. И он выпорхнул наружу. Вот так случилось, что на следующий день в газетах написали, что театр пострадал от пожара гораздо меньше, чем ожидалось. На самом-то деле наутро в театре не было обнаружено вообще никаких следов пожара — не зря же Феникс всю ночь трудился, как пчелка. аля администрации театра все происшедшее до сих пор остается неразрешимой загадкой. Добрая половина служащих, находившихся в тот памятный вечер на представлении, попросту считает, что все они кратковременно сошли с ума.

На следующий день мама зашла в детскую и долго изучала прожженные места в ковре.

— Мы его помазали керосином, вот он и загорелся, — простодушно объяснила Антея.

— Нужно немедленно избавиться от этого ковра, — сказала мама.

Что же до детей, то, уже в сотый раз принимаясь обсуждать события предыдущего вечера, они неизменно приговаривали:

— Нужно немедленно избавиться от этого Феникса!

: Опубликовано: 22 февраля 2019; Просмотров: 682

Феникс и ковер Эдит Несбит Глава девятая. Невеста для грабителя

На следующее утро после приключения с персидскими кошками, мускусными крысами, джерсийской коровой и незадачливым взломщиком дети провалялись в постелях до десяти часов, да и тогда встал один лишь Сирил. Но уж он-то позаботился об остальных, так что к половине одиннадцатого все четверо уже были не только умыты и одеты, но и горели желанием готовить завтрак. Как вскоре выяснилось, из-за вчерашних излишеств готовить было нечего — во всем доме не нашлось ничего съестного, кроме нескольких кусочков льда, извлеченных из заиндевелой кладовки.

Пока Сирил, Антея и Джейн охотились за случайно завалявшимися в шкафах и буфетах корочками хлеба, Роберт приготовил слугам небольшой сюрприз. Это была простая, но чрезвычайно эффективная ловушка — миска с водой, пристроенная над дверью прихожей, должна была неминуемо опрокинуться на головы несчастных прогулыпиц, едва они перешагнут порог дома. А потому, как только дети услышали щелканье ключа в замочной скважине и скрип открываемой входной двери, они мигом спрятались в шкафу под лестницей и через некоторе время, к своему вящему удовольствию, услышали плеск воды, звон упавшей миски и крики насмерть перепуганных женщин. Кухарка вопила, что это им наказание за то, что они оставили дом на ночь без присмотра — она, очевидно, полагала, что миски с водой, подобно какому-нибудь злопамятному цветку, сами собой вырастают на дверных косяках оставленных без присмотра домов. Однако отличавшаяся более трезвым и прозаическим умом горничная тут же поняла, что в доме кто-то был — тем более, что это подтверждал полностью сервированный к завтраку стол в детской.

В шкафу под лестницей было очень тесно и к тому же изрядно попахивало керосином, а потому борьба за место у замочной скважины, откуда поступала тонкая струйка воздуха, была неизбежна. Неизбежно было и то. что эта борьба испортила детям все дело — дверца шкафа внезапно отворилась, и Джейн выкатилась к ногам служанок, как футбольный мяч — к ногам иг роков

— Хватит! — твердо сказал Сирил, когда истерика, устроенная кухаркой, немного поулег лась, а запас оскорбительных выражений, употребляемых по отношению к ним горничной, подошел к концу. — Хватит говорить глупости! Мы больше не собираемся их выслушивать. Для этого мы слишком много чего про вас знаем. Будьте добры, приготовьте нам к обеду паточный рулет — на десерт, естественно, — и мы будем держать языки за зубами.

— Знаете что, мистерСирил? — сказала разгневанная горничная, все еще не успевшая снять пальто и шляпку, которая сегодня почему-то сидела у нее более чем обычно на боку. — Не вздумайте запугивать меня, сэр, потому что я от вас этого не потерплю, так и знайте! Вы хотите рассказать вашей мамочке о том, что нас не было ночью? Да ради Бога! Она только пожалеет меня, когда услышит, что на самом-то деле я ходила навещать мою бедную больную тетушку (по мужниной линии, правда, но какая разница?), которая знавала меня еще ребенком и воспитала, как собственную дочь. Да она только похвалит меня за то, что я посреди ночи помчалась к ней, когда у той начались судороги в ногах, а наша замечательная кухарка так волновалась, что не могла отпустить меня одну и что…

— Перестаньте, Элиза! — сказала Антея. — Разве вы не знаете, что ждет на том свете врунов? Если вы сейчас же не исправитесь…

— Это я-то вру, что ли? — вскричала Элиза. — Да я после этого с вами и говорить-то не желаю!

— А как поживает миссис Вигсон? — начал Роберт. — Долго ли вы сидели вчера?

У горничной отвалилась челюсть от удивления.

— Как вам спалось с Марией и Эмили? — спросил Сирил.

— И что говорит по поводу вечеринки миссис Проссер? — добавила Джейн.

— Отставить! — скомандовал Сирил. — Они уже свое получили. А теперь слушайте! — обратился он к двум окаменелостям, которые еще минуту назад были разъяренными женщинами. — Скажем мы про вас родителям или нет, зависит целиком и полностью от вашего дальнейшего поведения. Если вы будете с нами хорошо обращаться, то мы и не причиним вам вреда. И вообще, вам, любезная кухарка, давно следует заняться паточным рулетом, а вам, Элиза, я бы посоветовал как следует прибраться в комнатах, а то, наверное, скучновато бездельничать целыми днями.

Слуги сдались — безоговорочно и навсегда.

— Ничто так не помогает в этих делах, как суровое обращение, — рассуждал Сирил, когда кухарка убрала со стола, и дети остались одни. — Странно, почему это люди постоянно жалуются на слуг? Стоит только найти к ним подход, и они становятся как шелковые. Вот, например, мы теперь вольны делать все, что ни заблагорассудится, и они нам слова против не скажут. А все потому, что мы сломили их мятежный дух. Ну да ладно, давайте полетим куда-нибудь на ковре.

— На вашем месте я бы не стал этого делать, — сказал, позевывая, Феникс. Он только что соскользнул на стол с оконной гардины и теперь отчаянно потягивался, распушив все свои золотые перья. — Накануне я пытался вам кое о чем намекнуть, но из этого ничего не вышло. Что ж, теперь мое уединение подошло к концу, и я могу высказаться открыто.

Он перемахнул на спинку стула и уселся там, покачиваясь взад-вперед, как попугай на насесте.

— Ну а теперь-то в чем еще дело? — раздраженно спросила Антея. Переживания прошлой ночи еще не совсем отпустили ее, и потому она была слегка не в себе. — Какая-нибудь новая неприятность? Нет уж, хватит мне вчерашних кошек! Никуда я с вами не полечу! У меня между прочим, все чулки в дырках.

— В дырках, — повторил Феникс. — Вот как! Ну, и что же ты собираешься с ними делать?

— Как что? — сказала Антея. — Штопать, конечно! Вот сейчас возьму иглу и заштопаю.

Феникс раскрыл и снова сложил свои золотые крылья. Весь его вид выражал крайнее неудовольствие.

— Твои чулки, — сказал он, обращаясь к Антее, — в данный момент не играют никакого значения. Ими ты можешь заняться и позже. А вот ковер… Вы только взгляните на все эти залысины и дыры! На этот потускневший ворс! На этот жестоко разодранный угол! Ковер был вашим самым лучшим другом. Он служил вам верой и правдой, а как вы отблагодарили его за это?

— Милый Феникс! — отвечала Антея. — Прошу тебя, не надо с нами говорить таким ужасным менторским тоном. Такое ощущение, буд то мы сделали что-то оченьи очень нехорошее. Ты же сам знаешь, что это волшебный ковер. И мы ничего особенного с ним не делали — просто загадывали желания.

— Просто загадывали желания, надо же! — угрюмо повторил Феникс. Все перья у него на шее от возмущения встали дыбом. — Но какие желания?! Придавать людям ангельский характер, помните? Да вы, слышали, чтобы хоть один ковер на свете когда-нибудь соглашался исполнить подобное идиотское желание? Нет? То-то же! Но это благородное изделие древних мастеров, которое вы имеете безрассудство попирать тяжелыми башмаками (дети тут же отпрыгнули на порядочное расстояние от ковра и выстроились рядком у стены), это средоточие древней восточной магии никогда и ни Б чем вам не отказывало. Оно послушно выполняло все, чего бы вы не попросили, — но вы подумали о том, чего ему это стоило? Я сдерживал себя и ничего не говорил вам до тех пор, пока вчера ночью… Нет, я не виню вас за кошек и крыс, ибо это была его собственная ошибка, но какой чудовищный злодей мог додуматься до того, чтобы привязать к этому нежному созданию тяжеленную корову?!

— Да, но кошки с крысами тоже были не подарок, — заметил чудовищный злодей на букву "Р", покраснев до ушей. — Одни их когти чего стоят!

— Вот именно, когти! — подхватила золотая птица. — Одиннадцать тысяч девятьсот сорок когтей — надеюсь, вы успели сосчитать? Так вот, я не удивлюсь, если каждый из этих когтей оставил на ковре свой след.

— Боже мой! — воскликнула Джейн, бессильно опускаясь на пол и поглаживая ближайший к ней угол ковра ладошкой. — Ты хочешь сказать, что он изнашивается?

— Его жизнь в этом доме не отличалась особой роскошью — или хотя бы покоем, — сказал Феникс. — Сначала его искупали во французской грязи. Затем дважды засыпали песком с кораллового берега. Окунули в южное море. Хорошенько пропылили в Индии. Сгоняли в Персию за кошками и в страну мускусных крыс за мускусными крысами. И еще Бог знает куда за коровой. А теперь, прошу вас, со всей возможной осторожностью поднимите его и подержите немного на свету.

Со всей возможной осторожностью мальчики подняли ковер и повернули к свету. Девочки взглянули на него и к своему неподдельному огорчению обнаружили, что каждый из упомянутых выше одиннадцати тысяч девятьсот сорока когтей и впрямь оставил на нем маленький кругленький след. Ковер просвечивал, как решето; кроме крохотных дырочек, оставленных кошками и крысами, в нем имелось несколько порядочной величины отверстий непонятного происхождения, две-три залысины и, естественно, ужасный порыв на одном из углов.

— Нужно немедленно починить его! — воскликнула Антея. — Забудьте о моих чулках — крайнем случае, я нашью на них заплатки из марли. Конечно, это будет ужасно выглядеть и конечно, ни одна уважающая себя девочка не смогла бы позволить себе такого издевательства, но что поделать — наш миленький бедненький волшебненький ковер для меня дороже всего на свете. Идемте же скорее покупать для него волшебную шерсть!

Они гурьбой вывалили из дому и кинулись к ближайшей лавке. Однако, избегав вдоль и поперек весь Камдентаун, а заодно и большую часть Кентиштауна, они так и не нашли ни одной лавки, где бы имелась шерсть для починки волшебных ковров. Наконец они решили удовлетвориться пестрой шотландской шерстью, потому что она больше всего соответствовала мелкому узору ковра, и Джейн с Антеей засели за штопку. Пока они трудились, как проклятые, мальчики отправились прогуляться на улицу, а обретший доброе расположение духа Феникс мерил шагами стол (для промена-да, как он объяснил) и развлекал трудолюбивых сестричек историями о волшебном ковре.

— Нужно сказать, что это вам не какой-нибудь обыкновенный туповатый и неотесаный ковер из Киддерминстера, — вещал он. — У нашего ковра славное прошлое — персидское прошлое, заметьте. Известно ли вам, например, что в старые добрые дни, когда он принадлежал калифам, великим визирям, королям и султанам, никто не мог позволить себе держатъ его на полу.

— Я всегда думала, что ковры ткутся как раз для того, чтобы держать их на полу, — перебила его Джейн.

— Только не волшебные ковры! — сторого заметил Феникс. — Да если бы каждый встречный и поперечный держал его на полу, от него сегодня вряд ли что-нибудь осталось бы. Да что там — он бы давно рассыпался в пыль! Нет, в старые добрые времена его одевали нежнейшим шелком, прошитым золотом и сказочными драгоценными камнями, и хранили в кедровых сундучках, отделанных жемчугом и слоновой костью. Ему доводилось покоиться и в сандаловых алтарях восточных принцесс, и в пропитанных розовым маслом сокровищницах западных королей. И уж, конечно, никто и никогда не мог позволить себе ходить по нему ногами — разве что во время загаданных путешествий, да и тогда считалось за правило снимать обувь. А вы…

— Пожалуйста, перестань! — сказала, чуть не плача, Джейн. — Ты же прекрасно знаешь, что никогда бы не вылупился из своего яйца, если бы наша милая мамочка не захотела, чтобы мы ходили по этому ковру.

— Да я против этого и не возражаю! Только вам все же следует обращаться с ним поосторожнее, — сказала птица. — Ну ладно, ладно, осуши поскорей свои прекрасные глазки, потому что я собираюсь рассказать вам удивительную историю об азиатском принце, принцессе Зулейке и волшебном ковре.

— Валяй! — сказала Антея. — То есть, я хотела сказать — расскажи, пожалуйста.

— Да будет вам известно, — начала птица, — что принцесса Зулейка, прекраснейшая из всех живших в те времена женщин, еще в колыбели подвергалась воздействию всевозможного волшебства. Ее бабушка была известной колдуньей, и…

Однако девочкам больше ничего не удалось узнать ни о зулейкиной бабушке, ни о самой принцессе, потому что в этот момент дверь комнаты с трескам распахнулась, и на пороге появились запыхавшиеся Сирил с Робертом. Оба были явно чем-то взволнованы. На бледном челе Сирила выступили крупные капли пота, а красную физиономию Роберта, кроме всего прочего, украшала черная полоса сажи.

— Что это на вас обоих нашло? — спросил Феникс, а потом весьма оскорбленным тоном объяснил, что ему представляется невозможным рассказывание удивительных историй в обстановке, когда кто угодно может ворваться в дверь и прервать рассказчика на самом интересном месте.

— О, заткнись хотя бы на секунду! — сказал Сирил, бросаясь в кресло.

Роберт поспешил пригладить распушившиеся было золотые перья и произнес:

— Не обращай внимания, старина. Сирил вовсе не такая свинья, какой кажется. Дело в том, что случилась очень ужасная вещь, и твои истории вряд ли могут нам помочь. Да не сердись ты! Сначала выслушай, в чем дело.

— Ну, и в чем там у вас дело? — все еще Довольно сердито произнесла золотая птица. Антея и Джейн замерли над ковром, воткнув в воздух длинные иголки со свисающими с них длинными хвостами пестрой шотландской пряжи.

— Случилась самая ужасная вещь из всех, которые вы только можете себе представить, — сказал Сирил. — Наш вчерашний приятель — я имею в виду мистера взломщика — арестован полицией по подозрению в краже персидских кошек. Во всяком случае, так сказала женушка его брата.

— А ну-ка, давай с самого начала! — нетерпеливо воскликнула Антея.

— Ну, в общем, пошли мы с Сирилом к лавке гробовщика — знаете, там в витрине еще такие красивые фарфоровые цветы выставлены. Глядим, а там собралась такая огромная толпа. Ну, мы, конечно, побежали посмотреть — и надо же, навстречу нам два здоровенных бобби, а между ними наш бедняга взломщик. Они его тащат, а он упирается, кричит: "Говорю вам, этих котов мне подарили! Я подоил корову в одном камдентаунском доме, а они взамен отдали мне всю эту живность!". Народ, естественно, гогочет во всю глотку, как стая жеребцов. А потом один из полицейских и говорит, что раз он и впрямь доил кого-то в Камдентауне, так, значит, и адрес должен знать. Взломщик отвечает, что нет, адреса он не знает, но провести их туда может но сначала пусть его перестанут хватать за шиворот и дадут чуток отдышаться. Полицейские только еще пуще прежнего хохочут и говорят, что вот завтра утром в суде он может рассказывать любые сказки, какие захочет. Одним словом, взломщик нас не заметил, и мы потихоньку убрались восвояси.

— О, Сирил, как ты мог? — сказала Антея-

— Не будь идиоткой и пораскинь своими деревянными мозгами! — посоветовал ей Сирил, — Чего бы мы добились, если бы пришли к нему на помощь? Да никто бы не поверил ни единому нашему слову! Все бы подумали, что мы шутим, а то и, чего доброго, издеваемся Нет, мы поступили гораздо умнее. Рядом с нами в толпе был мальчишка, по виду местный. Ну, мы и спросили его, где живет наш взломщик. Тот объяснил, и вскоре мы с Робертом уже были в маленькой овощной лавчонке, что стояла неподалеку. Мы купили там немного американских орехов — вот, пожалуйста! — И он протянул девочкам пригоршню орехов. Те надменно отказались от угощения.

— Ну, не могли же мы зайти в лавку без всякого повода! Зато пока мы глазели на витрины и решали, что купить, нам удалось подслушать разговор взломщикова брата со своей женушкой (вообще-то, говорила только она). Так вот, она сказала, что как только наш приятель вернулся домой со всеми этими зверюгами, она сразу же заподозрила неладное. Она ему так и сказала, но он ее ни черта не послушал и утром поперся на улицу с двумя самыми большими котами под мышкой. И еще пытался сгонять ее в лавку за голубыми ленточками для украшения кошачьих шей, бесстыжий, да она ему сказала, что когда ему за его кошачьи дела влепят три месяца принудработ, вот тогда она их и купит ради такого праздника, и вообще, таких безмозглых воров еще свет не видывал — надо же, увести Две сотни кошек, да еще пойти продавать их среди бела дня, когда у них у каждой на лбу по этикетке «Украдено» приклеено — и это вместо того, чтобы заниматься честным и благородным промыслом на вокзале, где и кошелька-то не всякий хватится, и болванов всяких полно, которые чемоданы оставляют, и…

— ХВАТИТ! — закричала Джейн. И вовремя, потому что Сирил уже не на шутку стад напоминать заведенный до отказа будильник — из тех, что звонят в неурочный час и никак не могут остановиться. — Где он сейчас?

— В полицейском участке, — ответил за Сирила Роберт, ибо Сирил никак не мог отдышаться. — Тот мальчишка сказал, что сегодня его подержат в кутузке, а завтра утром потащат к судье. Эх, а я-то думал, что мы делаем доброе дело, дав бедняге немного подзаработать на наших кошках! Но теперь…

— Дорога в ад вымощена добрыми намерениями, — мрачно прокомментировал Феникс.

— Давайте побежим в тюрьму! — закричали обе девочки, вскакивая на ноги. — Нужно рассказать им всю правду. Они просто обязаны поверить нам.

— Как же! — сказал Сирил. — Да пораскиньте же мозгами, вы, две недотепы! Если бы к вам пришел первый попавшийся человек с улицы и рассказал подобную байку, вы бы поверили? Конечно нет, как бы ни старались. Мы только окончательно всех запутаем, а уж взломщику от этого точно лучше не станет.

— Но должны же мы хоть что-нибудь сделать! — сказала Джейн, подозрительно шмыгая носом. — О, мой миленький несчастненький взломщичек! Я всего этого просто не вынесу. А помните, какой он сделался славный, когда стаг вспоминать про своего старика и корову Дэйзн? А как он божился, что навсегда расстанется с воровством? Милый Феникс, ты должен нам помочь! ты такой умный, хороший, красивый, замечательный! О, пожалуйста, скажи, что нам делать!

Феникс задумчиво почесал клюв янтарно-золотым когтем.

— Вам нужно освободить его, — сказал он наконец, — и спрятать в шкафу или буфете до тех пор, пока блюстители закона не забудут о происшедшем.

— Блюстители закона никогда ничего не забывают, — сказал Сирил. — К тому же, мы не можем спрятать его ни в шкафу, ни в буфете, ни даже в бочке с соленой капустой. В любой момент может вернуться папа, а если он вдруг обнаружит в доме взломщика, то поверит нам еще меньше, чем полицейские. Так всегда бывает, когда говоришь правду. Никто тебе не верит. А может, нам спрятать его в каком-нибудь другом месте?

Внезапно Джейн захлопала в ладоши.

— Ну, конечно же! — закричала она. — Мы отправим его на лазурный берег южного моря. Туда, где сейчас кухарка работает королевой. Мне кажется, вдвоем им будет гораздо веселее

Эта идея пришлась по душе всем присутствующим. Вот только было абсолютно неизвестно, согласится ли на это взломщик.

После краткого и маловразумительного совещания, участники которого так и не усвоили привычку говорить по-очереди и не перебивать остальных, было решено подождать до вечера, а затем навестить страдальца-взломщика в его мрачном узилище.

А тем временем Джейн с Антеей, как озверелые, накинулись на штопку ковра, надеясь до вечера полностью восстановить его волшебные качества. Они ужасно боялись, что во время перелета на лазурный берег, их драгоценнейший взломщик попадет ногой в оставшуюся незаштопанной дыру и будет безвозвратно утерян в просторах южных морей.

Обе служанки чувствовали себя немножко разбитыми после развеселой вечеринки у миссис Вигсон, а потому в тот вечер дом погрузился в сон гораздо раньше обычного. Как только Феникс доложил, что вчерашние гуляки самым добросовестным образом храпят в своих постелях, дети повыскакивали из-под одеял и ринулись в детскую. Все дело заняло у них несколько секунд, потому что, ложась спать, они не стали раздеваться, а просто накинули поверх своего будничного платья ночные сорочки — чего оказалось вполне достаточно, чтобы обмануть не в меру рассеянную Элизу, зашедшую к ним в спальню пожелать спокойной ночи и погасить газ. Итак все уселись на ковер, и Роберт сказал:

— Я хочу, чтобы мы оказались в мрачном узилище нашего приятеля взломщика.

В следующее мгновение они там оказались.

Полагаю, что каждый из вас представляет себе тюремную камеру как «заплесневелую нишу в подземелье под крепостным рвом» л ничуть не сомневается в том, что когда дети увидели своего дорогого взломщика, он был скован по рукам и ногам тяжелыми железными кандалами, приделанными к выступавшему из стены кольцу. Естественно, вы уверены еще и в том, что он метался в горячечном бреду на заменявшей ему постель охапке грязной соломы, возле которой стоял треснувший кувшин с водой и валялась заплесневелая корка хлеба. Что до Роберта, так он настолько был в этом уверен, что, памятуя о недавнем знакомстве с французским подземельем, даже прихватил с собой свечу и спички.

Ни то. ни другое ему не понадобилось.

На поверку тюремная камера оказалась небольшой, чисто выбеленной комнатой размером шесть на двенадцать футов. На одной из стен было приделано нечто вроде слегка наклоненной внутрь полочки, на которой лежали два матрасика — желтый и синий — и надувная резиновая подушка. На этих матрасиках, в свою очередь, привольно раскинулся во сне взломщик, положив одну руку под голову, а другую свесив на пол. (Дети, конечно же, не могли знать, что он только что весьма плотно отчаевничал — еду ему принесли из расположенного по соседству магазина, а чай выделили за счет тюрьмы). Эта мирная сцена освещалась ярким газовым фонарем, горевшим в проходе за дверью камеры, которая, к слову сказать, была оснащена оконцем для наблюдения, за деланным толстым стеклом

— Значит так! — принялся командовать Ро берт — Я чакрою ему рот, Сирил будеть дер жать его за руки, а девчонки с Фениксом будут нашептывать ему на ухо всяческие ласковые слова, пока он окончательно не проснется.

К сожалению, этому блестящему плану не суждено было осуществиться, потому как взломщик, к вящему удивлению остальных, Лаже во сне был гораздо сильнее, чем Роберт с Сирилом вместе взятые, и при первом же прикосновении Роберта вскочил на ноги, прокричав что-то малопонятное, но очень и очень громкое.

В тот же момент снаружи послышались шаги. Антея обвила взломщика руками и прошептала:

— Это мы — те самые, что подарили вам кошек! Мы пришли спасти вас. Только, пожалуйста, не выдавайте нас! Мы можем тут где-нибудь спрятаться?

Тяжелые башмаки надсмотрщика простучали по каменным плитам коридора и остановились рядом с камерой.

— Эй, там, в камере! А ну-ка, прекратить шум! — прозвучал грубый голос.

— Все в порядке, начальник, — ответил взломщик, пытаясь высвободиться из цепких объятий Антеи. — Это я так, во сне поговорил малость. Все нормально.

Дети переживали самый ужасный момент в своей жизни. Войдет в камеру обладатель тяжелых ботинок или нет? Да! Нет!

Снова раздался неприятный голос:

— Ну ладно, пока я тебя прощаю, но на будущее — лежи смирно и не вздумай больше орать.

И тяжелые ботинки удалились прочь по коридору, поднялись по каменным ступеням лестницы и успокоились неведомо где и на чем.

— Слава Богу! — прошептала Антея.

— А теперь, — сказал взломщик, нетвердым от изумления голосом, — выкладывайте, как, черт побери, вы тут оказались?

— Прилетели на ковре, — откровенно призналась Джейн.

— Кончайте туфту молоть! — разобиделся взломщик. — Одного из вас я еще, пожалуй, смог бы проглотить и притащить сюда, но не всех же четверых разом! Да еще вместе с этой желтой курицей!

— Послушайте! — строго сказал Сирил. — Вы бы наверняка не поверили, если бы кто-нибудь вам сказал, что в детской одного камден-таунского дома вам придется доить корову и общаться с без малого двумя сотнями кошек. Ну как?

— Как пить дать не поверил бы, — тут же согласился взломщик. При воспоминании и корове и кошках он даже немного охрип. — Разрази меня гром, если бы поверил!

— Вот видите! — заспешил Сирил, не давая ему опомниться. — Так, значит, теперь вам просто необходимо верить всему, что мы ни скажем, и действовать соответствующим образом. Это пойдет вам только на пользу. — В этом месте он для вящей убедительности понизил голос до шепота. — Во всяком случае, хуже, чем теперь, вам уж точно не будет Если вы доверитесь нам на всю катушку, мы быст ренько вытащим ваг из этой клетки Том более, что никто не видел, как мы сюда входили Ну как, решено? Отлично! Вопрос только в том, куда бы вы хотели отправиться?

— Я был бы не прочь съездить в Булонь, — неэймедлительно ответил взломщик — Всю жизнь меч гал прокатиться по морю на этом… — как его? — «первоклассном лайнере», да вот только в нужный момент никогда денег под рукой не оказывалось.

Но ведь Булонь — это такой же огромный город, как н Лондон, — сказал никудышный географ Сирил, увеличивая население французской рыбацкой деревушки раз в пятьсот. — На что вы собираетесь там жить?

Взломщик в задумчивости поскреб свою кудлатую голову.

— В наше время честному человеку везде трудно прожить, — сказал он, и голос его был тих и печален.

— Вот уж верно, так верно, — сочувственно вздохнула Джейн. — А что если вам предложат перебраться на лазурный берег южного моря, где можно целыми днями бить баклуши и делать только то, что хочешь?

— Вот это по мне, мисс! — оживился взломщик. — Я, знаете ли, никогда особо не бегал за работой — не то что некоторые, которым за весь день и попить-то некогда.

— И что же, вы за всю жизнь пальцем о палец не ударили? — прокурорским тоном спросила Антея.

— Как это не ударил? Да побойтесь Бога, мисс! Еще как ударил! — взволнованно зачастил взломщик. — Да меня с огорода за уши было не вытащить. Я бы, наверное, стал самым лучшим садовником в графстве, да мой старикан загнулся, оставив меня сиротой, а потом…

— Отлично! — перебила его Джейн. — Вот поедете с нами на лазурный берег южного моря, увидите там такие цветы, что забудете, как вас зовут!

— Кроме того, там живет наша прежняя кухарка, — сказала Антея. — Теперь она королева-

— О, погодите! — возопил взломщик, вцепившись руками себе в волосы. — Опять то же самое! Как только я увидал всех этих кошек вместе с коровой, я понял, что это мне вроде как наказание на всю жизнь. Вот и сейчас у меня опять голова крутом идет — того и гляди, скоро на луну выть начну! Ладно, если вы и впрямь можете вытащить меня отсюда, то вытаскивайте поскорее, а нет — так проваливайте вместе со своим попугаем и чтобы я вас больше в жизни не видел! Мне еще, между прочим, надо покумекать, что завтра утром заливать судье.

— Идите к нам на ковер! — сказала Антея, хватая взломщика за руку и таща за собой. Остальные дружно подталкивали сзади, и вскоре бедолага уже возвышался посреди ковра. Как только все были готовы для путешествия, Антея сказала: «Хочу, чтобы мы оказались на лазурном берегу, где живет королева-кухарка». Не успела она прошептать последние слова, как они уже были там. Как и в прошлый раз, вокруг них простирались радужно искрящиеся пески и бушевал зеленый пожар тропических зарослей, в самом центре которого, украшенная венком из ослепительно белых цветов, восседала помолодевшая и похорошевшая от вольготной жизни кухарка.

— О, милая кухарка, какая вы у нас красивая! — первым делом выпалила Антея, когда все ее внутренние органы, основательно перевернутые во время полета, снова встали на свои места.

Взломщик стоял на песке, щурясь на жгучее тропическое солнце и дико озираясь по сторонам. Но куда бы он ни глянул, везде были лишь непривычно голубая вода, нездешне яркая зелень да невыносимо желтый песок. Чтоб мне в жизни больше пенса в руках не держать! — задумчиво произнес он. — А вообще-то, черт с ним, с пенсом! Здесь,кажется, и без него хорошо.

Кухарка восседала на поросшем травкой ход мике, а вокруг нее толпились ее меднокожие подданные. Взломщик неуверенно наставил на них свой заскорузлый палец.

— Эти парни — они ручные или как? — озабоченно спросил он. — Надеюсь, у них нет привычки кусаться, царапаться и кидаться отравленными стрелами? А то, еще бывает, что возьмут заточенную раковину и…

— Что ж вы так робеете-то, мистер? — спросила кухарка. — Знаете, тут у нас сон и ничего больше, а теперь еще и вы будете. А раз это сон и ничего больше, то у нас тут не принято ломаться — знаете, говорить, что тебе не по душе и молчать о том, что думаешь. Так вот, раз я могу говорить, что мне вздумается, то я и говорю, что вы самый обаятельный мужчина, которого я видела в жизни — вот чтоб мне сдохнуть! — и я рада, что вы с нами будете. А насчет сна скажу, что он, похоже, уже никогда не кончится, если, конечно, вы того не пожелаете. А зачем желать, если тут все как по-настоящему? Еда и питье такие же, как в обычной жизни, только гораздо вкуснее…

— Послушайте, мисс, — сказал взломщик. — Я здесь прямо из полицейского участка, но вот эти ребята подтвердят вам, что меня туда засунули ни за что.

— Гм! Вообще-то, вы же были всамделишным взломщиком, — не могла сдержаться до бестактности честная Антея.

— Так это только потому, что эти грязные воришки обчистили меня в пивнушке! Кому об этом знать, как не вам, мисс, — торопливо отвечал бывший преступник. — Пропади я пропадом, если это не самый жаркий январский денек, который я видел на своем веку, — добавил он, дипломатично меняя тему разговора.

— Не желаете ли искупаться? — предложила королева. — После ванны я прикажу выдать вам такую же белую одежонку, как у меня.

Спасибочки, конечно, мисс, — ответил взломщик, — но, по правде говоря, я в этих шмотках сойду разве что за шута горохового. А вот насчет ванны я очень даже горазд. Да не беспокойтесь вы — я в рубашке похожу. Она у меня всего лишь две недели тому назад стирана.

Роберт с Сирилом сопроводили его к небольшому, со всех сторон окруженному скалами озерцу. Взломщик с наслаждением выкупался, а потом, надев брюки и рубашку, с заговорщицким видом подсел к мальчикам.

— Эта самая кухарка, или королева, или не знаю, как вы там ее называете… Ну, в общем, та мисс с букетом на голове мне очень по вкусу. Как вы думаете, она согласится пойти за меня?

— Я могу спросить, — сказал Роберт.

— Да нет, спасибо. Это уж по моей части, — сказал взломщик. — У меня это, знаете, всегда быстро получалось.

Через несколько минут взломщик, в своей парадной рубашке и венке, который Роберт торопливо сплел ему из каких-то чрезвычайно пахучих цветов, собранных по дороге на пляж, предстал перед августейшей кухаркой и обратился к ней с такими словами:

— Послушайте, мисс, раз уж нам с вами суждено одним-одинешеньким оставаться в этом самом вашем сне — или как вы его там — называете, — то я хочу сказать вам начистоту, без всяких там «здрасьте» и «как поживаете», что вы мне приглянулись.

Кухарка улыбнулась и застенчиво отвела взгляд.

— Я, знаете ли, человек одинокий — можно сказать, самый настоящий «голостяк». А характер у меня чисто ангельский — вот, ребятишки могут подтвердить, что не вру А потому я и говорю: что бы нам не сходить на танцульки в следующую субботу?

— Ой! — смущенно воскликнула кухарка — Больно уж вы прыткий, мистер!

— Если вы ее приглашаете на танцульки, значит собираетесь жениться, — сказала Антея — А почему бы вам не пожениться прямо сейчас и покончить с этим раз и навсегда? Я бы на вашем месте…

— Да я, вообще-то, не против, — сказал взломщик. Но кухарка знала себе цену.

— Нет уж, мисс! — твердо заявила она. — Я не такая, да будет вам известно. Я, конечно, ничего не имею против этого парня, да и выглядит он, что принц Уэлльский, но я давно поклялась себе, что если когда и выйду замуж, то только в церкви и с самым настоящим викарием. А у этих дикарей и регистрационного-то отдела нет, не то что церкви с викарием. Я бы, конечно, могла их научить регистрировать новобрачных, так они ведь не захотят. Нет, мистер, спасибо, стало быть, за предложение, но если вы не сможете найти мне настоящего викария, я уж лучше помру старой девой.

— Послушайте, взлом… э-э-э… милый друг, вы женитесь на ней, если мы раздобудем вам викария? — настаивала Антея, как заправская сваха.

— Насчет меня, мисс, можете быть увере-ньк я согласен, — отвечал он, поправляя съехавший на ухо венок. — Вот черт! Как только эти черные парни ухитряются удерживать свои букеты на голове?!

С максимально возможной быстротой ковер был разложен на песке и проинструктирован насчет доставки викария. Инструкции были наспех намалеваны на тыльной стороне сириловой кепки при помощи кусочка мела, уведенного Робертом у биллиардного маркера линдхерстовского отеля. Ковер тут же исчез и, прежде чем кто-либо успел по-настоящему удивиться, появился снова, имея на себе преподобного Септимуса Бленкинсона.

Преподобный Септимус был во всех отношениях замечательным молодым человеком. Единственным его недостатком была полупрозрачность и размытость очертаний. Дело в том, что, обнаружив у себя в кабинете незнакомый ковер, он, естественно, зашел на него и нагнулся, чтобы рассмотреть поближе. К сожалению, при этом он ступил на одну из наспех заштопанных Антеей залысин, так что одна его нога оказалась на настоящем волшебном ворсе, а другая — на заплате из шотландской пестрой шерсти, которая, как известно многим домохозяйкам, никакими волшебными свойствами не обладает.

В результате этого досадного происшествия он присутствовал на лазурном берегу лишь наполовину, и дети могли видеть сквозь него различные предметы, как если бы он был привидением. Что же до самого преподобного Септимуса, то он вполне четко различал стоявших перед ним детей, кухарку и взломщика. Но еще четче перед ним вырисовывались очертания его родного кабинета — он видел книги, картины и великолепные мраморные часы, подаренные ему, когда он уходил с последнего места службы.

А так как все происходившее с ним он принял за особого рода нервический припадок, то ему было все равно, чем во время него заниматься — и он обвенчал взломщика с кухаркой. Последняя, правда, заявила, что предпочла бы викария посолиднее — ей вообще не нравятся современные молодые люди, которых так и видишь насквозь, — но потом, немного поразмыслив, согласилась, что для сна и такой сгодится.

К тому же, преподобный Септимус, каким бы туманным и расплывчатым он ни казался, все же был самым настоящим викарием и в качестве такового мог венчать людей, сколько ему вздумается. Когда церемония окончилась, он принялся бродить по острову и собирать образцы тропических растений. Он был заядлым натуралистом, и эту его страсть не смог бы подавить никакой — даже самый сильный — нервический припадок.

А потом состоялся роскошный свадебный пир. Интересно, можете ли вы представить себе Антею, Джейн, Роберта и Сирила, выделывающих рука об руку с меднокожими туземцами самые невероятные па вокруг счастливых новобрачных — королевы-кухарки и принца-взломщика? А уж цветов-то было столько, сколько вам за всю жизнь не собрать и даже не увидеть!

Когда дети стали готовить ковер к возвращению домой, бывший преступник и новоиспеченный супруг поднялся на ноги и произнес прощальную речь.

— Леди и джентльмены, — сказал он, — а также уважаемые дикари обоих полов! (Дикари, конечно, не поймут ни буквы из того, что я говорю, но на это мы обращать внимания не будем). Если это сон, то, значит, я сплю. Если это не сон, что ж, тем лучше! Ну, а если это ни то, ни се — то есть, что-то среднее, — то я, право, и не знаю, что сказать, а потому ничего говорить и не буду Скажу только, что я не хочу возвращаться в лондонское высшее общество (что-то я от него устал), и особенно теперь, когда рядом со мной моя женушка, а вокруг меня — целый остров, на котором я могу делать, что захочу. И пусть меня похоронят заживо, если я не выращу здесь такую первоклассную спаржу, что у самого судьи отвалится челюсть, когда он увидит ее на ближайшей садоводческой выставке! Единственное, чего я прхлпу, так это чтобы эти бравые молодые леди и джентльмены переслали мне в сон немножко — на пенни, не больше — семян петрушки, да на два пенни семян редиса, да на три пении лука, да — чего уж там! — на четыре-пять пенсов капустки (только по-честному предупреждаю, цветную капусту я не возьму). Да, еще одно! Заберите, пожалуйста, с собой викария. Я терпеть не могу людей, через которых все видно, как на ладони. Ну, а теперь — за ваше здоровье и прощайте! — И, подняв к губам скорлупу кокосового ореха, наполненную душистым пальмовым вином, он осушил ее одним глотком.

Было уже далеко за полночь, хотя на острове время только-только подходило к чаю.

Напутствуемые самыми лучшими пожеланиями островитян, дети отбыли домой. По пути они забросили полупрозрачного викария в его чистенький маленький кабинет с книгами, картинами и памятными часами.

На следующий день Феникс любезно согласился отнести взломщику заказанные им семена. Вернувшись, он обрадовал детей наилучшими новостями о счастливой семейной паре.

— Он сделал деревянную лопату и без устали трудится на огороде, — рассказывал он. — А она тем временем вяжет ему брюки и рубашку — и то, и другое ослепительной белизны.

Полицейские так никогда и не узнали, каким образом взломщику удалось сбежать из тюрьмы. В полицейском участке на Контиш-Таун-Роуд об этом происшествии до сих пор не любят говорить, а уж если приходится, то непременно понижают голос, как если бы это было опасным святотатством.

Что же до преподобного Септимиуса Бленкинсона, то он посчитал, что ему довелось пережить до сих не описанный в медицинской практике нервический припадок, несомненно, вызванный переутомлением. А потому, прихватив с собой двух своих пожилых тетушек, он отправился в Париж, где они втроем совершили головокружительно быстрый обход всех имеющихся там музеев и картинных галерей. После этого они вернулись домой, ощущая глубокое удовлетворение от того, что им наконец удалось повидать жизнь, какая она есть. Септимиус, естественно, никому и словом не обмолвился о необычной свадьбе на лазурном берегу — ему ужасно не хотелось, чтобы кто-нибудь прознал о том, что у него случаются нервические припадки, какими бы необычными и интересными с медицинской точки зрения они ни были.

: Опубликовано: 22 февраля 2019; Просмотров: 668

Феникс и ковер Эдит Несбит Глава десятая. Приключения из-за дыры в ковре

Ура! Ура! Ура-ма!
Сейчас приедет мама,
Сейчас приедет мама —
Ура! Ура! Ура-ма!

Эта немудреная песенка, которую Джейн исполнила непосредственно после завтрака, настолько умилила Феникса, что у него на глазах выступили сверкающие янтарные слезы.

— О! — с чувством произнес он. — Как трогательны эти знаки дочерней любви!

— Вообще-то, она приедет только поздно вечером, — сказал Роберт. — Так что у нас еще есть целый день для того, чтобы куда-нибудь прокатиться на ковре.

Нет, вы не подумайте, Роберт был тоже рад, что мама наконец возвращается домой. Может быть, он был рад даже больше других, потому что очень скучал без мамы, но, с другой стороны, к этой его радости странным образом примешивалось святотатственное чувство огорчения по поводу того, что теперь они не смогут улетать из дому на целый день.

— Было бы здорово прокатиться куда-нибудь и принести маме подарок, да вот только она первым делом пожелает узнать, где мы его взяли, — сказала Антея. — И уж, конечно, она ни за какие коврижки не поверит, если мы расскажем ей все по-правде, Люди вообще не верят, когда им говоришь правду, и тут уж ничего не поделаешь.

— Вот что я вам скажу, — вступил Роберт. — А что если мы загадаем ковру отнести нас в такое место, где полным-полно потерянных кошельков? Впрочем, нам много-то и не надо. Мы бы взяли один и накупили бы маме всяческих подарков.

— А что если, — охладил его пыл Сирил, — он отнесет нас в какую-нибудь заграничную Тьмутаракань и там будет полным-полно каких-нибудь расшитых золотом да серебром арабских кошелечков, и в них, естественно, будет полным-полно каких-нибудь арабских денег, которые у нас и деньгами-то не считаются, а идут за кольца в нос? Представляю, как мы с ними намаемся! Мало того, что у нас их никто брать не будет, так еще нас вконец замучают расспросами, откуда мы наворовали все это барахло, и в конце концов придется этот кошелечек вместе с денежками выбросить в Темзу.

Произнося эту тираду, он изо всех сил ворочал тяжелый стол, пытаясь в одиночку стащить его с ковра. Как и все тщеславные выходки, кончилось это плохо. Одна из ножек зацепилась за самую большую из заплат, наложенных накануне Антеей, и начисто оторвала ее — а вместе с нею и порядочный кусок собственно ковра.

— Я так и знал, что ты его когда-нибудь прикончишь! — сказал Роберт.

Неизвестно, что бы тут стало с Сирилом, если бы не Антея. Антея оказалась первоклассной сестричкой. Не говоря ни слова, она проворно достала моток пестрой шотландской шерсти, ножницы, иголку, наперсток и принялась, как бешеная, чинить ковер. Это мирное занятие помогло ей преодолеть недостойное желание высказать Сирилу все, что она хотела высказать в первый момент, а потому она лишь сочувственно и дружелюбно произнесла:

— Да не расстраивайся ты, Синичка. Сейчас он будет как новенький.

В ответ Сирил нежно похлопал ее по спине. Он прекрасно догадывался о том, что она чувствовала в этот роковой момент, и не хотел показаться неблагодарным братом.

— Если уж мы начали говорить о всяческих заграничных кошельках, — сказал Феникс, задумчиво почесывая сияющим золотым когтем то место, где у людей бывают уши, — то вам следует с самого начала определить количество денег, которое вы собираетесь найти, а также страну и достоинство каждой монеты. Боюсь, вам не очень-то понравится наткнуться на кошелек, в котором будет всего лишь три обола.

— А сколько это будет по-английски?

— Обол равняется двум с половиной пенсам — или что-то около того, — ответил Феникс

— И еще, — подхватила Джейн, — если мы найдем потерянный заграничный кошелек, то, значит, до этого его непременно кто-то потеряет и нам придется сдать его в полицию.

— Вот и я говорю, — заметил Феникс, — что данная ситуация чревата разнообразными трудностями.

— А если мы снова найдем спрятанное сокровище? — с надеждой спросил Сирил — Только на этот раз не должно быть никаких наследников.

— Вот в это мама точно не поверит! — хором воскликнули остальные дети.

— Ладно! — сказал Роберт. — А как насчет того, чтобы попросить ковер отнести нас в такое место, где мы сможем найти кошелек, вернуть его владельцу и получить за свой благородный поступок скромное вознаграждение?

— Ты прекрасно знаешь, Бобс, что нам запрещено брать деньги у незнакомцев, — сказала Антея, завязывая узел на конце толстой шерстяной нитки (чего, да будет вам известно, ни в коем случае нельзя делать, когда вы штопаете ковры пестрой шотландской шерстью Впрочем, это в равной степени касается любых других вещей, включая носовые платки и парашюты).

— Да, боюсь, что все бесполезно, — сказал Сирил. — Давайте оставим эту затею и лучше отправимся открывать Северный полюс или какие-нибудь другие неоткрытые места.

— Нет! — стояли на своем девочки. — Мы просто обязаны что-нибудь придумать.

— А ну-ка, помолчите немножко! — вдруг закричала Антея. — Кажется, ко мне в голову стучится идея. Да замолчите же вы!

Некоторое время Антея сидела посреди всеобщей тишины, задумчиво штопая воздух, а затем сказала.

— Я поняла! Нам нужно попросить ковер отнести нас в такое место, где мы сможем Добыть денег на подарок маме, причем… э-э-э.. причем мы должны сделать это так, чтобы мама нам поверила и не заподозрила ничего дурного. Вот!

— Как я погляжу, ты все-таки научилась испльзовать ковер на всю катушку, — сказал Сирил, и в его тоне было гораздо больше уважения и сердечности, чем обычно. Правда, он еще не забыл о том, как Антея выручила его, когда он порвал ковер.

— Вынужден признать, что это так, — — согласился Феникс. — Однако вы не должны забывать о пословице: «Что с возу упало, то пропало».

В тот момент никто не обратил на его слова ни малейшего внимания, но позднее они категорическим образом напомнили о себе

— Поторапливайся, Пантера! — нетерпеливо выкрикнул Роберт, и Антея с удвоенной силой |и, к сожалению, скоростью) принялась зашивать ковер. Эта ее торопливость и послужила причиной тому, что заштопанное место посреди ковра больше напоминало сотканную нерадивым пауком паутину, нежели прочную шерстяную заплату, каковую обязана уметь накладывать каждая хорошая девочка.

Затем дети принялись натягивать на себя верхнюю одежду, а Феникс взлетел на каминную доску и стал вертеться перед зеркалом, оправляя свои золотые перья. Когда с приготовлениями было покончено, все быстренько забрались на ковер.

— Милый ковер, поезжай потише, пожалуйста! — начала Антея. — Нам очень хочется посмотреть, куда мы сегодня полетим. — Затем она высказала вслух свое непростое желание.

В следующий момент ковер — как всегда таких случаях, упругий и эластичный, как резиновый спасательный плот — уже неторопливо плыл над крышами Кентиштауна.

— Хотела бы я, чтобы… Ой! Нет, нет, я ничего не хотела! То есть, я хотела сказать, какая жалость, что мы летим так низко, — выпалила Антея, когда ковер в очередной раз проехался на брюхе по печным трубам одного из домов.

— Вот именно, нужно тщательно выбирать слова, — сказал Феникс, предостерегающе поднимая коготь. — Если вы чего-нибудь захотите на волшебном ковре, то это зачтется вам за полновесное желание, и делу конец.

Его слова возымели действие — некоторое время полет проистекал в полном молчании. Ковер величественно проплыл сначала над куполами вокзалов Сент-Панкрас и Кингз Кросс, потом над запруженными людьми улицами Клеркенуэлла. Судя по всему, снижаться он пока не собирался,

— Похоже, мы направляемся в сторону Гринвича. — сказал Сирил, когда они пересекали полоску темной, волнующейся воды, в которой дети не сразу признали Темзу. — Если повезет то увидим Дворец.

Ковер летел все дальше и дальше, по-прежнему держась в опасной близости от крыш и печных труб, что детям вовсе не нравилось (с другой стороны, им в мельчайших подробностях было видно все, что происходило внизу) — И все было бы хорошо, если бы в тот момент, когда они пролетали над Нью-Кросс, не случилась ужасная вещь.

Джейн с Робертом сидели на самой середине ковра, причем большая (и самая тяжелая) часть обоих приходилась на огромную дыру, несколько минут тому назад наспех заделанную Антеей.

— Вокруг меня все как в тумане, — пожаловалась Джейн. — Такое ощущение, что я одновременно на улице и в нашей детской. Надеюсь, что это не корь, а то когда я последний раз болела корью, все было вот так же странно и туманно.

— Знаешь, у меня точно такое же ощущение, — сказал Роберт.

— Это все из-за дыры, — объяснил Феникс. — А ваша причудливая болезнь тут ни при чем.

Естественно, Джейн с Робертом не желали ни кори, ни дыры, а потому решили перебраться на более надежное место. К сожалению, они решили сделать это одновременно, и под совместным нажимом их патентованных кожаных бутс сплетенная Антеей паутинка не выдержала, подалась и осыпалась вниз, увлекая за собой незадачливую пару. Секунду-другую Роберт и Джейн еще отчаянно пытались уцепиться ногами за ковер, а затем более тяжелые части их тела — я имею в виду головы — перетянули, и они с воплями обрушились на близлежащую крышу высокого, потемневшего от времени и весьма благообразного дома под номером 705 по Эмерсхем-Роуд, что в районе Нью-Кросс. К счастью, обрушиваться пришлось недолго — до крыши было немногим более метра, — и еще через секунду они уже сидели на обитой свинцовыми пластинами крыше, обалдело мотая головами.

А ковер, избавившись от лишнего груза, словно бы почувствовал новый прилив энергии и незамедлительно взмыл вверх. Перепуганные Сирил и Антея, бросившись плашмя на истертый ворс, острожно высунули головы варужу и беспомощно глядели на удалявшиеся фигурки Роберта и Джейн.

— Вы не расшиблись? — закричал Сирил.

— Нет! — прокричал ему в ответ Роберт. В следующий момент ковер наддал изо всех сил, и Роберт с Джейн скрылись из виду за частоколом дымовых труб.

— Какой ужас! — сказала Антея.

— Могло быть и хуже, — философски заметил Феникс. — Полагаю, вы бы чувствовали себя совсем по-другому, если бы эта заплата отвалилась, скажем, на середине Темзы.

— Вот именно, — сказал Сирил, постепенно приходя в себя. — С ними все будет в порядке. Поорут немножко — глядишь, кто-нибудь и снимет их оттуда. А если не поможет, будут бросать вниз свинцовые пластины, чтобы привлечь внимание прохожих. У Бобса есть полтора пенса — слава Богу, что ты, Пантерочка, позабыла зашить мой карман и я отдал их ему на хранение. Так что они спокойненько могут прокатиться до дома на трамвае.

Однако Антея была безутешна.

— Это я во всем виновата, — убивалась она, — Я же знаю, как нужно по-настоящему штопать ковры. Но Роберт так торопил меня, что я схалтурила. Давайте скорее полетим домой, и я зашью его твоими итонскими штанами — вот уж, действительно, ничего крепче не бывает! — а потом мы отправим его за Робертом и Джейн

— Ну хорошо, — сказал Сирил, — но только твоя выходная куртка по крепости ничуть не уступит моим «итонам». Ладно, придется нам повременить с маминым подарком. Я желаю, чтобы…

— Погоди! — воскликнул Феникс. — Ковер пошел на посадку!

Действительно, так оно и было.

Ковер медленно, но неуклонно снижался, пока наконец не приземлился посреди тротуара на Дептфорд-Роуд. В двух футах от земли он наклонился одним концом, и Сирил с Антеей величественно, как королева с принцем-консортом по ступеням Виндзордского дворца, сошли по нему на мостовую. После этого ковер свернулся и спрятался за столбик ближайших ворот. Он сделал это так стремительно, что ни одна живая душа на Дептфорд-Роуд ничего не заметила. Едва Феникс успел с шуршанием зарыться в недра сирилова пальто, как над головами у детей раздался хорошо знакомый им голос:

— Вот тебе и на! А вы-то что тут делаете? Перед ними стоял не кто иной, как их веселый, добрый, щедрый и бесконечно любимый дядюшка Реджинальд.

— Вообще-то, мы собирались сходить в Гринвичский Дворец и узнать все насчет старика Нельсона, — сказал Сирил, открывая дяде Реджинальду ту часть правды, которую ему полагалось знать.

— А где же тогда остальные? — осведомился дядя Реджинальд.

— Вообще-то, я не знаю, — ответил (на этот раз абсолютно откровенно) Сирил.

— Ну ладно, — сказал дядя Реджинальд. — Мне надо бежать. В суде графста сейчас будет слушаться мое дело. Самое плохое в работе адвоката заключается в том, что никогда невозможно расслабиться — даже когда очень хочется. Эх, сгонять бы с вами в картинную галерею, а потом всем вместе пообедать в «Корабле»! Но увы, работа есть работа.

И тут дядюшка Реджи полез в карман .

— Но, раз я сам не могу развлечься — сказал он, — то это вовсе не значит, что вы должны отказывать себе в этом удовольствии. Вот, разделите эту монетку на четверых, и, клянусь честью, результат этого математического действия не обманет ваших ожиданий. Ладно, ведите себя хорошо — адью!

И, беззаботно помахав на прощание зонтом, веселый и щедрый дядюшка (на этот раз на нем был до нелепого солидный черный цилиндр) удалился по своим делам, оставив Сирила с Антеей обмениваться красноречивыми взглядами над подлежащим четырехкратному разделу совереном, весело посверкивавшим в ладони Сирила.

— Ого! — сказала Антея.

— Ага! — отвечал Сирил ей в тон.

— Угу! — выставил клюв из-под сирилова пальто Феникс.

— Это все наш милый старина ковер! — радостно воскликнул Сирил.

— Видите, как ловко он все устроил? — сказал Феникс, и в его голосе слышалось неподдельное восхищение. — Он выбрал самое простое и гениальное решение.

— О Господи, какая я все же свинья! — вдруг спохватилась совестливая Антея. — Я же совсем забыла о бедных Роберте и Джейн. Давайте скорее полетим домой, и я починю ковер.

Они быстро развернули ковер — им приходилось действовать с максимальной скрытностью, чтобы не привлечь внимание прогуливавшейся по Дептфорд-Стрит общественности — и погрузились на него, избегая приближаться к страшной дыре в его сердцевине. Затем Антея пожелала оказаться дома, что и было немедленно исполнено.

Щедрость замечательного дядюшки Реджинальда спасла сириловы «итоны» и антееву выходную куртку от печальной перспективы быть изрезанными на заплаты для ковра. Вместо того, оставив Антею сшивать воедино разошедшиеся края дыры, Сирил отправился в ближайшую лавку и купил там порядочный кусок американской клеенки, которой бережливые домохозяйки имеют обыкновение покрывать комоды и кухонные столы. Это был самый прочный материал, о котором Сирил только мог помыслить.

Затем они с Антеей принялись мастерить из клеенки подкладку для ковра и прошивать ее толстыми нитками. Эта работа заняла много времени, и Сирил, на которого отсутствие двух младших членов семьи производило весьма тягостное впечатление, начал всерьез подумывать о том, что Роберту с Джейн не так-то просто будет «прокатиться до дома на трамвае». Он изо всех сил старался помочь Антее, что, конечно, было очень любезно с его стороны, но, скажем прямо, приносило больше вреда, чем пользы.

Феникс молча наблюдал за трудовыми подвигами детей, но было видно, что им тоже постепенно овладевает беспокойство. Он то и дело потягивался, расправлял и складывал свои золотые крылья, становился то на одну, то на другую лапу и вообще вел себя как спринтер, ожидающий стартового выстрела. Наконец он сказал:

— Нет, я больше не могу выносить этого напряжения! Стоит только подумать о том, что мой верный Роберт, который положил мое яйцо в огонь и постоянно давал мне приют во внутреннем кармане своего норфолкского одеяния… О, нет! Надеюсь, вы извините меня…

— Да, конечно! — воскликнула Антея. — Нам нужно было раньше об этом догадаться.

Сирил открыл окно. Феникс взмахнул своими сияющими крыльями и в одно мгновение растворился в хмуром январском небе.

— Ну теперь-то все будет хорошо! — сказал Сирил, взял иголку, прицелился и изо всех сил вонзил ее себе в руку.

Конечно же, для меня не секрет, что все это время вам было не очень интересно читать про то, что делали Антея с Сирилом. На самом деле вы сгорали от нетерпения узнать, что произошло с Робертом и Джейн после того, как ковер вывалил их на освинцованную крышу дома под номером 705 по Эмерсхем-Роуд.

Но мне, видите ли, сначала нужно было рассказать именно о Сириле с Антеей. Признаться, меня не меньше вашего раздражает, что я не могу рассказывать одновременно обо всем, но такова уж нелегкая доля всех писателей — и читателей тоже.

Когда до Роберта дошло, что он больше не сидит на ковре, а лежит на холодных, мокрых, скользких и не очень чистых свинцовых пластинах чьей-то неведомой крыши, он выразился примерно в таком духе:

— Ну ничего себе!

Джейн же попросту разрыдалась.

— Ну же, успокойся, Киска, не будь такой несусветной плаксой! — успокаивал ее брат. — Все будет в порядке, вот увидишь.

Затем, как и предсказывал Сирил, он принялся оглядываться по сторонам, в надежде найти что-нибудь подходящее для сбрасывания на головы прохожим, до которых, ввиду большой высоты и присущей всем прохожим глухоты, докричаться не представлялось возможным. Как назло, ему ничего не попадалось под руку — на крыше не было ни камушка, не говоря уже о какой-нибудь завалящей черепушке. Свинцовые пластины были так плотно подогнаны друг к другу, даже и не собирались разлучаться. Однако, как всегда бывает в подобных случаях, гоняясь за одним, они нашли другое — а именно люк, ведущий, по всей видимости, непосредственно на чердак дома.

И на этом люке не было замка.

— Эй, Джейн! А ну-ка, кончай хныкать и иди сюда! — бодрым тоном обратился к сестре Роберт. — Помоги мне поднять этот люк. Если нам удастся пробраться в дом, то, если повезет, мы сможем дойти до самых дверей незамеченными. Давай — раз, два, три!

Они толкали крышку люка до тех пор, пока она не встала под прямым углом к крыше, а затем сунули головы в открывшееся под ними отверстие. Пока они, напрягая зрение, всматривались в царивший на чердаке полумрак, крышка предательским образом свалилась на свинцовую облицовку крыши. Вызванный этим событием грохот пробудил к жизни необычное и ужасное в данных обстоятельствах эхо — снизу, из темных чердачных недр, донесся душераздирающий женский вопль.

— Нас накрыли! — отчаянно прошептал Роберт. — Ну теперь-то мы точно влипли!

Их действительно «накрыли».

Чердак, на который они с таким вожделением обращали свои взоры, по совместительству служил кладовой. Там было полно разных коробок, сломанных стульев, старых каминных решеток, деревянных картинных рам и всякой прочей всячины, среди которой выделялись свисавшие со стен мешки, набитые лоскутками и шерстяными очесами.

Посреди чердака, как раз под люком, стояла большая открытая коробка, наполовину набитая старой одеждой. Другая ее половина временно была свалена в кучу на полу, а посреди этой кучи сидела очень напуганная поживая леди. Не было сомнений, что кричала именно она — тем более, что ей, кажется, и в голову не приходило остановиться.

— Не надо! — сказала ей Джейн. — Пожалуйста, прекратите! Мы вам не сделаем ничего дурного.

Леди умолкла, но, судя по всему, была готова в любой момент возобновить свои вопли.

— А где вся ваша остальная банда? — поинтересовалась она.

— Они улетели на волшебном ковре, — чистосердечно призналась Джейн.

— На волшебном ковре?! — переспросила испуганная леди.

— Да, — подтвердила Джейн и, прежде чем Роберт успел посоветовать ей заткнуться, продолжала:

— Вы наверняка читали про волшебные ковры. И еще с ними улетел Феникс.

Тогда леди поднялась на ноги и, осторожно лавируя между кипами белья, пробралась к выходу — Проскользнув в дверь, она с треском захлопнула ее, и вскоре до детей донеслись ее отчаянные и все еще испуганные вопли: «Септимус! Септимус!».

— Ладно! — быстро прошептал Роберт. — Я прыгаю первым, а ты за мной.

Он зацепился руками за край люка, немного повисел в воздухе, а затем прыгнул на сваленное внизу белье.

— А теперь ты, Джейн! — приказал он. — Повисни на руках. Да не бойся, я тебя поймаю О, не будь дурой, сейчас не время для болтовни. Прыгай, говорю тебе!

Джейн прыгнула.

Роберт попытался подхватить ее на лету, и в результате им пришлось долго катиться по бельевым откосам, а потом еще дольше выпутываться из клубка, образованного навернувшимися на них пустыми рукавами и брючинами. Когда им наконец удалось освободиться, Роберт прошептал:

— Сейчас мы спрячемся вон за теми коробками и будем сидеть тихо, как два муравья. Если нас здесь не найдут, то непременно решат, что мы ушли по крышам. Когда же все успокоится, мы прокрадемся на первый этаж и попытаемся удрать.

Места за коробками оказалось немного — Джейн пришлось стоять на одной ноге, а Роберт едва не ободрал бок о старую кроватную спинку. Но они мужественно претерпевали все эти неудобства, и когда пожилая леди снова появилась на чердаке, приведя с собой, слава Богу, не Септимуса, а другую пожилую леди, там царили тишина и спокойствие, нарушаемые, пожалуй, лишь биением двух маленьких сердец — но такие вещи, как известно, можно услышать только в докторскую трубку, которые взрослые называют стетоскопом.

— Ушли! — сказала первая леди. — Бедные крошки — мало того что сумасшедшие, так еще жулики! Надо запереть комнату и послать за полицией.

— Дай-ка я сначала выгляну наружу, — сказала вторая леди, которая с виду казалась значительно старше, страшнее и строже первой.

Они подтащили к люку сундук, поставили на него большую коробку с бельем, а затем, безбоязненно взобравшись на это шаткое сооружение, высунули наружу свои аккуратные чистые головки. Но и на крыше не оказалось никаких следов «сумасшедших крошек».

— Пошли! — шепотом приказал Роберт, отпихивая от себя кроватную спинку.

Им повезло — они успели добраться до двери и выскочить на лестничную площадку до того, как их преследовательницам надоело стоять на ветру и без толку пересчитывать освинцованные пластины, устилавшие крышу их дома.

Роберт с Джейн осторожно крались вниз по лестнице. Они благополучно миновали два пролета, а потом Роберту пришло в голову заглянуть за перила, и — о ужас! — он увидел, как им навстречу поднимается здоровенного вида слуга с ведерком угля.

Не теряя времени на раздумья, дети запрыгнули в первую же попавшуюся открытую дверь.

Они очутились в кабинете. Это было небольшое, тщательно прибранное помещение, уставленное рядами книжных полок. Кроме того, там наличествовали огромный письменный стол и пара мужских шлепанцев, уютно гревшихся у камина (шлепанцы, по счастью, оказались пустыми}. Дети пересекли кабинет и спрятались за тяжелыми оконными шторами. Проходя мимо стола, они заметили лежавшую на нем большую кружку, в какие обычно собирают пожертвования в церкви. Печать с ее донышка была сорвана, крышка откинута, ц внутри, естественно, зияла пустота.

— Господи, какой ужас! — прошептала Джейн. — Нет, живыми нам отсюда точно не выбраться!

— Тсс! — зашипел на нее Роберт и был абсолютно прав, ибо на лестнице вдруг раздались громкие шаги, и в следующее мгновение в комнату влетели обе уже знакомые им леди. Детей они не заметили, а вот пустая кружка для сбора пожертвований сразу же бросилась им в глаза.

— Так я и знала! — сказала первая леди. — Селина, это и впрямь была банда. Как только я увидала тех двоих на чердаке, я это сразу же поняла. Пока они отвлекали наше внимание, их сообщники начисто вымели все из дома.

— Боюсь, что ты права, — согласилась Селина. — Но, как бы там ни было, я бы хотела знать, где они сейчас?

— Как где? Естественно, в столовой! Поди, уже добрались до нашего серебра. Ой, да ведь там же наш молочный кувшинчик, и септиму-сова сахарница, и дядюшкин ковшик для пунша и тетушкины чайные ложки! Я иду вниз!

— Не спеши, Амелия! Не надо строить из себя героя, — охладила ее пыл Селина. — Нужно открыть окно и кликнуть полицию. А ну-ка, закрой дверь! Я сейчас…

Закончить фразу ей так и не удалось, потому что, раздернув шторы, она нос к носу столкнулась со скрывавшимися за ними детьми п, как это бывает со всеми слабонервными леди, издала пронзительный вопль ужаса.

— Да перестаньте же вы ! — сказала Джейн. — Ну разве можно быть такими злыми и бестолковыми? Никакие мы не взломщики, и нет у нас никакой банды, и не взламывали мы вашу ко-пилку. Правда, однажды мы взломали ношу копилку, но в тот раз деньги нам так и не понадобились, а потому нам стало ужасно стыдно и мы положили их обратно… Ой, не надо! Говорю вам, пустите меня!

Мисс Селина схватила Джейн, а мисс Амелия изо всех сил набросилась на Роберта. Несколько секунд борьбы — и дети были намертво оплетены мускулистыми женскими руками со вздутыми от напряжения венами и побелевшими суставами.

— Ну вот, что бы вы там ни болтали, а мы вас все равно поймали, — сказала мисс Амелия. — Селина, твоя замухрыжка вряд ли будет особо сопротивляться, так что открой, пожалуйста, окно и крикни пару раз «Караул!» Да погромче, пожалуйста, а то не услышат.

Не выпуская из рук Джейн, Селина направилась к окну Но когда она открыла его и высунула голову наружу, вместо предписанного «Караул!» дети услышали радостное «Септимус!» Действительно, в этот самый момент у ворот дома появился высокий молодой человек — племянник недоверчивых пожилых особ, едва не задушивших Роберта и Джейн в железных тисках своих объятий.

Через несколько минут он, отперев входную дверь, уже поднимался по лестнице. Как только он появился на пороге кабинета, Джейн с Робертом одновременно испустили такой громкий крик радости, что задерганные всеми предыдущими событиями дня леди от испуга подпрыгнули на месте и едва не выпустили своих маленьких пленников.

— Это же наш викарий! — закричала Джейн.

— Вы нас не узнаете? — осведомился Роберт. — Не может быть! Помните, как вы поженили взломщика с кухаркой? Правда, это было здорово?

— Я так и знала, что это банда, — сказала Амелия. — Септимус, эти маленькие нечестивцы являются членами банды отчаянных головорезов, которая в настоящий момент самым беспардонным образом грабит наш дом. Они уже успели взломать кружку для сбора пожертвований, а их товарищи сейчас выносят наше столовое серебро.

Преподобный Септимус с самым разнесчастным видом провел ладонью по лицу

— Что-то у меня голова закружилась, — сказал он. — Наверное, слишком быстро поднимался по лестнице.

— Да не трогали мы вашу идиотскую копилку! — взорвался Роберт.

— Тогда это сделали ваши сообщники, — возразила непреклонная мисс Селина.

— Нет, нет, — поспешно сказал викарий. — Это я вскрыл кружку. Мне понадобилась мелочь для того, чтобы заплатить взносы в «Независимый родительский фонд страхования от кори и коклюша». О Господи, надеюсь, сейчас-то я не сплю?!

— Спишь? Конечно, нет! — сказала мисс Амелия. — Немедленно обыщи дом! Я настаиваю на этом.

Все еще бледный и немного трясущийся викарий обыскал весь дом и, конечно же, не обнаружил в нем ничего превосходящего по Размерам обыкновенную серую мышь.

Вернувшись в кабинет, он бессильно опустился в кресло и принялся обмахиваться газетой.

— Вы нас собираетесь отпускать или нет? — завопилРоберт срывающимся от гнева голосом. И, знаете, я его понимаю, потому что когда вас ни с того ни с. сего хватают и начинают тискать пожилые женщины, бывает очень трудно удержаться от гнева. — Мы же ничего плохого вам не сделали. Это все ковер. Он вывалил нас вам на крышу и улетел. Мы же не виноваты, что все так случилось. Разве с вами не то же было? Помните, как он уволок вас на остров и заставил поженить нашу кухарку со взломщиком?

— О, моя бедная голова! — жалобно простонал викарий.

— Да подождите вы со своей головой! — не унимался Роберт. — Постарайтесь открыто взглянуть в лицо жизни и вести себя, как подобает мужчине!

— Наверное, это мне наказание за грехи, — слабо пробормотал викарий. — Вот только, не могу припомнить, чтобы я грешил в последнее время.

— Пошли же за полицией! — сказала мисс Селина.

— Нет, лучше за доктором, — сказал викарий.

— Так ты все-таки считаешь, что они сумасшедшие? — спросила мисс Амелия.

— Не они, а я, — ответил викарий. Джейн не переставала плакать с тех пор, как оказалась в объятиях мисс Селины. Однако тут она решила сделать передышку и обратилась к викарию со следующими словами:

— Сейчас вы, может быть, и не сумасшедший, но если только вы тотчас же не отпустите нас, то непременно им станете. И правильно — так вам и надо!

— Тетушка Селина! — позвал викарий дрожащим голосом. — И вы, тетушка Амелий! Поверьте мне, это всего лишь сон — глупый, нелепый безумный и отчасти смешной сон. Скоро вы сами в этом убедитесь. Но давайте все же будем справедливыми — даже во сне — и не будем понапрасну задерживать этих милых ребятишек. Они ведь и впрямь ни в чем не виноваты, ибо деньги из кружки взял я.

Мускулистые руки тетушек неохотно ослабили свою железную хватку. Роберт гордо отряхнулся и замер в позе оскорбленной добродетели. А Джейн бросилась к викарию и, прежде чем он успел увернуться, обняла его за шею.

— Вы просто душечка! — воскликнула она — Не бойтесь, это только сначала кажется сном, а потом постепенно привыкаешь. А теперь, пожалуйста, отпустите нас домой! Ну же, милый, добрый, честный викарий, будьте хорошим мальчиком!

— Не знаю, что и подумать, — сказал викарий. — Это очень серьезная проблема. Этот сон, знаете ли, уж очень необычный. Возможно, это своего рода другая реальность. Но если это так, то она настолько реальна, что несколько детей вполне могут сойти в ней с ума — совсем как в обычной жизни. А уж если ты сошел с ума, так тебе прямая дорога в сумасшедший дом, где за тобой присмотрят, вылечат и в надлежащее время передадут на руки скорбящих родственников, которые до конца твоих дней будут кормить тебя с ложечки. Вообще-то, даже в обычной жизни иногда трудно разобраться, что тебе нужно делать в тот или иной момент, а тут еще все так перепуталось…

— Если это всего лишь сон, — возразил Роберт, — то вы рано или поздно проснетесь. А если вы проснетесь, то вам станет ужасно стыдно за то, что вы отправили нас в сумасшедший дом — неважно, что он существует только во сне, — потому что вы можете больше никогда уже не попасть именно в этот сон и вызволить нас оттуда, и нам придется вечно торчать в психушке, и рядом с нами не будет наших скорбящих родственников, потому что они в данный момент находятся в другом сне. Вот!

Но единственное, чем викарий мог ответить на робертову тираду, было «О, моя бедная голова!».

У Джейн с Робертом опустились руки. Ситуация представлялась им абсолютно безнадежной. Что и говорить, трудно иметь дело с рефлексирующим викарием.

И тут, в тот самый момент, когда безнадежность ситуации превысила все границы абсолютного и стала попросту невыносимой, дети вдруг почувствовали ту особого рода внутреннюю щекотку, которая знакома всем, кому доводилось исчезать среди бела дня на глазах многочисленных свидетелей. В следующий момент они и в самом деле исчезли, и в кабинете остались только преподобный (и неверующий, как Фома) Септимус и две его тетушки.

— Ага! — дико вскричал он, как только исчезновение свершилось. — Я же говорил вам, что это был сон! Вам, тетушка Селина, снилось то же самое, правда? И вам, тетушка Амелия? Во всяком случае, во сне я был в этом уверен.

Тетушка Селина посмотрела сначала на племянника, потом на тетушку Амелию, потом снова на племянника, и, наконец, набравшись смелости, сказала:

— Что ты имеешь в виду, Септимус? Нам с Амелией ничего не снилось. Ты, наверное, просто задремал ненадолго в своем кресле.

Викарий облегченно вздохнул.

— Слава Богу, это снилось одному мне! — сказал он. — Если бы еще и вы видели этот сон, то я бы точно решил, что рехнулся.

Позднее тетушка Селина сказала сестре:

— Да, конечно, я знаю, что плохо говорить неправду и что в свое время я понесу за это заслуженное наказание. Но я просто не могла вынести вида нашего бедного мальчика. Он уже почти совсем уверился, что у него с головой не в порядке. Один одинаковый сон — это еще ничего, но три одинаковых сна зараз его доконали бы. А вообще-то, это было на редкость странно, не правда ли? Мы втроем видели один и тот же сон! Очень странно! Ни в коем случае нельзя говорить об этом дорогуше Сеппи. Но я обязательно напишу в «Журнал Физического общества» и пошлю им самый подробный отчет обо всем — естественно, со звездочками вместо имен.

Так она и сделала. Если хотите, можете прочесть ее письмо в одной из этих толстеньких синеньких книжечек, которые читают только очень ученые и скучные люди.

Вы, конечно, уже догадались о том, что произошло.

Сообразительный Феникс просто-напросто слетал к Псаммиаду и пожелал, чтобы Джейн с Робертом оказались дома. Псаммиад, как всегда, сработал без осечки. Сирил с Антеей не успели еще и наполовину заштопать дыру в ковре.

Когда изъявления радости по поводу чудесного воссоединения детей немного поулеглись, все четверо наших приятелей высыпали на улицу за подарками для мамы. На остатки дядюшкиного соверена они купили ей шелковый платочек, набор из двух бело-голубых вазочек, флакончик духов, упаковку рождественских свечек и два куска мыла — один из них цветом и формой напоминал помидор, а другой был настолько неотличим от апельсина, что если бы он попался вам в руки, вы бы непременно попытались очистить его и даже, может быть, съесть (если, конечно, вы любите апельсины). Кроме того, они купили отличный сладкий пирог с глазурью, а остатки денег потратили на цветы, которые тут же и поставили в новые мамины вазы.

Когда подарки были разложены на столе, а свечи воткнуты в пирог — с тем, чтобы их можно было зажечь, как только на улице послышится стук колес маминого кэба, — все четверо отправились умываться и наряжаться в самые чистые костюмы, какие только имелись в доме.

Когда и с этим было покончено, Роберт сказал: «Милый старина Псаммиад!», и все остальные сказали то же самое.

— Однако нужно отдать должное и нашему милому старине Фениксу, — добавил Роберт. — Представляете, что было бы, если бы он не додумался слетать к Псаммиаду?

И все опять с ним согласились.

— Да, — сказал, скромно потупившись, Феникс, — вам, конечно, изрядно повезло, что вы познакомились с такой умной птицей, как я.

— Мамин кэб! — закричала Антея, посмотрев в окно. В следующий момент Феникс ретировался в одному только ему известное укрытие, Сирил зажег свечи, и в комнату вошла сияющая от радости мама.

Ей ужасно понравились подарки, а что до истории с совереном дядюшки Реджинальда, то она восприняла ее совершенно спокойно и даже не без удовольствия.

— Милый старина ковер! — промолвил, засыпая, Сирил.

— Вернее, то, что от него осталось, — поправил его Феникс с гардины над окном.

Но Сирил уже спал и ничего не слышал.

: Опубликовано: 22 февраля 2019; Просмотров: 589

Феникс и ковер Эдит Несбит Глава восьмая. Кошки, корова и грабитель

Итак, детская была полна персидских кошек и мускусных крыс, принесенных волшебным ковром со своей любимой родины. Кошки мяукали, а крысы пищали. И те, и другие проделывали это с такой силой, что разговаривать в доме можно было только на языке глухонемых. На кухне же присутствовали четверо детей, свеча, невидимый в темноте Феникс и чересчур даже видимый, несмотря на темноту, полицейский.

— Эй вы, слушайте сюда! — — громовым голосом заревел полицейский и поочередно осветил лицо каждого из присутствующих (кроме скрывавшегося Феникса и безликой свечи, конечно). — Ну-ка, быстренько признавайтесь, что это у вас тут за кошачий концерт? Только не врите. Распоследнему идиоту понятно, что У вас тут с десяток кошек и что какой-то ублюдок дерет им хвосты. Ну так что?

Их было пятеро против одного, если считать Феникса. Но беда заключалась в том, что полицейский, даже будучи один-одинешенек, заметно превосходил своими формами всех пятерых вместе взятых. Когда кошки с крысами немного подустали и в кухне на короткое время воцарилась тишина, Сирил сказал:

— Ну ладно, что правда, то правда. Есть тут у нас пара-другая кошечек, но это не значит, что мы над ними издеваемся. Как раз наоборот. Мы их пытаемся накормить.

— Что-то непохоже, — мрачно пробурчал полицейский.

— Знаете, — сдуру ляпнула Джейн, — на самом деле это вовсе не настоящие кошки. Это, как бы вам сказать, придуманные кошки.

— Сама вы придуманная, миледи, — отрубил блюститель закона.

— О, Господи, да если бы вы смыслили в чем-нибудь еще, кроме всяких там убийц, воров и прочей мерзости, я бы тут же рассказал вам всю правду, — сказал Роберт. — Да ведь вы даже в этом ничего не смыслите! Ведь правда в ваши служебные обязанности совсем не входит совать свой нос в то, как честные подданные Ее Величества обращаются со своими личными кошками. Все, что в них входит, так это бросаться на помощь, когда кто-нибудь кричит «Караул, убивают!» или «Держи вора!». Что, разве не так?

В ответ полицейский заверил собравшихся, что ему лучше знать, когда и кому бросаться на помощь, и пока он в самых цветистых выражениях излагал это, Феникс, до этого смирно сидевший в кухонном шкафу между соусницей и блюдом для заливной рыбы, вдруг встрепенулся, на цыпочках (или их птичьих эквивалентах) пересек комнату и никем не замеченный выскользнул за дверь.

— О, не будьте же таким ужасным занудой, — сказала Антея, стараясь придать своим словам как можно больше убедительности. — Мы просто обожаем кошек — да и как не обожать этих миленьких пушистеньких крошек? да за все сокровища мира мы не смогли бы сделать им что-нибудь плохое. Правда ведь, Киска? Джейн с готовностью подтвердила: «Конечно же, нет!». Однако, как девочки не старались, им не удалось переубедить упрямого чурбана в полицейской форме.

— А теперь вот что, — сказал он. — Можете тут лопотать себе, пока язык не отвалится, а я пойду и посмотрю, что у вас творится в той комнате, и если…

Его последние слова потонули в новом взрыве мяуканья и писка. Как только установилась относительная тишина, четверо детей принялись в один голос объяснять ему, почему нельзя ходить в детскую. Но несмотря на то, что кошки с крысами слегка утихомирились, они все же вопили достаточно громко для того, чтобы полицейский не понял ни слова из обрушившейся на него мешанины объяснений, просьб и увещеваний.

— Да заткнитесь же вы наконец! — завопил он наконец, — Во имя закона я иду осматривать соседнюю комнату. Давно следовало пустить в х од глаза, а то вы со своими кошками мне уже все ущи отъели. А ну-ка, посторонись!

С этими словами он оттолкнул с дороги Роберта и зашагал по направлению к двери детской.

Только потом не говорите, что я вас не предупреждал, — сказал Роберт.

Послушайте! — сделала последнюю попытку Джейн. — На самом деле, это не кошки, а тигры. Так сказал папа, а уж ему-то лучше знать. На вашем месте я бы туда не ходила.

Но полицейский был как каменный — что бы ему не говорили, не имело для него никакого значения. Бывают такие полицейские, знаете ли. Он прошел по коридору к дверям детской и в следующую минуту наверняка бы оказался в комнате, до отказа набитой персидскими кошками и крысами (мускусными, заметьте!), если бы с улицы вдруг не донесся чей-то тонкий, пронзительный и вне всякого сомнения испуганный голос:

— Караул, убивают! Держи вора!

Полицейский застыл, как сфотографированный. Одна его слоноподобная нога тяжело опиралась на воздух.

— Что? — сказал он.

И снова в самом сердце окутывавшей улицу темноты раздался отчаянный призыв о помощи.

— Ну что же вы остановились? — издевательски спросил Роберт. — Ступайте, повозитесь с чужими кошками, пока на улице происходит жестокое и чудовищное преступление!

Вообще-то, Роберт и не думал шутить такими вещами — просто в нем вдруг проснулся внутренний голос. Он-то и втолковал ему, кто на самом деле вопил и причитал на улице.

— Погоди же, коротышка! — прорычал полицейский. — Я еще до тебя доберусь.

И выскочил вон из дома. Дети слышали, как его тяжеленные башмаки выбивают барабанную дробь на мощенном булыжником тротуаре, удаляясь в направлении, откуда продолжали доноситься пронзительные вопли. Последние, к слову сказать, тоже удалялись, и довольно быстро, так что через несколько минут на улице снова воцарилась абсолютная тишина. И тогда Роберт смачно шлепнул себя по обтянутым бриджами ляжкам и, давясь от смеха, произнес:

— Аи да старина Феникс! Отличная работа! Уж его-то позолоченный голос не спутаешь ни с чем на свете.

Тут наконец до каждого дошло, что молодчина Феникс не тратил время зря, а единственно правильным образом распорядился полученной от Роберта информацией относительно того, чем следует, а чем не следует заниматься настоящему полицейскому, даже если он и туп, как пробка. Нужно ли говорить, что на сердце у всех изрядно полегчало.

— Да, но как только он обнаружит, что никакого убийцы нет и в помине, — скорбно сказала Антея, — и что все это время его водило за нос крылатое привидение, он вернется и отыграется на нас с вами.

— Он не вернется, — прозвучал из темноты нежный голосок Феникса, только что вернувшегося и теперь устраивавшегося на подоконнике. — Он не запомнил, где вы живете/ Я собственными ушами слышал, как он признавался в этом своему собрату по професии. Точно такому же тупице, между прочим. Ох, ну и иочка же нам сегодня выпала! Заприте поскорее Дверь и давайте избавляться от этого изысканного аромата, более подобающего домам

Радобреев, нежели честных граждан. И вообще, извините меня, но я отправляюсь спать. Я ужасно вымотался за сегодняшний день.

Сирил выдрал еще один листок из антеевой тетрадки и написал новые инструкции ковру( заключавшиеся в том, что он должен немедленно отправить крыс восвояси, а взамен принести молока. Почему-то ни у кого не вызывал сомнений тот факт, что, какими бы персидскими не были воющие в детской кошки, они должны были любить молоко.

— Надеюсь, что хоть молоко не будет мускусным, — мрачно сказала Антея, прикалывая записку к ковру буквами вниз. — Интересно, существует ли на свете такая штука, как мускусная корова? — вдруг обеспокоилась она Но было уже поздно — ковер вздрогнул, измельчал и исчез в мановение ока, так что ей оставалось только утешиться предположением типа: — Надеюсь, что нет. И вообще, — продолжала она, помолчав, — мне кажется, что гораздо благоразумнее было бы отправить вместе с крысами и кошек. Становится уже поздно, а мы же не можем держать их здесь всю ночь.

— А куда же ты их денешь? — язвительно ответил Роберт, появляясь в дверях (он ходил закрывать боковую калитку), — Эх, вы! Сначала нужно было посоветоваться со мной, а потом уже дело делать. Уж я-то не такой идиот, как некоторые.

— Эй, с какой это стати?..

— Вы что, до сих пор ничего не поняли? Да мы как миленькие будем держать их здесь всю ночь — а ну-ка, прочь от меня, хвостатая бестия! — потому что мы уже загадали сегодня все три желания и теперь придется ждать до утра.

Если бы не оживленное кошачье пере" мяукивание, воцарившуюся в комнате тишину вполне можно было бы назвать гробовой

Первой заговорила Антея.

— Да ладно, чего уж теперь, — сказала она. — Знаете, мне кажется, что они немного присмирели. Может быть, услышали, как мы говорим про молоко.

— Они не понимают по-английски, — возразила Джейн. — Не забывай, Пантера, это ведь персидские кошки.

— Ну и что? — немного резковато ответила Антея, которая вымоталась не меньше Феникса, и к тому же изрядно нервничала. — Откуда ты знаешь, что слово «молоко» не означает по-персидски то же самое? Вот, например, во французском языке полно английских слов. За все не отвечаю, но, по крайней мере, «букет», «крокет» и «щербет» — точно английские. А «мяу» так и вообще интер… интервенциональное. Ой, пушистики, да перестаньте же вы наконец! Вот что, давайте-ка погладим их всех как следует — глядишь, они и успокоятся.

Все четверо принялись обеими руками наглаживать четвероногих буянов. Пришлось устроить некое подобие очереди: как только какая-нибудь кошка, получив достаточное количество ласки, замолкала, ее нежно отпихивали в сторону, и ее место занимала другая. В тот момент, когда детям удалось свести стол-потворенческий бедлам звуков до уровня ласкового мурлыкания, в комнате появился ковер. "а нем, вместо ожидаемых молочных рек, равномерно разлитых в молочные кувшины, неподвижно стояла корова. То была не персидская и, благодарение Богу, не мускусная корова (если такие, конечно, вообще существуют), а вполне обыкновенная серая джерсийская буренка — холеная и хорошо откормленная. Она спокойно стояла посреди ковра, щурясь своими агатовыми глазами на газовые рожки и издавая дружелюбное мычание (в котором также явно слышалось любопытство).

В обычной жизни Антея страшно боялась коров, но сейчас она решила проявить храбрость. «Все равно она на меня не кинется, — уговаривала она себя. — Ей тут и ступить-то негде».

Корова же и не собиралась ни на кого кидаться. Она стояла, не шевелясь, и вообще вела себя как странствующая герцогиня до тех пор, пока в чью-то горячую голову не пришла мысль принести с кухни блюдце для молока и подоить ее. Вы, наверное, думаете, что доить коров — пустяшное занятие. Уверяю вас, что это не так. Для осуществления этой акции детям пришлось проявить чудеса героизма, что при других обстоятельствах от них было бы просто смешно ожидать. Роберт с Сирилом держали корову за рога, а Джейн, убедившись, что передняя часть коровы надежно закреплена, согласилась постоять сзади — на тот случай, если вдруг возникнет необходимость схватить ее за хвост. Когда все эти приготовления были закончены, на сцене появилась Антея, держа блюдце в одной руке и опасливо вытянув вперед другую. Она вспомнила однажды слышанный рассказ о том, что коровы не позволяют доить себя незнакомым людям и что единственный способ успокоить их в такой ситуации — это разговаривать с ними на какие-нибудь нейтральные темы. А потому, приближаясь к покатому боку животного, Антея лихорадочно перебирала в уме все изве стные ей разговорные темы, но так и не могла решить, какая из них нейтральная, а какая нет В конце концов ее память, истощенная событиями безумного дня, который все никак не хотел кончаться, напрочь отказалась выбирать для нее тему разговора с джерснйской коровой, а потому слова, которыми она этот разговор начала, вряд ли можно было назвать осмысленными.

— Ну же, моя кисонька, лежать! — сказала она. — Лежать, моя умница! Вот хорошая собачка!

И никому не пришло в голову засмеяться. Слишком уж серьезной была ситуация.

Затем, изо всех сил сдерживая готовое выпрыгнуть из груди сердце, Антея попыталась подоить корову. Первое же прикосновение к животному дало следующий результат: корова вышибла блюдце из рук Антеи и торжествующе наступила на него ногой. Тремя остальными ногами она наступила на ноги соответственно Роберту, Сирилу и Джейн.

Джейн, естественно, разревелась.

— Ой-ой-ой, ничегошеньки-то у нас не получится! — причитала она. — Лучше пойдемте отсюда. Давайте ляжем спать, и пускай эти ужасные кошки и эта отвратная корова сами между собой разбираются! Может быть, они наконец съедят друг друга.

Спать они не пошли, а устроили срочное совещание в гостиной, изрядно пропахшей золой, целые кучи которой лежали неубранными на каминной решетке. Совещание проистекало в холодной атмосфере — с тех пор, как мама с папой уехали, комнату ни разу не протапливали, и теперь у детей зуб на зуб не попадал. Налицо были и другие признаки небрежения: все столы и стулья были сдвинуты со своих мест, хризантемы на подоконнике завяли, а вода в графине помутнела и была близка к затвердению. Антея с Джейн тщательно запаковались в мягкое шерстяное покрывало, вышитое птичками и цветочкамНг а Роберт с Сирилом тем временем устроили безмолвную, но жестокую схватку за лучшую половину мехового коврика.

— У нас и впрямь ужасное положение, — сказала Антея. — И вообще, я падаю от усталости. Давайте выпустим кошек на улицу.

— Вместе с коровой, конечно? — съязвил Сирил. — Тут уж точно вся лондонская полиция сбежится. Представляете, как громко эта дурацкая корова будет мяукать — то есть, я хотел сказать мычать — перед нашей дверью? Да и кошки молчать не будут — так размычатся… тьфу, размяукаются! Нет уж, у нас теперь есть только один выход. Нужно рассадить их по корзинам и разнести по всему кварталу. Можно будет оставлять их у дверей домов, как бедных подкидышей.

— У нас в доме всего лишь три корзинки, считая мамину корзиночку для вязания, — сказала Джейн.

— А у нас почти что двести кошек, — подхватила Антея. — Да еще корова. Для нее потребуется очень большая корзина. А потом, как вы эту корзину потащите и где вы найдете такую дверь, в которую могла бы пролезть корова? Разве что в церкви…

— Да будет тебе! — оборвал ее Сирил. — Ты просто выдумываешь отговорки.

— Я согласен с Сирилом, — сказал Роберт. — И нечего беспокоиться из-за коровы, Антея. Никуда не денется, посидит ночку в детской. И вообще, я читал, что корова — это домашнее животное, а, значит, сидеть дома для нее одно Удовольствие. Ничего, утром заставим ковер отнести ее обратно. А что до корзин, то мы их можем понаделать из простыней, наволочек, полотенец и всяких прочих тряпок. Ну ладно, Сирил, вперед! А вы, девицы, если не хотите мараться, то оставайтесь здесь.

Несмотря на то, что в его тоне даже глухой Расслышал бы презрение, Антея и Джейн не отвечали — слишком они устали и отчаялись Даже никуда не годное обращение «девицы», I против которого они, без сомнения, восстали бы при любых других обстоятельствах, теперь показалось им на редкость ласковым. Они покрепче прижались друг к другу под одеялом, а Сирил еще набросил на них сверху меховой коврик.

— Эх! — сказал он. — Все женщины годятся только на то, чтобы посапывать в тепле, пока мужчины делают тяжелую работу, подвергают себя всяческим опасностям, рискуют жизнью и так далее.

— Да нет же, Сирил, — сказала Антея. — Ты же знаешь, что нет.

Но Сирил уже ушел.

Под покрывалом и меховым ковриком было тепло и уютно, и Джейн покрепче прижалась к своей старшей сестре. Антея в свою очередь нежно обняла ее, а потом обе сестрички закрыли глаза и постарались заснуть. Долгое время им это не удавалось — сначала из детской донесся новый всплеск кошачьего воя, вызванный появлением там Роберта; потом в кухонной пристройке происходила шумная возня, сопутствующая лихорадочным поискам корзин; потом по коридору долго стучали робертовы ботинки, а еще потом, когда Антея уже была готова пойти наорать на противных мальчишек, оглушительно хлопнула боковая дверь и наступила тишина. Девочки поняли, что Роберт с Сирилом ушли подвергать себя всяческим опасностям, имея под мышкой по крайней мере по одной кошке. Последней мыслью Антеи было, что на сто девяносто девять кошек у них наверняка уйдет вся ночь Не нужно быть большим математиком, чтобы вычислить, что им придется совершить по девяносто девять вылазок каждому плюс еще одну на кошку под номером сто девяносто девять. — Я всегда хотела, чтобы у нас была кош-КЭ( — сказала Антея. — Правда, сейчас мне как-то не до того, но кто знает, может быть, завтра опять захочется. — С этим она и уснула, уткнувшись в плечо своей давно уже мирно посапывающей сестре.

Она спала крепко и потому не почувствовала, как Джейн вздрогнула, протерла глаза и села на диване. Правда, перед этим она еще немного побарахталась под покрывалом (при этом нечаянно лягнув ногой Антею) и поизумлялась, отчего это они легли спать в ботинках, но в следующую минуту вспомнила все происшедшее накануне и успокоилась.

Снаружи, на лестнице, раздавались осторожные шаркающие шаги. Подобно героине одной классической поэмы, Антея подумала, «что это мальчики». Она уже совсем проснулась и чувствовала себя отдохнувшей, а потому, осторожно перебравшись через неподвижную Антею, слезла с дивана и направилась на звук шагов. Теперь они слышались на первом этаже, совсем рядом с детской. Стоит ли говорить, что при их приближении голодающие кошки принялись жалобно подвывать. Только спустившись с лестницы, Джейн обнаружила, что это были не мальчики, возвратившиеся за очередной партией кошек, а — взломщик. О том, что это был взломщик, Джейн догадалась сразу же — на нем были меховая шапочка и шерстяной шарф из запасов Армии Спасения, и, кроме того, ему нечего было делать в их доме в такой поздний час.

Если бы вы оказались на месте Джейн, вы, без сомнения, тут же бы покинули его и бросились на улицу, стараясь привлечь внимание соседей и полиции истошными воплями. Но наша Джейн была не такая. В своей жизни она прочитала немало замечательных историй о взломщиках (включая несколько поэтических произведений), и прекрасно знала, что ни один взломщик не тронет маленькую девочку, случись той застать его на месте взлома. Напротив, как утверждалось во всех этих книжках, наивный лепет маленькой девочки тут же заставлял взломщика забыть о своем преступном прошлом. Так что если Джейн и поколебалась минуту-другую, прежде чем обратиться к нему, то это произошло вовсе не потому, что она его боялась, — просто она не могла с ходу придумать что-нибудь наивное. Из тех же книг (включая поэтические произведения) Джейн уяснила, что ребенок должен говорить как можно менее разборчиво, хотя на картинках он может выглядеть сколько угод но взрослым. И все-таки она никак не могла заставить себя шепелявить или говорить гл.упо сти, даже если того и требовали законы жанра

В конце концов она решилась и последова ла за взломщиком в детскую — как раз вовремя, чтобы полюбоваться тем, как он бессильно осел на пол, разбрызгивая вокруг себя кошек подобно брошенному в воду камню

Она прикрыла за собой дверь и остановилась рядом с ним, все еще раздумывая над тем, стоит ли ей начать с чего-нибудь вроде «Чё вы тут несите, мистер Сломщик?» или все-таки сгодится более нормальное «Стой! Руки вверх!»

Затем она вдруг услыхала, как взломщик орестно вздохнул и принялся бормотать разбитым голосом:

— Это мне наказание, провались я на этом самом месте, если это не так. Эх, и надо же только такому приключиться! Никогда в такие дела не верил, и вот — на тебе! Кошки — кругом одни только кошки. Да их столько и на свете-то не бывает. Да еще эта корова! Чтоб я сдох, если это не Дэйзи — родная сетрица буренки моего старика. Ага, понятно! Это вроде как напоминание мне о старых днях, когда я еще пацаном был. Ладно, против нее я ничего не имею. Дэйзи! Дэйзи!

Корова повернула голову и посмотрела на него.

— Так и есть — она, — продолжал он. — Ну вот, теперь хоть не один буду. Хотя одним только небесам известно, какого черта ее сюда занесло. Но эти кошки — ох, уберите от меня этих тварей, уберите, пока я не спятил! Богом клянусь, в жизни больше не пойду воровать — только уберите от меня этих кошек!

В этот драматический момент к нему и обратилась Джейн.

— Взломщик! — сказала она и, нужно сказать, чуть было не испугала его до смерти — во всяком случае, сначала он конвульсивно дернулся и уж только потом, минут через восемнадцать (как показалось Джейн) повернул к ней свое иссиня-бледное лицо с заметно дрожащими губами.

Взломщик, я не могу убрать от вас этих кошек, — повторила Джейн.

Господи Боже мой! — воскликнул взломщик — Вот еще напасть на мою голову! Скажите, мисс, вы настоящая или тоже одна из них? — С этими словами он указал на кошек.

— Абсолютно настоящая! — ответила Джейн, немало обрадованная тем, что ей не пришлось шепелявить и нести всякий вздор для того, чтобы найти общий язык со своим любимым литературным героем. — И кошки тоже настоящие.

— Тогда пошлите за полицией! Пошлите за полицией, да поскорее! Я сдаюсь. Если вы такая же настоящая, как и эти кошки, то мне крышка. Все — я спятил, съехал, свернулся с катушек. Пошлите же за полицией! И скажите им, что я сдаюсь. Пусть меня поскорее упрячут в камеру — слава Богу, туда и половина этих кошек не влезет. Скажите им, что против коровы я не возражаю, а вот насчет кошек — ни-ни!

Он запустил руки себе в волосы, которые, впрочем, были для этой цели недостаточно длинными, и принялся дико озирать глазами наполненную кошками комнату.

— Послушайте, Взломщик, — как могла более участливо спросила Джейн, — если вы не любите кошек, то зачем же вы сюда пришли?

— Ох, пожалуйста, мисс, пошлите за поли-цей, — простонал незадачливый преступник. — Ну чего вам стоит? А мне хоть какое-то об легчение будет

— Да не хочу я посылать за полицией! — сказала Джейн. — Да и некого. И вообще, я ненавижу полицейских. Особенно тех, которые вламываются в чужие дома по пустякам,

— Я вижу, у вас золотое сердце, мисс, — сказал взломщик. — Да только уж лучше полиция, чем эти треклятые кошки.

— Знаете что? — сказала Джейн. — Не буду вызывать полицию, и все тут. И я вам не какая-нибудь кошка, а самая настоящая маленькая девочка, пусть я и разговариваю совсем не так, как все маленькие девочки, каких вам приходилось встречать во время предыдущих взломов. И эти кошки — настоящие, и они по-настоящему хотят молока… Эй, послушайте, кажется, вы говорили что когда-то знавали корову по имени Дэйзи?

— Пропади я пропадом, если это не ее вылитая копия, — ответил взломщик, указывая на стоявшую посреди комнаты корову.

— Ага! — воскликнула Джейн, с трудом сдерживая охватившее ее радостное волнение. — Так, может быть, вы умеете доить коров?

— Может быть, и умею, — осторожно ответил взломщик, не понимая, к чему она клонит.

— Ах! — сказала Джейн, всплеснув руками. — Если бы вы только сумели подоить нашу корову, мы бы полюбили вас на всю оставшуюся жизнь.

Взломщик ответил, что против любви он ничего не имеет.

— Если бы только эти кошенции получили по хорошей порции славного, свежего, жирного, вкусного молока, — разливалась Джейн, — то они тут же бы и уснули. Тогда этому противному полицейскому никогда не найти нашего дома. А если они так до утра и будут мяукать, то он обязательно вернется, и уж тогда я не могу сказать, что будет с нами со всеми — и с вами в том числе.

Последний аргумент решил дело. Джейн принесла с кухни тазик для мытья посуды, взломщик засучил рукава и приготовился доить корову. Но тут на лестнице снова послышались чьи-то шаги.

— Так я и знал, что вляпаюсь! — воскликнул взломщик, впадая в панику. — Это полиция! — И он бросился к окну, явно намереваясь выпрыгнуть наружу.

— Все будет хорошо, поверьте мне! — в отчаянии прошептала Джейн. — Я скажу им, что вы мой друг, или добрый священник, заботящийся о душах детей и животных, или мой дядя, или кто-нибудь еще, — но только доите, доите, доите корову! Пожалуйста, остановитесь! Куда же вы?! О, слава Богу, это всего лишь мальчики!

Это и впрямь были они. Их приход разбудил Антею, и теперь они все втроем толпились в дверях детской. Бедняга-взломщик беспрестанно оглядывался по сторонам, как загнанная в угол крыса.

— Познакомьтесь — это мой друг… то есть, дядя… в общем, я хотела сказать, добрый священник, — начала Антея. — Он шел мимо и решил заскочить в гости, а заодно согласился подоить корову. Правда ведь, это очень любезно с его стороны?

При этом она усиленно подмигивала вновь прибывшим, так что тем, сколь бы глубоко ни было их изумление, оставалось только по мере сил подыгрывать ей.

— О, как поживаете? — вежливо осведомился Сирил. — Очень рад с вами познакомиться. Однако, давайте не будем мешать людям заниматься делом.

— Пять шиллингов против одного, что завтра утром я проснусь в психушке, — пробурчал взломщик, но, тем не менее, покорно уселся доить корову.

Путем яростного подмигивания и соответствующей жестикуляции Роберту втолковали, что он должен остаться и следить за тем, чтобы взломщик не бросил на полдороге свое дело и не сбежал. Остальные же пошли на кухню — искать всяческие чашки и плошки под молоко, которое, ко всеобщему ликованию, тугой струей ударило в тазик для мытья посуды и в скором времени грозило его переполнить. Как по мановению волшебной палочки, кошки перестали мяукать и окружили корову плотным кольцом. На их усатых мордочках явственно проступило выражение нетерпеливого ожидания.

— Мы больше не сможем вынести ни одной кошки, — сказал Сирил, пока они укладывали на поднос все имевшиеся на кухне миски, тарелки, блюдца и салатницы. — И так нас чуть было не сцапал полицейский — нет, не тот самый. Наш был гораздо здоровее и тупее. Он решил, что мы хотим подкинуть кому-нибудь младенца. Если бы я вовремя не догадался швырнуть ему в лицо оба мешка с кошками, схватить Роберта и спрятаться с ним в кустах… Словом, нам повезло, что я парень не промах. А этот полицейский дуболом сначала долго отрывал от себя кошек, а потом рванул по улице — поди, думал, что мы смотались и он сможет нас догнать. Ну, мы еще немножко посидели в кустах и пошли домой. Так-то!

Веселое скворчание молочных струй, бьющих из коровьего вымени в посудный тазик, оказало на взломщика самое что ни на есть умиротворяющее действие — он равномерно двигал руками, улыбаясь, как во сне, а дети тем временем сбегали на кухню за поварешкой и принялись разливать молоко по тарелкам, мискам блюдцам, салатницам, пирожницам и прочим розеткам, которые затем расставляли в рЯ д вдоль стены. Вскоре в комнате уже вовсю звучала персидская музыка — ритмическое почав-кивание на фоне монотонного мурлыкания.

— Совсем как в старые добрые времена, — сказал взломщик, утирая навернувшуюся слезу засаленным рукавом своего лоскутного пальто. — Эх и житуха была тогда! Яблони б саду, крысы на молотилке, кролики, хорьки — да что там! А вот потеха была, когда приходило время резать свиней!

Воспользовавшись его размягченным состоянием, Джейн осторожно спросила:

— Хотелось бы знать, а почему именно наш дом вы выбрали для сегодняшней ночной работы? Вообще-то, я очень рада, что вы заглянули к нам. Вы просто душечка! Просто не знаю, что бы мы без вас делали, — поспешно добавила она. — Вы и представить себе не можете, как мы вас полюбили. Ну же, не ломайтесь, скажите!

Остальные не замедлили присоединиться к заверениям в любви, и в конце концов взломщик сказал:

— Клянусь Богом, мисс, это мое первое дело, и, чего уж там скрывать, я никак не ожидал такого сердечного приема — вот чтоб мне гореть в аду, коли вру! А еще скажу, что не ходить мне больше по земле, если оно не будет последним. Знаете, мисс, эта самая корова уж очень сильно напоминает буренку моего старика, а уж мой-то старик всю бы шкуру с меня спустил, узнай он о моих проделках! Да я по жизни полпенни чужого не брал, а тут на тебе — в чужой дом забрался!

— Ваш старик поступил бы совершенно правильно, — заверила его Джейн. — Но все же, почему вы забрались именно к нам?

— Что ж, мисс, — вздохнул взломщик. — Вам лучше знать, откуда здесь взялись все эти кошки и почему вы не хотите посылать за полицией, так что я расскажу вам все без утайки. Кому же мне доверять, как не вам и вашему маленькому золотому сердечку. (А ну-ка, отлейте молочка из тазика, а то оно сейчас на пол побежит!) Ну, значит, иду я со своей тачкой и продаю апельсины — я ведь, мисс, по профессии-то не взломщик, как бы вы меня тут не называли, — и останавливает меня одна леди. Ей, стало быть, три с половиной фунта апельсинов понадобилось. Ну, пока она их там выбирала — а я, знаете, никогда не против, если кто-нибудь прихватит пару-другую перезрелых, — подошли еще две леди. То есть, одна подошла, а другая за оградой стояла. Ну, и, как это у женщин бывает, принялись болтать. И одна другой говорит: «Я сказала, чтобы они не выделывались и приходили обе, а поспать они могут с Джейн и Марией… Босс-то у них уехал и жену с ребятишками прихватил, так что им всего-то и нужно, что дом запереть да оставить газ на всю ночь, чтоб никто не догадался. А утром встанут пораньше, часиков эдак в одиннадцать, и побегут себе обратно. А уж зато какая славная вечеринка у нас получится, миссис Проссер, вы бы знали! Ну ладно, побегу на почту — нужно письмо бросить». А леди, что уже целый час ковырялась в моих апельсинах, тут и говорит: «Что я слышу, миссис Вигсон! Что, у вас другого дела нету, как по почтам носиться? Да еще с такими грязными руками. Вот этот добрый джентльмен не откажет, значит, в любезности своей покупательнице и отнесет письмо за вас». Ну, дали мне они это письмо, и я пошел на почту, А по дороге, известно, посмотрел на адрес. Потом я распродал все свои апельсины, набил карманы мелочью и, знаете, такой радостный пошел домой. И надо же такому случиться, чтобы какой-то грязный оборванец — еще попрошайкой притворялся, гадина! — мне карман порезал. Я только зашел в пивнушку глотку промочить (знаете, пока продашь тележку апельсинов, можно от жажды сдохнуть) и смотрю — денежек-то тю-тю! Да будь он проклят, этот воришка! Ни фартинга не оставил, а дома-то у меня больной брат с женой. Эх!

— Какой ужас! — посочувствовала ему Джейн.

— Ужас и есть, мисс, как есть ужас, — продолжал взломщик дрожащим от волнения голосом. — А вы еще не знаете, как эта самая братова жена (чтоб ей пусто было!) собачиться умеет, когда ее заведешь! Надеюсь, мисс, что никогда и не узнаете. А тут бы она уж точно завелась — апельсины-то не мои, а ихние! Ну, тут я вспомнил про адрес на конверте и говорю себе: «Эх парень, тебя наказали, так и ты накажи кого-нибудь. У них две девушки в прислугах, значит будет чем поживиться». И вот я здесь, мисс. Но эти треклятые кошки быстро наставили меня на путь истинный. Да еще эта корова — ну прямо вылитая Дэйзи! Нет, мисс, с грязными делишками я завязал.

— Послушайте! — сказал вдруг Сирил. — Насчет этих самых треклятых кошек. Они ведь очень ценные, правда. Знаете, мы бы с удовольствием подарили их всех вам, если бы вы только согласились унести их отсюда немедленно.

— Гм! Кажись, они и впрямь породистые, — задумчиво ответил взломщик. — Да только мне чего-то не очень охота иметь дело с копами. Вы, часом, их где-нибудь не свистнули, а? Только по-честному?

— Да они все наши — от усов до кончика хвоста! — заверила его Антея. — Мы их заказали в одном месте, но подставщик…

— Поставщик, — поправил ее Сирил.

— …поставщик по ошибке прислал нам гораздо больше, чем было нужно, и теперь мы просто не знаем, куда их деть. Если вы пригоните сюда вашу тележку, да еще прихватите несколько мешков и корзинок, жена вашего братца будет очень вами довольна. Папа говорит, что за каждую персидскую кошку нынче дают по несколько фунтов.

— Что ж, — сказал взломщик, как видно, глубоко тронутый постигшей детей неудачей. — Я вижу, вы и впрямь вляпались. Ладно, отчего бы и не помочь честным людям? Я не стану вас спрашивать, где вы на самом деле их взяли — это ваше дело, — но у меня есть один приятель, так он на этих кошках собаку съел. Пожалуй, я приведу его, и если он скажет, что эти зверюги и впрямь на что-нибудь годятся, кроме пирожков, то я, так и быть, окажу вам услугу.

Но вы же не уйдете навсегда, правда? — Жалобно спросила Джейн, — Боюсь, я не смогу вынести этого.

Взломщик, взволнованный до слез переживаниями маленькой девочки (которая, правда не шепелявила и за всю ночь не сказала ни единой глупости), заверил ее, что вернется к ней — живым или мертвым.

С этим он и ушел. Сирил и Роберт отправили девочек в постель, а сами уселись в гостиной ожидать возвращения взломщика. Очень скоро они решили, что с их стороны является большой глупостью сидеть без дела, и тут же нашли себе его. Взломщику, который сдержал свое обещание и вернулся с тележкой и кошачьим экспертом, долго пришлось стучать в окно, прежде чем они проснулись. Эксперт нашел кошек вполне подходящими для продажи, и все четверо принялись рассовывать сонных животных по мешкам и грузить в тележку. Сытые персы вели себя очень достойно — если они и мяукали, то не настолько громко, чтобы привлечь внимание публики.

— Ну вот, теперь я стал еще и скупщиком краденого, — пожаловался взломщик. — Вот уж никогда не думал, что докачусь до такого! И все из-за моего доброго сердца.

Сирил, который откуда-то знал о скупщиках краденого, поспешил возразил:

— Клянусь всем святым на этом свете, что кошки не краденые. Кстати, сколько сейчас времени?

— Часы я с собой носить не привык, — ответил приятель взломщика, — но когда я проходил мимо «Быка и калитки», как раз било полночь. Так что сейчас где-то около часу.

Когда последняя кошка была погружена в тележку и мальчики весьма дружелюбно распрощались со взломщиком, на ободранном дянолеумном полу детской осталась однакорова.

— Придется ей остаться на всю ночь, — — сказал Роберт. — Когда ее увидит кухарка, с ней приключится удар.

— На всю ночь? — переспросил Сирил. — Какую ночь, Роберт? Уже утро! Тот второй джентльмен сказал, что сейчас около часу ночи. А час ночи и час утра — это одно и то же! Мы снова можем загадать желание.

Наспех нацарапанная записка вменяла ковру доставить корову по постоянному месту жительства, а затем немедленно возвращаться на свое место в детской. Однако проклятая корова никак не хотела заходить на ковер. Так что Роберту пришлось принести с кухни бельевую веревку и привязать ее одним концом к рогам коровы, а другим — к свернутому в трубочку углу ковра. После этого он приказал ковру: «Вперед!»

В следующее мгновение ковер испарился вместе с коровой, а мальчики, шатаясь от ус талости и благодаря небеса за то, что этот дол гий вечер наконец кончился, отправились спать

На следующее утро ковер как ни в чем не бывало лежал на своем обычном месте. Вот только один его угол был сильно изодран Естественно, это был угол, к которому Роберт привязал корову.

Поиск

Феникс и ковер

Глава двенадцатая. Конец конца - Феникс и ковер

Глава одиннадцатая. Начало конца - Феникс и ковер

Глава девятая. Невеста для грабителя - Феникс и ковер

Глава десятая. Приключения из-за дыры в ковре - Феникс и ковер

Глава восьмая. Кошки, корова и грабитель - Феникс и ковер