Опубликовано: 02 сентября 2018

Просмотров: 574

Особенная - Глава XXIII Повесть для детей Лидия Чарская

По занесенной снегом улице Петербурга под свист зимней метелицы, медленно трусил в своем невозмутимом равнодушии извозчик.

В санях сидела дама лет пятидесяти, некрасивое, но энергичное лицо ее с выражением явного неудовольствия, поминутно поворачивалось из стороны в сторону. Несколько короткая верхняя губа брезгливо подергивалась.

Но несмотря на кажущуюся суровость лица, дама производила очень выгодное, приятное впечатление. Начиная с умного взора, кончая сжатыми губами, все говорило о силе воли и непобедимой энергии в этом пожилом существе.

Сани въехали на Невский, затем на Морскую и затрусили еще медленнее, еще томительнее теперь.

"Господи, да что же это за ужас! -- мысленно негодовала путница, -- какие здесь извозчики, однако. И это столица, знаменитый Петров город... Прославленная Северная Пальмира".

-- Да скоро ли! Скоро ли, -- наконец совсем уже теряя последнее спокойствие, обратилась она взволнованным голосом к вознице.

-- Да почитай что уже приехали. На Караванную нанимала, а здесь Караванная евона, невозмутимо изрек возница.

-- Что ж ты раньше не говорил! Фу, ты какой батюшка мой странный! -- ворчливо укоряла дама своего флегматичного возницу. Мне нужен дом N 18. Скорее!

Извозчик подстегнул лошадь и подъехал к указанному дому.

С легкостью девочки, приезжая дама, выпрыгнула из саней, быстро расплатилась с извозчиком и еще быстрее вбежала в подъезд.

-- Здесь живут Карские? -- спросила она дрогнувшим голосом у открывающего ей дверь швейцара.

-- Так точно-с. Только они нынче не принимают, сударыня. Не знаете вы, видать, что у них не все благополучно в доме! -- произнес тот, смущенно глядя в лицо даме, -- и чужих не велено принимать.

-- А что такое?

Внезапная бледность покрыла лицо вновь прибывшей.

-- Больны барышня у них очень. Сегодня вторая неделя пошла, как в беспамятстве они... барышня-то наша. Как привезли их, тогда из приюта, значит, вторая неделя тому, пошла. Обморок с ними приключился. А потом и пошло: кричат, бредят, не узнают никого, в полном безпамятстве, значит. Докторов лучших выписали, ничего не помогают, нет облегченья.

-- Слушайте, -- внезапно прервала речь словоохотливого швейцара вновь приезжая, -- я -- тетка, родная тетка и воспитательница Лидии Валентиновны, я -- Зинаида Владимировна Горная, меня нельзя не впустить!

Пожалуйте, барыня, пожалуйте, ваше превосходительство -- засуетился швейцар, -- Лидия Валентиновна почитай, каждый день вбреду вас поминают, ихняя горничная Феша сказывала. Тетя Зина, -- кричит, тетя Зина, иди ко мне! Да таким жалобным, жалобным голосом, что даже слезы всех прошибают.

-- Бедная детка! -- чуть слышно прошептали губы Горной, -- бедная детка, повторила она еще раз и с замирающим от волнения сердцем стала подниматься по лестнице.

Лишь только Зинаида Владимировна Горная получила письмо Лики, извещавшее ее о предложении князя, она тотчас же стала устраивать свои дела, чтобы ехать в Россию.

Ее до смерти потянуло к ее любимице Лике, в жизни которой готовилась произойти такая крупная перемена. И вот случилась беда! Бедная девушка при смерти, а она тетя Зина этого и не подозревала. С сильно бьющимся сердцем Горная прошла в огромную квартиру Карских, на скоро поздоровалась с обезумевшей от горя Марией Александровной и, узнав от нее, что Лика заразилась тяжелой формой тифа от Тани, тотчас последовала к дорогой больной. Увидев разметавшуюся по постели Лику, тетя Зина тихо вскрикнула от жалости и страха за свою любимицу.

Все нежное личико Лики было покрыто багровыми пятнами, теми самыми пятнами, которые так испугали ее самое на детском тельце Танюши. Рот ссохся до неузнаваемости, почернел и жадно глотал воздух. Огромные, ярко горевшие горячечным блеском глаза, были широко раскрыты в их потемневших орбитах, и смотрели на тетку безумным, ничего непонимающим взглядом.

А губы чуть слышно произносили непонятные, странные слова:

-- Танюша! -- лепетала в бреду Лика. -- Куколка бедная... Цветочек лотоса и хризантемы... Хризантемы!.. О, сколько их! Целый лес... Целое поле... Хризантемы -- царственный цветок Японии... Хана... Хана... Держите ее... Она идет в храм Будды... Зачем! Зачем! Она должна быть христианкой! Хана, моя девочка, останься, побудь со мной... О, как кричит кто-то! Как больно ушам от этого голоса! Пусть уйдут! Пусть уйдут! Прогоните их. Куда мы едем? Куда? Какие у тебя глаза, Танюша! Точно звезды!.. Я люблю твои глаза. Смотри кто это там в гробу? Хана? Хризантемы, или Танюша! Танюша! Бедная! Не хочу! Не хочу! Где тетя Зина! Позовите тетю Зину! Сюда! Сюда! Скорее!

И она снова заметалась в мучительном, нечеловеческом по своей силе томлении и забилась головой о подушки.

-- Лика, моя деточка, моя дорогая! склоняясь над дорогой больной, произнесла тетя Зина.

И, никогда, во всю жизнь не проронившая ни единой слезы, эта энергичная женщина заплакала, как ребенок, горячими, жалобными слезами...

***

День и ночь тетя Зина не отходит от постели больной. Никого не подпуская к ней кроме доктора, жениха и матери. Кровать Лики поставили в светлую, большую комнату, предварительно вымытую и дезинфицированную сулемой. Лучший доктор столицы приезжает к ней ежедневно, тщательно осматривает и выслушивает больную и то и дело меняет лекарство каждый день.

Зинаида Владимировна, как верный страж, день и ночь прикована к большому креслу у Ликиной кровати, где дежурила с не меньшим самоотвержением, до сих пор, теперь из сил выбившаяся Мария Александровна. С мучительным ожиданием вглядывается тетя в исхудалое до неузнаваемости лицо своей любимицы, всеми силами стараясь облегчить невыносимые страдания молодой девушки, вслушиваясь в ее бессвязный лепет.

Четырнадцатый день борется между жизнью и смертью Лика. И только на четырнадцатый день, неожиданно для всех окружающих, приходит в себя. Болезнь приняла лучший оборот, лечение и тщательный уход восторжествовали над смертью и ей стало лучше.

-- Небывалый случай! -- произнес знаменитый доктор, изумленно поднимая брови. -- Небывалый случай, повторил он еще раз. -- Тяжелая форма... (Он произнес мудреное латинское слово), в соединении с нервным волнением. -- Поздравляю вас, сударыня, у вашей племянницы железный организм, -- обратился он к тете Зине, -- и к вечеру больная окончательно придет в себя. Позаботьтесь только, чтобы ни что не взволновало ее... Никакая случайность, так как организм субъекта еще очень хрупок.

-- Детка моя, отходили тебя, родная моя! -- полным трепета и волнения голосом говорила тетя Горная по уходе врача, склоняясь над головой Лики. -- Спаси тебя Господь, бедная, милая детка! -- и она перекрестила затихшую теперь в легком забытьи племянницу.

-- Мэри, голубушка! -- минутой позднее обратилась тетя Зина к Марии Александровне, тоже не отходившей ни на шаг от постели дочери, -- Я не могу ей показаться сразу, а она не сегодня, завтра все понимать будет. Подготовьте осторожно к моему приезду, мою милую деточку...

И Мария Александровна приняла на себя эту нелегкую задачу.

Прошла еще неделя. Лика уже сознавала все окружающее, слабо улыбалась матери и ела из ее рук и кашку и бульон.

-- Наделала же я вам хлопот, мамочка, -- тихо говорила она своим измученным, слабым го лоском.

-- Золотая моя! Живи только, поправляйся и ни о чем не думай, -- отвечала та, с беззаветной любовью глядя в исхудалое личико больной.

-- А известий нет из приюта, милая мамочка? -- осведомилась минутой позднее Лика.

-- Как же, как же! -- поспешила ответить Мария Александровна. -- Князь каждый день приезжает, говорит что детишки чувствуют себя великолепно на даче. И твоя Таня поправилась вполне.

Лика счастливо улыбнулась.

-- И еще есть для тебя и другая приятная новость, -- снова заговорила Мария Александровна. -- Тетя Зина едет сюда к нам... -- с легкой нерешительностью заключила она.

-- Что?

Сильно-сильно забилось сердце молодой девушки, грудь ходуном заходила под тонкой тканью сорочки от охватившего ее волнения.

-- Когда? Когда она приедет, тетя моя? -- задыхаясь от радости, пролепетала больная.

-- Да теперь уж скоро, Ликушка, телеграмма была, -- фантазировала Мария Александровна, с тревогой следя за малейшими изменениями на этом худеньком личике и все еще не решаясь сказать правду, трепеща за свою слабую дочурку.

-- Скоро будет теперь, говорите вы? А как скоро? Сегодня? Или, может быть, мамочка... Да говорите же, не мучьте, милая! -- едва слышно прошептала Лика.

-- Ликушка, золотая, не тревожься детка моя! -- совсем растерявшись и гладя по головке как ребенка молодую девушку, успокоила дочь Карская.

-- Лика моя! -- послышалось в ту же минуту с порога комнаты и заплаканная Зинаида Владимировна в одно мгновение была уже подле постели больной.

-- Тетечка! -- могла только вскрикнуть Лика, замерла от счастья у нее на груди.

Опубликовано: 02 сентября 2018

Просмотров: 534

Особенная - Глава XXI Повесть для детей Лидия Чарская

Одно жгучее безумное желание выхватить из когтей смерти Танюшу руководили Ликой, пока она ехала по бесконечным линиям Васильевского острова, на Каменностровский проспект, где жил князь. Личные чувства ее к жениху, точно придавились под тяжестью сознания несчастья, которое теперь овладело всем ее существом.

Она винила себя, в недосмотре, невнимании и в полном равнодушии к делам питомника за все последнее время, погрузившись с головой в свое личное счастье в свои собственные мелкие, как ей казалось теперь, интересы.

"Забросила! Забросила, цыпляток моих! -- с горечью мысленно повторяла самой себе Лика, -- забросила жалких, маленьких точно и не было их у меня совсем на свете. Гадкая я бездушная, скверная эгоистка!"

Так громила она себя во всю долгую дорогу, к дому князя. Но, чем ближе подъезжала Лика к незнакомому ей еще дому Гарина, тем тише и тише становилась ее злоба, на себя, тем острее и ярче вспыхивала в ней неясная бессознательная радость, предстоящего свидания с князем... Сейчас она увидит его, скоро, скоро... Сию минуту увидит его добрые глаза, услышит его ласковый голос, так и врывающийся прямо в душу, который, так близок ее любящему сердцу. С сильно бьющимся сердцем сошла Лика с извозчика у ворот княжеского дома и направилась по широкой дороге, прямо к главному крыльцу, наугад отыскивая путь.

Не слыша ног под собой, она поднялась по ступеням крыльца и позвонила у подъезда. Внушительного вида лакей открыл ей двери.

-- Князь дома? -- спросила молодая девушка срывающимся от волнения голосом.

-- Никак нет!

При этом ответе на прелестном личике Лики выразилось такое красноречивое отчаяние, что даже видавшему на своем веку виды лакею стало жаль от души этой неожиданной посетительницы. Он смутно догадывался к тому же, что белокурая барышня и есть будущая хозяйка дома, будущая новая княгиня.

-- Да вы пожалуйте в кабинет-с, записочку оставьте его сиятельству! -- предложил он.

-- А... В кабинет? Хорошо!..

Лика быстро сбросила пальто на руки лакея и, предшествуемая им, направилась по длинной анфиладе комнат.

Вот эта громадная, мрачная комната с бюстами философов, картинами и коврами, вся заставленная громоздкой, тяжелой мебелью, о которой князь так часто говорил ей. Здесь он проводит часы, думая, о ней. Здесь, читает свои любимые книги, здесь работает, составляя проекты новых благотворительных дел.

-- Дайте мне бумагу, -- сказала Лика лакею я напишу князю.

-- Слушаю-с! -- произнес он почтительно глядя на молодую девушку, про которую уже слышал много хорошего и которая сразу расположила его в свою пользу открытым, добрым честным лицом. Лика присела к письменному столу и написала на блокноте три коротенькие строчки на всякий случай.

"Князь Всеволод! Танюша при смерти сделайте соответствующие распоряжения насчет остальных детей, пожалуйста, так как у малютки, несомненно заразная болезнь".

Потом, подумав немного, Лика прибавила внизу: "жду вас немедленно в питомнике", и отложив перо, не покидая своего места, окинула глазами комнату. Как здесь было хорошо! Здесь она непременно будет читать вслух поочередно с князем, здесь же в этой прекрасной большой комнате станет заниматься с маленькой Ханой, как с родной сестренкой: учить ее, и забавлять ежедневно. Жаль только что при всей привязанности к князю и к его покойной жене, так сильно любя обоих до сих пор не переменила, веры и осталась все той же маленькой язычницей, проводя столько лет в европейской семье. И Лика невольно перенеслась мечтами о том недалеком будущем, когда она будет стараться убедить Хану принять христианство. Как бы это было хорошо!

-- Здравствуй, -- произнес неожиданно за ее плечами звонкий детский голосок. Молодая девушка вздрогнула и обернулась.

Между двумя половинками темных бархатных портьер стояла яркая, пестрая, крошечная фигурка с устремленным на нее любопытным взором небольших черных блестящих глаз. Странная фигурка со своим ярким костюмом, в котором преобладали голубые, желтые и черные цвета, казалась, сошедшей с какой-нибудь фарфоровой японской вазы.

-- Вы Хана? -- обратилась Лика ласково к маленькой незнакомке. -- Здравствуйте голубушка.

-- Я -- Хана! -- получился утвердительный и очень серьезный ответ.

И лицо крошечки озарилось прелестной улыбкой.

-- Таксан иеруси мусме! Таксан иеруси! (Очень хорошая девушка!) -- произнесла она, разглядывая лицо, волосы и фигуру Лики, -- кра-са-ви-ца, -- с трудом выговорив по-русски, трудно произносимое слово. -- Хана слышала, что русская мусме похожа на ангелов, которым молятся европейцы, и волосы у русской мусме сияют, как солнце! Но такой не видала! Про такую не думала! Вот какая мусме! -- закончила она с восторгом, и затем добавила, задумчиво помолчав мгновенье.

-- Papa Гари говорил Хане про тебя, мусме! Не раз говорил, отец Хане... Ты знаешь его?.. Русский князь, что взял Хану с ее родины, где целые поля лотосов, и целые сады, хризантем, где небо синее-синее и где есть много хорошеньких маленьких мусме.

И Хана уехала оттуда от синего океана, от родной Фудзиямы, от всех людей своего племени уехала Хана, как только умерла добрая мама Гари. Долго ехала по морю Хана. Увезли Хану от ее подруг из Токио в страну белых дикарей, где такой холодный снег, где надо день и ночь топить хибачи, чтобы не превратиться в ледяную сосульку и где такие большие белые люди...

-- Милая Ханочка, -- произнесла Лика, притягивая к себе девочку в восторге впивавшуюся взором в ее золотистые волосы и чудесные добрые глаза.

-- Так ты скучаешь здесь в России, бедная маленькая Хана?

-- Да, Хана скучает и очень... Очень скучает! -- воскликнула маленькая дикарка с такой неподдельной искренностью, что сердце Лики дрогнуло от жалости к ней.

Отец обещает Хане привезти к ней большую красивую подругу, эта подруга такая же, как ты светлая, златокудрая. Она будет рассказывать Хане о бедных маленьких детях, будет петь чудные песни и будет играть с Ханой, читать ей прекрасные книги о ее далекой Дай-Нипон и тихом океане, и синем небе над ним. И Хана будет любить златокудрую добрую фею и благодарить утром и перед ночью ложась спать Великого Духа и шесть главных божеств за то, что они светлые прислали ей Хане чудесную подругу! -- восторженно закончила маленькая дикарочка.

-- Послушай Хана! -- серьезно глядя в лицо девочки, тихо но внушительно, проговорила Лика. -- Когда ты молишься твоим богам, малютка, в минуты грусти и тоски, и легче тебе становится после молитвы? Я хочу знать. Подумай хорошенько и ответь мне потом.

Хана задумалась на минуту, ее узкие восточные глазки сузились еще больше. Она долго стояла подле Лики с опущенной головой и теребила пальцами конец своего расшитого шелками пояса.

-- Ах, произнесла она печально, -- Хану не утешает молитва. Не проясняется сердце после нее. Papa Гари говорит, оттого это, что Хана молится не тому кому надо. Что Бог христиан внимателен и чуток к просьбам его детей, а что другие... -- она не договорила.

-- Твой отец говорит правду, малютка, -- произнесла Лика, -- наш Христос Единственный Господь мира. Он кроток и добр, милостив и светел, как никто. Стоит попросить усиленно у Него чего-либо и Он облегчит страдающему горе и Он милосердный придет на помощь каждому нуждающемуся и вот унесет его страдания. Ты послушай только, как Он пришел на землю, как отдал Свою жизнь за грехи людей, как пошел на злейшие страдания, чтобы искупить вину всего грешного человечества. Неужели papa Гари не говорил тебе о Нем?

-- О, много раз говорил -- произнесла малютка, но ты белая мусме во сто крат лучше говоришь о Христе нежели папа Гари. Но... но... Хана знает свое божество и не станет тебя слушать, мусме! У Ханы свои боги... Хана привыкла верить в них в Великого Будду и в шесть главных божеств. И вера Ханы останется ее прежней верой милая мусме. Ведь все равно, ваш Христос, Бог христиан и русских не полюбит Ханы, она слишком дурная для этого! -- и заключила свою речь пытливым вопросом девочка.

-- О, Он любит всех, моя крошка, и, конечно, тебя тоже, но почему ты считаешь себя дурной, Хана? -- осведомилась заинтересованная Лика.

Японочка улыбнулась лукаво, потупилась со смущенной улыбкой и начала перечислять, отгибая свои крошечные пальчики.

-- Хана злая... Капризная... Непослушная... Хана не слушается m-lle Веро... Не слушается и papa Гари... Хана дурная девочка. Papa Гари уезжая нынче до утра просил Хану учиться по-французски с m-lle Веро -- Хана не училась. Просил носить европейские платья, а Хана, лишь только уехал papa Гари надела кимоно и оби и причесалась по-японски. Отец не любит когда Хана ходит в своих японских костюмах; papa Гари говорит, что так Хана никогда не привыкнет к русским обычаям, а Хана...

-- Разве отец твой уехал до завтра? -- с трепетом проговорила Лика в то время, как страх за участь Танюши и остальных детей мучительно всколыхнул душу.

-- Да, -- ответила Хана, -- papa Гари поехал в свою пригородную усадьбу, чтобы приготовить там помещение для деток приюта и перевезти их туда, так как одна малютка там заболела, и papa Гари боится, чтобы болезнь не перешла на других... Надо их отделить, поэтому так сказал и решил papa Гари перевезти их на время в дачу... Но это еще тайна, и там в доме, где живут дети этого не знает никто, -- с важным таинственным видом заключила малютка.

-- Какой он предупредительный и добрый, однако! -- мысленно подумала Лика. -- И из страха огорчить и испугать меня скрыл болезнь моей любимицы Танюши. А я то что думала, гадкая эгоистка! Я-то и думать забыла о детках моих! -- И со стесненным сердцем смущенная и опечаленная она прикрыла лицо рукой.

-- Что с тобой, мусме? Ты плачешь? -- прозвенел снова детский мелодичный голосок у уха Лики и в ту же минуту две маленькие ручонки обвились вокруг ее шеи.

-- Милая златокудрая мусме, -- залепетала девочка, -- не надо плакать... Хана не любит, когда люди плачут!.. Хана хочет, чтобы все улыбались весело, чтобы всем было радостно. И ты должна радоваться около нас, милая мусме. Ты такая прекрасная, кроткая! У тебя глаза, как океан близь Токио, а волосы точно золотые хризантемы в Дай-Нипон! У наших мусме нет таких волос. Милая, мусме, скажи Хане, ведь не ошиблась Хана, ведь это ты придешь сюда к нам и будешь милой подругой Ханы? Да? Ты так похожа на ту, что описывал Хане papa Гари? Ты и есть та чудесная златокудрая волшебница фея, скажи мусме, да?

Лика с улыбкой смотрела на девочку, нежно гладя рукой ее черненькую головку.

-- Детка моя, -- проговорила она, -- ты не ошиблась, я скоро поселюсь в вашем доме буду играть, и заниматься с тобой. Буду петь тебе мои песни, буду безотлучно с моей маленькой девочкой. Ведь ты будешь любить меня хоть немножко... Хоть в половину того, как ты любишь покойную княгиню- mama Да?

Лика наклонилась к девочке, ласково заглядывая ей в глаза. Мгновенно худенькие ручки Ханы снова обвились двумя тонкими змейками вокруг шеи молодой девушки. Град поцелуев посыпался на щеки, губы, глаза и волосы Лики.

-- Мусме моя! Дорогая! Красоточка! Хана угадала, сразу тебя! Как взглянула, так и угадала мусме, подружку золотоволосую, синеглазую! Чудная моя! Ах, как Хана будет тебя любить! Как будет слушаться тебя во всем!

И девочка глядела на свою будущую воспитательницу восторженными глазами.

Лика с не меньшей горячностью возвращала милой дикарке ее ласки.

Они сидели крепко обнявшись на широкой кожаной тахте в тишине кабинета и разговаривали о близком будущем. Как они славно заживут все втроем Лика, князь-отец и Хана.

Прошло не менее часа, по крайней мере, пока Лика не поднялась и не объявила своей маленькой собеседнице, что ей пора ехать, что ее ждет больная Танюша, за которой придется ухаживать всю ночь.

-- Теперь я уеду, крошка, -- проговорила она, обращаясь к Хане, уеду в приют к больной девочке, но скоро вернусь сюда и буду уже безотлучно с тобой. Скажи твоему отцу, когда он вернется, что Танюше стало хуже в его отсутствие и что Лика будет ждать его около кроватки больной. Передашь все в точности, Хана?

-- Передам, миленькая мусме.

-- Пока, до свиданья, детка! -- Лика наклонилась к дикарочке и крепко обняла и поцеловала ее.

Черные узкие глазки Ханы впились в лицо девушки преданным восторженным взглядом.

-- Поди сюда, мусме! -- прошептала Хана и с торжественным видом потянула Лику к противоположной стене комнаты. Там на большом в натуральный человеческий рост портрете была изображена прелестная молодая женщина с неизъяснимым выражением кротости на болезненном личике, с ангельской улыбкой на губах.

-- Мама-Кити, княгиня Гари, -- прошептала чуть слышно маленькая японочка. -- О, как Хана любила ее! Она была добрая, как Кван-Нан и очень баловала Хану. Она все просила Хану: -- дочка моя хочешь я научу тебя молиться Иисусу христианскому... А Хана все не хотела. И тогда не покорилась Хана, -- дитя Дай-Нипон, страны восходящего солнца. Хана боялась прогневить богов и не слушалась mama-Кити! Потом Кити зарыли, около посольской церкви в землю, положили тяжелую мраморную плиту над нею, насадили розы около, много роз. Как думаешь ты, миленькая мусме, не рассердился русский Бог на Хану за ее упорство и не унес к себе в наказание, Кити ее дорогую mama?

Глаза девочки пытливым взором уставились в лицо Лики.

-- Нет, нет, успокойся Хана! -- поспешила утешить ее молодая девушка. -- Наш Бог добр и милосерден, Он не обижает сирот. Княгиня Кити была слишком неземная, чтобы долго оставаться на земле! -- прибавила она любуясь очаровательным образом покойной жены своего жениха.

-- Ты похожа на нее! -- неожиданно вскричала Хана. -- О да, ангельская мусме, ты на нее похожа, как будто ты ей родная сестра... И как это раньше Хана не заметила этого! О, глупая, глупая маленькая Хана!

И она снова бросилась целовать лицо, руки и платье своей гостьи.

Опубликовано: 02 сентября 2018

Просмотров: 553

Особенная - Глава XXII Повесть для детей Лидия Чарская

-- Князь не может быть сегодня он приедет завтра. Я не застала его дома, -- печально произнесла Лика, появляясь на пороге комнаты, где лежала больная Танюша. -- Детей переведите, пока в дальнюю горницу. Завтра князь увезет их всех за город, к себе на дачу.

-- Хуже ей? -- взволнованным голосом спросила она Коркину наклоняясь над мечущейся в жару и стонущей Таней.

-- Без вас был доктор, Лидия Валентиновна, сказал, что вряд ли доживет до утра, наша бедняжка! У нее тяжелая, опасная болезнь, да и заразная, вдобавок, -- чуть слышно тихо произнесла Валерия Ивановна и назвала мудреное латинское слово, определявшее недуг Тани по отзыву врача.

-- Господи! этого еще не доставало! -- с отчаянием в голосе произнесла Лика и на минуту замерла, подавленная гнетущим впечатлением. Потом, она как-то разом встрепенулась вся. Взор ее загорелся энергией. Голос прозвучал затаенной силой.

-- Валерия Ивановна! Пойдите к детям и запечатайте двери на вашу половину. Изолируйте их хорошенько, заприте кругом. Завтра мы переведем их с князем отсюда... Только бы уберечь их до утра. А теперь оставьте меня вдвоем с Танюшей. Пожалуйста. Я сама хочу ухаживать за нею!

-- Но, Лидия Валентиновна, -- попробовала было запротестовать Коркина. -- Не лучше ли, если я приглашу сиделку?

-- Я одна останусь у Тани! -- решительно заявила Лика. -- Только будьте добры, предупредить моих домашних письмом, что я здесь!

Надзирательнице оставалось только подчиниться воле Лики молодой попечительницы н она пошла исполнять поручение последней.

Тяжелая, мучительная ночь бесконечно потянулась для Лики. Около одиннадцати часов еще раз заезжал доктор; он снова выстукивал, выслушивал и всячески мучил бедняжку Таню, и в конце концов, заявил, что консилиум бесполезен и что вряд ли малютка дотянет до утра.

А вам, барышня, я советовал бы убраться отсюда подобру-поздорову, -- дружески сказал он Лике, -- болезнь заразная и я не ручаюсь ни за что... Может случиться большое несчастье, предупреждаю вас, мадемуазель!

-- Я останусь все-таки здесь до утра! -- упорно возразила молодая девушка.

-- Но девочка очень плоха, повторяю, -- снова пытался убедить Лику доктор, -- а болезнь заразна... Вашу Таню вряд ли что может спасти... Одно еще средство остается нам. Если больная уснет хорошенько, пропотеет и наберется силы тогда еще есть кое-какая надежда на спасение. Лекарства здесь не помогут ничем. Я пропишу только кое-что для поддержки сил и прошу сохранять покой у ее постели. И все же не могу скрыть от вас, что на выздоровление надежды мало, -- закончил свою речь доктор, прощаясь с Ликой.

Молодая девушка осталась у постели больной. Точно добрый ангел повеял крылом над умирающей малюткой. Точно Лика хотела, во что бы то ни стало, вознаградить усиленными заботами и уходом свою маленькую любимицу за недавнюю небрежность к ней и к остальным детям питомника. И каждый раз, когда сознательно открывались голубые глазки Танюши, они встречали ответный взор больших, исполненных любви и сострадания глаз молодой девушки.

-- Тетя Лика, ты? -- с трудом произносили запекшиеся губки малютки.

-- Я, мое сокровище! Я, моя крошечка! -- отвечала Лика и, подавляя подступающие к горлу слезы, обнимала Танюшу, чувствуя под своими пальцами выступившие от худобы ребрышки бедного ребенка.

Девушка с ужасом думала о том, что, догляди она раньше, поинтересуйся прежде обо всех этих вверенных ее попечению крошечных существ, жизнь Танюши не погибла бы в самом ее начале.

Ребенок затих на некоторое время. Танюша не бредила и не металась больше, а только слабо трепетала в постельке, как подстреленная птичка, ее жалкое, худенькое тельце. Ее губки, широко раскрытые, как у птенчика, жадно хватали воздух.

-- Жарко! Пить! -- шептала то и дело охрипшим голоском больная. -- Тетя Лика, пить! Где ты, где ты?

-- Я тут, моя радость! Малютка моя ненаглядная! Я тут! -- и Лика поила Танюшу, с трудом пропуская воду сквозь судорожно сжатые зубы ребенка.

-- Душно! Душно! -- пролепетала снова через минуту Танюша тем же беззвучным, слабым голосом.

Тогда Лика быстро схватила ножницы со стола и в одну секунду обрезала пышные локоны девочки.

-- Так лучше, не правда ли, мой ангел? -- нежно наклоняясь над больной, спросила она.

Та силилась ответить и не могла, силилась улыбнуться, но улыбка не вышла. Только слабая судорога скривила запекшиеся губки.

-- Боже! Спаси ее! Сделай чудо, спаси ее, Господи! -- в отчаянии простонала Лика. -- Не накладывай вечного укора мне на душу за мой непростительный эгоизм, исцели ее! -- падая перед киотом, стоявшей в углу комнаты, лепетала она, судорожно сжимая руки. -- Возьми мою жизнь, но сохрани Танюшу! Молю Тебя, Господи, о ее исцелении!

Горячая молитва так и, лилась без удержу с губ молодой девушки.

Так никогда еще не молилась в своей жизни Лика. Слезы струились по ее лицу. Глаза с теплой верой и надеждой смотрели на образ.

-- Господи! -- произносила она, в страстном порыве -- если выздоровеет Таня, я отрекусь от веселья, выездов и все свое время целиком буду посвящать нуждающимся в моей помощи, а особенно детям... -- шептала она, до боли сжимая руки, -- только услышь меня, Господи!

Уже светало, когда Лика обессиленная поднялась с колен.

-- Танюша! -- тихо позвала она, склоняясь над постелью девочки.

Ответа не было.

-- Умерла! -- вихрем пронеслось в мыслях Лики и, вся холодная от ужаса, она склонилась ближе к лицу Тани.

Девочка лежала без движения и теперь казалась мертвой. Но детская грудка еще дышала неровно. Губки ловили воздух, как и вчера.

-- Что это, однако? Глаза Лики впились в лицо Тани... Что-то блестело на ней, точно росинки здесь и там. Крупные капли пота выступили незаметно по всему лицу девочки.

Танюша спала. Это был тот сон, придающий силы, о котором говорил доктор, что он один может облегчить тяжелое положение больной.

Танюша слабо застонала. Лика быстро прильнула к ней.

-- Танюша! -- тихонько прошептала она, -- тебе лучше, скажи?

Глаза Тани внезапно раскрылись во всю их величину и сияли теперь, как два огромных синих камня. Все личико светилось какой-то непонятной, точно неземной улыбкой.

-- Да, мне лучше, -- слабым шепотом проронила она. -- Тетя Лика, дай мне твою ручку! Мне лучше... Я люблю тебя, тетя Лика!..

Таня глубоко вздохнула, продолжительным, как бы облегченным вздохом, вырвавшимся из самых недр ее детского существа, затем снова опустилась головой на подушку. И вскоре заснула опять.

Когда под утро врач снова приехал взглянуть на больную, он был удивлен больше самой Лики той поразительной перемене, которая произошла с ее любимицей.

-- Девочка спасена просто чудом! -- произнес он радостно, -- что вы сделали с ней?

Что сделала Лика? Увы, ничего! Она только молилась...

***

Когда князь приехал в приют и Валерия Ивановна пришла известить о его приезде Лику, молодая девушка едва нашла в себе силы выйти на встречу жениху. Сердце ее радостно билось в груди, лицо улыбалось, но полная слабость и головокружение, совершенно валило с ног Лику.

-- Но вы больны, дитя мое! С испугом и тревогой при виде состояния Лики, вскричал князь.

-- О, это пустяки... Танюша спасена, вот где радость! -- проговорила та слабым, чуть слышным голосом и вдруг, зашаталась и с бледным, как смерть, лицом упала на руки подоспевшего доктора...

Опубликовано: 02 сентября 2018

Просмотров: 522

Особенная - Глава XX Повесть для детей Лидия Чарская

"Ваша любимица Танюша опасно занемогла. Зовет вас в бреду и в сознании. Ради всего дорогого приезжайте, Лидия Валентиновна! Ребенок очень привязан к вам и вы усладите своим присутствием ее последние минуты. Почтительно преданная вам Валерия Коркина".

-- Танюша! Боже мой, Танюша! Она умирает! -- дрожа и волнуясь произнесла Лика, нервно комкая в руках злополучное письмо. -- Когда вы его получили, Феша?

-- Вчера с посыльным. Вы из театра поздно приехали, барышня, я и не посмела вас беспокоить к ночи! -- самым обстоятельным образом доложила расторопная служанка.

-- Опасно занемогла вчера, а сегодня, может быть, уже без дыхания... Ужас! А я-то! Я-то забросила их, малышей моих! Ради своей глупой беспечности забросила! -- мысленно казнила себя Лика. -- По театрам да раутам разъездилась, ради удовольствий всяких жертвовала этой милой детворой... Хороша благотворительница, нечего сказать! -- злорадно прибавила она, исполненная самоуничижения и негодования к своей особе. -- Ехать во чтобы то ни стало, ехать туда сейчас же. Танюша! Умненькая, тихонькая, голубоглазая Танюша, так доверчиво глядевшая на всех своими огромными глазами, и вдруг она умрет! Умерла уже, быть может! Танюша! Танюша! Какой ужас! Какое несчастье!

Лика дрожащими руками застегивала на себе пальто, завязывала вуаль, и ее сердце билось в груди тревожным боем.

Через полчаса она уже мчалась по Васильевскому острову в своей карете, по дороге в питомник.

-- Слава Богу, вы приехали, Лидия Валентиновна! -- встретила молодую девушку надзирательница. -- Но что с вами? Вы больны были? Отчего мы вас не видели так давно?

-- Я, нет... Разве долго? -- смутилась молодая девушка. -- Что Танюша? Ей лучше? Хуже? Да?

-- Плоха Танюша! Вряд ли выживет! Жаль девочку! Такая хорошенькая, нежненькая... Самая ласковая изо всех наших детей! -- печально роняла надзирательница.

-- Умрет! -- едва удерживая слезы, глухо проронила упавшим голосом Лика. -- Но... Но почему же вы раньше не дали мне знать об этом? -- с упреком бросила она Коркиной.

Да помилуйте, Лидия Валентиновна! Вы сами должно быть были больны! -- оправдывалась та. -- Кто бы вас посмел беспокоить? И потом, ухудшение в последние три дня началось только. Мы вас зря беспокоить не хотели. Если бы вы здоровы были, приехали бы сами! А раз вас нет, значит, больны. Иначе и быть не могло!

-- Иначе и быть не могло! -- эхом откликнулась Лика, в то время как ее сердце сжалось вполне заслуженным упреком. Она отлично поняла, что добрый князь не хотел тревожить ее в счастливые минуты и о Танюшином недуге умышленно не сказал ни слова. А она-то! Ни разу не навестила питомника за все время. О, как жестоко, как несправедливо было с ее стороны уйти в свое эгоистическое счастье, забыв обо всем остальном мире. Разве эти дети, маленькие, жалкие сироты, призреваемые здесь в питомнике, не брошены были ею на произвол судьбы за все это время?

-- Где Танюша? -- резко произнесла она, желая замаскировать охватившее ее волнение.

-- Пожалуйте. Я ее у себя в комнате держу: в детской совсем невозможно, ребята беспокоят. Сила Романович пожертвовал опять на устройство лазаретной палаты, по этой лестнице же велел нанять небольшую квартиру.

-- Сила Романович... Да... Да... Хорошо! -- как во сне, роняла Лика.

Страх за Таню, раскаяние, угрызение совести, негодование на себя, все смешалось в душе Лики, все слилось в один сплошной мучительный хаос.

-- Тетя Лика приехала! Кто скорее к тете Лике! -- услышала она веселый голос Федюши, и вся орава детишек бросилась на встречу к ней.

-- Ты больна была? Отчего не ехала? А мы ждали, ждали! Танюша захворала... Кричит все время... Страшно! Доктор ездит, такой важный с очками на носу! Страсть! -- докладывали ей со всех сторон ребятишки.

-- Милые вы мои... -- бегло ласкала их мимоходом Лика, -- соскучилась я без вас. Постойте-ка, сейчас к Танюше схожу и вернусь к вам снова.

Она нежно отстранила от себя прильнувшего к ней Федю, кивнула остальным и быстро направилась в комнату Коркиной.

На широкой постели надзирательницы, вся красная и пылающая, как огонь, лежала Танюша. Белокурые локоны растрепались по подушке, окружив точно сиянием исхудалое и заострившееся личико больной. Глаза девочки были широко раскрыты и блестели нестерпимым, горячечным блеском. Пересохшие губки с трудом выпускали горячее дыхание.

-- Тетя, Лика... -- с трудом произнесли эти губки, и исхудалая, похожая на лапку цыпленка, ручка, с трудом отделившись от одеяла, протянулась к молодой девушке.

-- Сокровище мое! -- изнемогая от жалости, произнесла Лика, осторожно охватывая исхудалое тельце ребенка.

-- Я рада, что ты приехала! Я рада! -- лепетала Танюша, -- я боялась, что не увижу тебя и князеньку. Я так тебя люблю, тетя Лика, так люблю и вот... Вот увидала, наконец.

"Что это? -- сознательное предчувствие смерти или, так детский лепет у нее?" -- подумала тревожно Лика и вдруг, наклонившись над Таней, сейчас только увидела багровые пятна, зловещими кругами, выступившие на груди и шейке больной.

-- Когда был доктор? -- дрожащим голосом спросила она надзирательницу.

-- Вчера вечером, Лидия Валентиновна.

-- А этого он не видел? -- спросила Лика, указывая на пятна, покрывавшие тельце Тани.

Валерия Ивановна, очевидно, сама только что заметила их сейчас.

-- Боже мой, заразное что-то у Танюши нашей, -- прошептала она в ужасе и тревоге.

-- Надо детей отделить... Или ее увезти отсюда... Надо весь приют перевернуть вверх дном. Доктора еще позвать, консилиум собрать, что ли, -- роняла слово за словом Лика, хватаясь за голову и в волнении дрожа всем телом.

-- Сейчас же детей перевести в другое помещение... Сию минуту необходимо сделать это. Да.

-- Нельзя этого, Лидия Валентиновна, нельзя без княжеского приказания, он сказал, что все сделает сам, не могу действовать без него, -- отвечала Коркина, волновавшаяся не менее Горной.

-- Но Танюша умрет, пожалуй, пока мы узнаем распоряжение князя?

-- Ничего не могу поделать, Лидия Валентиновна неудобно без его разрешения, -- твердо произнесла Коркина, а у самой сердце облилось кровью при мысли о том, что могло случиться с Таней.

-- Я поеду к нему! -- глухо произнесла Лика, -- и привезу его сюда к Танюше... Надо ее спасти! -- во чтобы то ни стало спасти, поймите!

-- Не уходи, тетя Лика... побудь у меня... Побудь, -- залепетала в туже минуту в смертельной тоске больная, цепляясь своими худенькими пальчиками за платье молодой девушки.

-- Сокровище мое, я опять к тебе, приеду... Маленькая моя! Бесценная моя бедняжка!

И Лика осыпала бесконечными поцелуями слабенькую, крошечную грудку, где зловещими пятнами выступили признаки болезни. Потом, на скоро пожав руку Коркиной и сказав, что через полчаса будет здесь снова, вышла из приюта.