Семь молоденьких девиц, или Дом вверх дном
Глава 18 Семь молоденьких девиц, или Дом вверх дном
- Просмотров: 7
Глава 18 Семь молоденьких девиц, или Дом вверх дном. Элизабет Мид-Смит
Покаяние
Пока я шла через поле к отцу, я обдумывала, что скажу ему при встрече. Сначала я решила сразу признаться во всем ему одному, но потом подумала, что такого наказания, назначенного самой себе, как бы оно ни было тяжко, все-таки слишком мало для искупления моей вины. И я решилась на нечто гораздо более трудное.
Папа ждал моего прихода в доме фермера Ноулза; он смотрел вдаль, очевидно, беспокоясь, почему меня так долго нет, и как только заметил мое приближение, тотчас же торопливо пошел мне навстречу. Я бросилась к нему со стесненным сердцем.
– Ах ты, глупенькая моя дочурка, – ласково сказал папа. – Нужно же было тебе выдумать такое – бежать из дома. Как же ты всех нас напугала! Тебе следовало прийти ко мне и объяснить, что тебя так сильно встревожило.
Я не в силах была вымолвить ни слова и только крепче сжимала руку Джулии, которая отвечала мне таким же пожатием.
– Я хотела бы как можно скорее вернуться домой, – сказала я. – Там, дома, я все объясню.
– Что все? – прервала меня Джулия. – Ваши родители уже все знают. Наверное, ваш отец уже простил вам ваш легкомысленный поступок.
– Меня главным образом огорчает недостаток доверия ко мне со стороны Мэгги, – сказал папа, заглядывая мне в лицо.
Я не ответила ни слова. Скоро мы уже ехали назад в Эксетер, где сели в первый же поезд на Гезельхарт, и в третьем часу дня я уже снова была у себя дома.
Нас вышли встретить мама, Джек и наши девицы; все радовались нашему приезду и громко приветствовали меня.
– Кажется, еще никогда в жизни я не встречал такой сумасбродной девчонки! – не мог не съязвить Джек, хотя было заметно, что он тоже переволновался из-за моего исчезновения.
Я молчала. И только когда мы все собрались на террасе, я, повернувшись лицом к окружающим, сказала:
– Прошу всех вас не прерывать меня, прежде чем вы не выслушаете то, что я хочу сказать. Вас, Джулия, я попрошу стать тут, возле меня.
– Слушайте, Маргарет, – тревожно шепнула мне на ухо Джулия. – Если вы начнете объяснять то, о чем мы говорили сегодня утром, то я никогда, никогда вам этого не прощу!
Я повернулась к ней и, пристально глядя ей в глаза, тихо ответила:
– Неужели вы будете сердиться на меня за то, что я наконец исполню свой долг и сниму груз тяжести со своей души?
Джулия хотела что-то возразить, но, поняв по выражению моего лица, что я приняла твердое решение признаться во всем, только молча склонила голову.
– Если ты собираешься произнести какую-нибудь длинную назидательную речь, – издевательски заметил Джек, – так поторопись, пожалуйста, а то я вижу, что по аллее приближается экипаж сэра Уолтера Пенроуза – это Вайолет едет к тебе в гости.
Я на минуту задумалась. Если и Вайолет будет присутствовать при моем признании, это будет, пожалуй, чересчур. Но потом решила, что так даже лучше: она наверняка что-то слышала о пропаже письма с чеками; пусть она тоже узнает всю правду.
– Я подожду, пока подъедет Вайолет, – объявила я. – Пусть она тоже выслушает то, что я хочу сказать.
– Но ведь Вайолет не принадлежит к нашему семейству, – с некоторой досадой сказала мама.
– Предоставь Мэгги поступить так, как она считает нужным, – вступился папа.
По-видимому, как мама, так и папа уже поняли, что речь идет о чем-то чрезвычайно важном для меня. Все окружили меня – кто с молчаливой тревогой, кто с нетерпением.
Вайолет подъехала к нашему крыльцу и, быстро выскочив из экипажа, бросилась ко мне с распростертыми объятиями.
– Ах, как вы всех нас напугали! – воскликнула она. – Никогда не забуду, какую ночь я провела, когда узнала, что вы пропали без вести! И как же я рада, что вы опять дома!
– Пожалуйста, Вайолет, не говорите больше ни слова, – прервала я ее. – Подождите минутку. Дайте мне сначала высказаться! – я посмотрела на маму; она взяла Вайолет за руку и отвела ее немного в сторону.
Это было настоящее судилище! И я на нем являлась добровольной обвинительницей самой себя. На минуту я призадумалась, а потом начала:
– Я хочу сообщить всем вам – папе и маме, моим подругам и Джеку – нечто такое, что, наверное, поразит вас и покажет вам вашу Маргарет в настоящем свете, а не такой, какой вы ее себе представляете. Вот уже несколько месяцев, как я хожу среди вас, всеми силами стараясь скрыть от вас свою тайну и выдавая себя за прежнюю Маргарет. Все вы считаете, что я хорошая девушка или, во всяком случае, что я не хуже многих других девиц. А на самом деле я совершенно недостойна вашего уважения! Ах, как я низко пала! Все это время я добивалась только одного – чтобы никто не узнал моей тайны. Но я не думала о том, что от Бога ничего нельзя скрыть. И вот, наконец, Джулия открыла мне глаза и, сама того не подозревая, заставила меня образумиться.
– Маргарет, прошу вас, замолчите! – в сильном волнении вскричала Джулия, крепко сжав мою руку.
– Нет, Джулия, я должна высказать все до конца, – твердо возразила я. – Я должна оправдаться перед собственной совестью. А вам, Джулия, я обязана тем, что у меня наконец открылись глаза, и я могу приступить к этому трудному, но неизбежному признанию. Папа, – продолжала я с глазами, полными слез, – я буду все время смотреть на тебя, пока не расскажу без утайки все подробности моего проступка.
И я начала свою исповедь. Откуда у меня брались слова, я и сама не понимаю; как возникла такая отчаянная решимость – не знаю; наверное, меня поддерживала глубокая уверенность, что я поступаю так, как велит нам христианский долг.
Мои слушатели стояли вокруг меня в полном безмолвии; во время своего рассказа я по очереди бросала беглые взгляды на лица окружающих и замечала, как менялись их выражения: Вайолет побледнела, а глаза милой Веды наполнились слезами; Люси притихла, а Адель многозначительно переглянулась с сестрой, которая ответила ей кивком и еще крепче сжала мою руку. Что касается Джека, то его щеки побагровели, он стоял не шевелясь, с опущенными глазами. Лицо моей мамы было мертвенно-бледным, казалось, она была готова упасть в обморок.
Один только отец помог мне довести мою исповедь до конца: его лицо все время сохраняло обычное спокойное выражение, только глаза пронизывали меня до глубины души, и в них светилось безграничное сочувствие к моему чистосердечному раскаянию.
Да, я рассказала все, без малейшей утайки! Рассказала, как во мне зародилась ревность, когда я видела, что мои родные, как мне казалось, слишком ласково относились к приезжим девушкам; как во мне росла недоброжелательность и даже ненависть к ним; как я унизилась до того, что позволила себе подслушать их разговор, укрывшись в беседке. Потом я рассказала про письмо Джека. Да, мне поневоле пришлось раскрыть тайну брата, иначе я не смогла бы объяснить побудительную причину моих последующих поступков; я коснулась и того, как я очутилась во власти Джулии, и как мне было ненавистно подчинение ее воле.
Тут я прервала свой рассказ и, обернувшись к Джулии, сказала:
– Но хотя я и ненавидела Джулию, именно она своим великодушным поведением пробудила мою совесть; она, никогда раньше не сказавшая ни слова лжи, не задумываясь солгала, чтобы выгородить меня. Она дала ложное объяснение истории с чеками, вложенными в пропавшее письмо. Но теперь, – заключила я, – я хочу, чтобы всем вам была известна истина; совесть вынуждает меня покаяться перед вами: да, я действительно утаила письмо с чеками, адресованное Джулии, и все это время я вела себя самым недостойным образом, стараясь оградить себя от справедливых нареканий…
Голос мой оборвался, накопившиеся слезы душили меня. А бедная Джулия, уже некоторое время тихо плакавшая возле меня, на моих последних словах раскрыла свои объятия, и я, обессилев, припала к ее груди.
Теперь мне остается добавить лишь несколько слов. В тот вечер я долго беседовала со своим отцом. Не буду повторять здесь то, о чем со мной говорил отец; его слова слишком дороги мне, они драгоценны и святы. Скажу только, что он, нисколько не умаляя моего проступка, а напротив, строго осуждая его, все-таки заверил, что прощает меня – ввиду моего чистосердечного признания.
– Подобно тому, как простил своего сына тот отец, о котором говорится в притче? – спросила я.
– Да, – ответил папа, – но тебе недостаточно моего прощения, ты должна еще покаяться перед твоим Небесным Отцом.
В этот вечер я легла спать с облегченной совестью. Перед сном я долго плакала, но то были слезы, которые смывают с души накопившиеся дурные помыслы. На другое же утро я проснулась спокойной и счастливой тем, что я дома, среди своих, и у меня уже нет причин сторониться окружающих или терзаться мыслями о том, что меня могут уличить в дурном поступке. С моей души как будто свалилась страшная тяжесть, и я была готова снова восхищаться природой и домашним уютом, которыми я была окружена.
Все, о чем здесь рассказано, произошло два года тому назад. Джулия, Адель, Веда и Люси все еще по-прежнему живут в нашем доме. С Сесилией я так же дружна, как и раньше, даже еще больше полюбила ее. С Вайолет Пенроуз мы время от времени встречаемся. Но так как каждое дурное дело, даже искупленное покаянием, неминуемо оставляет след, так и мой проступок, хотя и совершенный больше под влиянием гордости и ревности к американкам, чем с какой-либо злой целью, все-таки нарушил дружеские отношения, которые устанавливались между мной и милой Вайолет. Мне кажется, сама Вайолет не разлюбила меня, но леди Пенроуз отнеслась к этому делу иначе; она написала письмо моему отцу, в котором сообщила, что разочаровалась во мне и считает, что ее дочери не следует часто видеться со мной.
Тем не менее, хотя мне и было тяжело лишиться дружбы Вайолет, но я приобрела нового друга – Джулию, которую я наконец вполне оценила и которая сделалась моей ближайшей, неразлучной и преданной подругой.
Все у нас в доме идет своим чередом. Все окружающие, как будто по взаимному уговору, постепенно сумели водворить меня на мое прежнее место у нашего счастливого семейного очага.
Глава 17 Семь молоденьких девиц, или Дом вверх дном
- Просмотров: 7
Глава 17 Семь молоденьких девиц, или Дом вверх дном. Элизабет Мид-Смит
Жертва Джулии
Прошло, по всей вероятности, довольно много времени, прежде чем я очнулась и поняла, что кто-то ухаживает за мной и говорит со мной нежным, ласковым голосом:
– Успокойтесь, Мэгги! Ах, какая же вы глупенькая! Что это вы затеяли! Но это все пустяки; сейчас вы вместе со мной отправитесь домой, и все уладится, не сомневайтесь.
– Это вы, Джулия? – спросила я, глядя на нее с удивлением. – Как вы добры!.. Но все-таки я не вернусь домой, нет, ни за что на свете!
– Да бросьте! Ведь ничего особенного не случилось, и если бы не ваше отсутствие, мы все были бы веселы и счастливы. Вот смотрите, тут яблоко из вашего собственного сада. Понюхайте, как оно вкусно пахнет.
Джулия протянула мне яблоко, но я оттолкнула ее руку и продолжала сидеть с поникшей головой.
– А теперь послушайте мои новости, – сказала Джулия. – Сесилия вне опасности, это доктор твердо сказал, теперь дело пойдет на поправку. Вайолет Пенроуз здорова и вряд ли она могла заразиться корью, потому что уже перенесла эту болезнь в раннем детстве. О них вам, значит, нечего беспокоиться. Теперь о вас. Ну и задали вы нам страху! И, главное, совершенно напрасно.
– Я вас не понимаю, Джулия, – промолвила я, уже несколько успокоившись.
– Так вот, слушайте; я вам расскажу все по порядку. Что же касается вашего непонимания, так вы ведь никогда меня не понимали, не правда ли? Если бы вы постарались хоть немного понять меня, то никогда не случилось бы всей этой злополучной истории.
– Но, Джулия, вы тоже меня не щадили и не хотели войти в мое положение; ведь мне было нелегко уступить свое место в родном доме…
– Может быть, вы отчасти и правы, и я во многом раскаиваюсь, но не будем сейчас говорить об этом.
– Да, скажите лучше, как вы разыскали меня, – попросила я.
– Как разыскала? Неужели вы воображали, что могли скрыться – в такой стране, как Англия! Найти вас было бы нетрудно, и к тому же булочник из Эксетера прислал сегодня утром телеграмму вашему отцу.
– И папа знает, где я нахожусь?
– Разумеется, знает, – ответила Джулия. – Он и предложил мне отправиться за вами вместе с ним.
– Так где же он теперь?
– Вы увидите его, когда оправитесь настолько, что будете в силах встретиться с ним.
– Но скажите, что папа? Как он отнесся к моему бегству?
– Он страшно беспокоился, и я не знаю, что с ним было бы, если бы не сообщение булочника Лоусона. Ах, Маргарет, будь у меня такие любящие родители и друзья, как у вас, я чувствовала бы себя, кажется, на седьмом небе от восторга! Вы сами не цените своего счастья! И, сказать по правде, все последнее время вы вели себя вовсе не похвально. Но слушайте дальше. Мы с вашим отцом сначала поехали к булочнику; там все были сильно встревожены, так как незадолго до нашего приезда обнаружилось, что не только вы сбежали, но что с вами исчезла и их дочь, тоже Мэгги. При нас, однако, была получена телеграмма, уже из этой деревни, что вы обе находитесь здесь. Мы тотчас же раздобыли экипаж и приехали сюда. В следующий раз, когда вы, мисс Маргарет, вздумаете бежать из дома, то уж постарайтесь скрыться в такой стране, где нет телеграфа!
– Значит, мое бегство только усугубило мою беду! – воскликнула я в полном отчаянии. – Боже мой, что же мне делать?
– Успокойтесь, пожалуйста. О чем вы так сокрушаетесь? Дома, разумеется, очень недовольны тем, что вы пустились в бегство, причем неизвестно ради чего, но кроме этого у ваших родителей нет ни малейшего повода упрекнуть вас в чем бы то ни было.
– Как? А история с чеками? Ведь все уже обнаружено! Миссис Роббс рассказала моей маме обо всем в тот же день, когда я бежала из дома. Разве вы не поняли, что это и послужило поводом к моему бегству?
– Да, правда, эта несносная почтмейстерша вмешалась очень некстати! Она ужасно расстроила вашу маму. Когда мы вернулись домой с пикника, я тотчас же заметила, что тут что-то произошло, хотя никто еще не знал о вашем побеге. Как только ваш отец вернулся домой, ваша мама отвела его в сторону. Я вмиг сообразила, что тут не обойдется без моего вмешательства, и подошла к ней. «Простите меня, – сказала я, – но, кажется, я догадываюсь, о чем у вас идет разговор, и могу, со своей стороны, кое-что прояснить по этому делу и прошу вас выслушать меня». И мы втроем прошли в кабинет вашего отца, где я им все рассказала.
– То есть как все? – в панике перебила я.
– Да насчет чеков. Я сказала им, что тут кроется маленькая тайна, которая касается лично меня, и что чеки я сама вам дала, чтобы их разменять на деньги, и что вы тут ни в чем не виноваты. Я взяла всю вину на себя, Маргарет, потому что, во-первых, не могла же я допустить, чтобы вы вконец истерзались из-за этих несчастных чеков, и еще потому, что…
Голос Джулии прервался от охватившего ее волнения. Я пристально на нее взглянула и, быстро вскочив на ноги, бросилась к ней со словами:
– Значит, вы солгали, чтобы спасти меня от позора?
– Если хотите, пожалуй, и так, – ответила Джулия. – И при этом, – добавила она, – я нисколько не чувствую себя несчастной, и совесть моя спокойна.
– Но вы же говорили раньше, что никогда в своей жизни не сказали ни слова лжи?
– Да, совершенно верно, я никогда не лгала раньше. Первый раз в жизни я решилась солгать – ведь это была единственная возможность спасти вас. Может быть, я поступила дурно, но теперь дело уже сделано, и чем меньше мы будем рассуждать об этом, тем лучше. Теперь вам надо только подтвердить все, что я сказала, и полагаю, что этим все дело и кончится. На почте можно объяснить, что вышло простое недоразумение. Ведь письмо было адресовано мне, и если я не заявляю претензий, то им до него нет никакого дела. Ваши родители, по-видимому, вполне удовлетворились моим объяснением; следовательно, если они и будут сердиться на вас, то только из-за того, что вы сбежали из дома.
– Но как же они объясняют себе мой побег? Они же должны понимать, что я неспроста решилась на такой шаг.
– Неужели вы думаете, что я настолько недогадлива, что не сумела объяснить причину вашего побега, хотя и действительно совершенно сумасбродного. Я сказала вашим родителям, что на вас сильно повлияла болезнь Сесилии, в которой вы отчасти винили себя, так как вы послали ее в Гарфилд для обмена моих чеков. Вы считали это непростительным легкомыслием с вашей стороны, и когда вы узнали, что девушка смертельно больна, то совсем потеряли голову и пустились в бегство.
Я была потрясена. И вдруг я вспомнила еще одну историю – со злополучными деньгами Джека.
– Скажите, Джулия, а вы помните, как еще раньше выручили меня – дали мне деньги, которые мне были тогда крайне необходимы. Но как вы догадались?.. И сумма – ведь ровно столько мне и было нужно!
– Секрет прост, – ответила Джулия. – Я заметила, как вы изменились в лице, прочитав письмо Джека, услышала ваш разговор с мамой и подумала: какие проблемы могут возникнуть у молодого человека, которыми он делится с сестрой, но о которых не следует знать его матери? Скорее всего, что-то, связанное с деньгами. И мне так захотелось вам помочь! Правда, если помните, не вполне бескорыстно… А что касается суммы, то ведь мы, американки, практичны. Я просто прикинула, сколько вы с Джеком можете накопить из карманных денег, то есть, на что он может рассчитывать, и решила, что двух соверенов будет вполне достаточно.
– Джулия! – вскричала я, до глубины души тронутая ее великодушием. – Вы всегда поступали так благородно! А я недостойна вашего расположения и уж тем более самопожертвования…
Я бросилась к ней и от всего сердца горячо поцеловала.
Потом я несколько минут простояла молча, закрыв лицо руками.
– Джулия, – сказала я наконец, – где мой отец? Отведите меня к нему, я сейчас же хочу его видеть.
Глава 15 Семь молоденьких девиц, или Дом вверх дном
- Просмотров: 12
Глава 15 Семь молоденьких девиц, или Дом вверх дном. Элизабет Мид-Смит
Деревенская почтмейстерша
Утро прошло незаметно, и никто из посторонних не помешал нам наслаждаться семейным праздником. Я дорожила каждой минутой этого дня, так как несмотря на мое собственное и всеобщее веселое настроение, меня постоянно тревожила мысль о том, что будет завтра, когда все узнают о моем проступке. Этот чудесный день казался мне последним счастливым днем в моей жизни…
Было условлено, что днем мы все отправимся в рощу, где будет устроен обед на открытом воздухе. Пикник удался на славу; мы уже заканчивали его чаепитием в шестом часу вечера, когда вдруг мама подозвала меня к себе.
– Надеюсь Мэгги, что ты не испугаешься, – сказала она, – но я получила сейчас крайне неприятное известие, которое меня сильно встревожило.
– Что такое, мама?
– Девочка, которая принесла нам молоко из деревни, сказала мне, что твоя маленькая подружка Сесилия Ферфакс опасно заболела. Я хочу сейчас же пойти навестить ее. Доктор опасается, что она не перенесет этой болезни; по словам девочки, он даже сказал, что она может не дожить до утра.
– И ты, мама, собираешься туда? – спросила я дрожащим голосом.
– Да, я сейчас же еду к ним. Я знала, что это известие подействует на тебя очень сильно, но прошу тебя, Мэгги, по возможности сохранять присутствие духа. Мне бы очень не хотелось испортить наш пикник и расстроить папу. Конечно, позже, вечером, придется ему все сказать, но пока я хотела бы уехать отсюда незаметно.
– Да, так будет лучше, мама. Но вот что, возьми меня, пожалуйста, с собой. Я ведь всегда так любила Сесилию!
– Я это знаю, Мэгги, но у нее может быть какая-нибудь опасная заразная болезнь, и тебе не следует входить к ней в дом.
– Но я могу проводить тебя только до ее дома и не входить туда.
– Хорошо, поедем, если ты так этого хочешь. Впрочем, папа найдет вполне естественным, что я взяла тебя с собой. А вот и Джулия, она поможет нам в этом деле.
Мама подозвала Джулию и объяснила ей, что должна срочно ехать со мной к Сесилии. Она попросила Джулию позаботиться о том, чтобы пикник не сорвался и чтобы все шло своим чередом. Наше отсутствие можно было объяснить тем, что маме пришлось срочно поехать в деревню по приходским делам.
Джулия взялась все устроить, а мы с мамой уселись в кабриолет, запряженный моим пони. Я погоняла Бобби, всю дорогу мы с мамой молчали.
Но когда мы проезжали через деревню, из дверей почтовой конторы выскочила почтмейстерша, миссис Роббс, и стала делать знаки, чтобы мы остановились.
– Мне нужно сказать вам два слова, сударыня, – сказала она, обращаясь к маме. – Кстати, тут и мисс Маргарет, она-то мне и нужна. У меня очень важное дело к вам, миссис Гильярд. Пожалуйста, зайдите ко мне.
– Нет-нет, сейчас нам некогда, мама спешит к больной, – крикнула я и так сильно хлестнула Бобби кнутом, что он всхрапнул и рванулся вперед.
Мама только успела сказать миссис Роббс, что заедет к ней завтра утром.
– Странно, о чем это ей так срочно понадобилось поговорить со мной, – заметила мама. – Может быть, она узнала что-нибудь новое о пропавшем письме?
– О каком письме? – спросила я, стараясь говорить равнодушным тоном.
– О письме с чеками. Я только вчера узнала об этой истории. Миссис Роббс, понятно, очень расстроена, так как уже известно, что это письмо было получено именно в ее почтовой конторе. Но что это ты так побледнела, Мэгги? Тебя, наверное, расстроило известие о болезни Сесилии. Но ведь ты знаешь, дитя мое, что жизнь и смерть – в руках Божьих… А вот и домик лесничего; я зайду и узнаю, что с Сесилией, а ты останься в кабриолете и подожди меня.
Я отвела своего Бобби в тень под деревьями и довольно долго прождала возвращения мамы. Все кругом дышало невозмутимым спокойствием, но сердце мое было преисполнено тревоги, и я уже не могла, как в былое время, наслаждаться природой. Я дошла до крайней степени нервного возбуждения. Бедная Сесилия была смертельно больна, но в ту минуту я относилась к этому гораздо более равнодушно, чем к моему собственному отчаянному положению. Куда мне скрыться от позора? Какие усилия приложить, чтобы стать прежней – честной, беззаботной, веселой девушкой, какой я была, пока так необдуманно не утаила это несчастное письмо!
Вскоре я услышала голос мамы: она разговаривала с миссис Ферфакс, которая провожала ее до калитки их садика.
После какого-то замечания мамы, которое мне не удалось расслышать, миссис Ферфакс ответила:
– Я и сама не понимаю, как это случилось и зачем моей девочке понадобилось выбираться из дома в такую рань. Она вылезла из окна, чтобы нас не разбудить. И все для того, чтобы повидаться с мисс Маргарет! А теперь она лежит при смерти. Это ужасно! Если она, бедняжка, умрет, то в ее смерти надо будет в первую очередь винить вашу дочь. Да, сударыня, мне жаль вас расстраивать, но мисс Маргарет просто погубила мою бедную Сесилию!
– Вы не имеете права так говорить, – спокойно возразила мама. – Моя дочь, скорее всего, вовсе не желала, чтобы бедная Сесилия пошла встречать ее в рощу, особенно при ее болезни. Впрочем, я выясню это с моей дочерью. Я постараюсь быть у вас сегодня еще раз, попозже вечером, чтобы помочь ухаживать за больной, а пока – до свидания!
Мама вернулась ко мне, и по ее бледному лицу было видно, что она сильно встревожена. Она немного помедлила, прежде чем сесть в экипаж.
– Не знаю, не опасно ли мне садиться рядом с тобой сразу по выходе из дома больной, – сказала она. – Сесилия очень плоха. У нее воспаление легких и корь. В Гарфилде было несколько случаев кори, и бедная девочка, должно быть, заразилась там, когда ходила в почтовую контору. Ее мать говорит, что она ходила туда по твоему поручению, Мэгги, и я не могу понять, зачем тебе это понадобилось.
Мама вопросительно посмотрела на меня, но я упрямо промолчала.
– Знаешь что, Мэгги, мы, пожалуй, не вернемся на пикник в рощу, а лучше сначала поедем домой. Мне надо о многом поговорить с тобой наедине. Но успокойся, тут нет ничего страшного. Будем надеяться, что Сесилия поправится. Ты просто поступила необдуманно, но это должно послужить тебе хорошим уроком, чтобы научиться владеть собой и не падать духом, когда придется понести наказание за неразумные поступки. Между прочим, я только что узнала, что вы с Вайолет ходили навещать Сесилию.
– Да, мама, мы были у нее. Ферфакс сказал нам, что у нее только сильная простуда. Мы думали, что простуда – неопасная болезнь.
– А на деле оказалось, что это корь. За тебя я не особенно опасаюсь, но ужасно боюсь за Вайолет. Она такая слабенькая девочка, и если она захворает, то я не знаю, что станет с ее родителями. Как только вернусь домой, сейчас же напишу леди Пенроуз и сообщу ей о болезни Сесилии.
– Ах, мама, почему вокруг только одни несчастья! Право, я думаю, что лучше было бы мне вовсе не родиться на свет!
– Грешно говорить такие вещи, – возразила мама. – Разве у тебя нет жалости к тем, кто тебя любит, и нет мужества, чтобы переносить неизбежные жизненные невзгоды? Вооружись терпением и твердостью духа, дитя мое! Я вижу, что ты сильно встревожена, Мэгги. Мы с тобой как-нибудь в другой раз поговорим о том, в чем тебя обвиняет миссис Ферфакс, а пока я тебя прошу только объяснить мне, как могло случиться, что ты в такую рань встретилась с Сесилией.
– Она, должно быть, отчасти была в бреду, мама. Я пошла в рощу, чтобы набрать цветов для папы, и не знала, что встречусь там с ней.
– Я верю тебе, Мэгги, но все-таки тут не все для меня ясно. Мать Сесилии говорит о какой-то тайне между тобой и больной девочкой. Оказывается, Сесилия уже продолжительное время о чем-то беспокоится, и это связано с тобой.
Я отвернулась в сторону и ничего не ответила.
– Судя по всему, Мэгги, тут действительно кроется какая-то тайна, и я буду ждать от тебя полного признания, – продолжала мама. – Наша святая обязанность – сделать все возможное, чтобы спасти жизнь девочки и успокоить, если ее что-то мучает в эту минуту. Ты сперва пойди наверх и на всякий случай перемени платье, а потом посмотрим, сколько времени у нас останется до возвращения наших с пикника.
Подъезжая к нашему крыльцу, я с ужасом увидела миссис Роббс, которая, очевидно, поджидала нашего возвращения.
– Право же, миссис Роббс, – сказала мама, – я вам уже объяснила, что у меня сегодня нет времени.
– Но мне крайне необходимо поговорить с вами, сударыня, – настаивала почтмейстерша. – Дело касается моей чести. И вы, мисс Маргарет, непременно должны присутствовать при нашем разговоре, поэтому я попрошу вас не уходить, – продолжала она, загораживая мне дорогу.
– Но моей дочери срочно надо переодеться, – вступилась мама. – Я вас не понимаю, миссис Роббс. Если у вас действительно такое неотложное дело, то я могу уделить вам минут пять, а лучше отложить разговор до завтрашнего утра. Бедная Сесилия Ферфакс опасно больна, и надо прежде всего позаботиться о ней.
– Это и неудивительно, что девочка захворала! – воскликнула миссис Роббс. – Вам, может быть, неизвестно, что она две недели назад ходила в Гарфилд? Так выслушайте меня, сударыня! Это дело требует немедленного разъяснения. При том, скажу откровенно, что мне очень тяжело приходить к вам для разоблачения столь позорного дела, в котором замешаны члены вашего семейства…
– Позорного дела? Для нашего семейства? Вы забываетесь, миссис Роббс! – воскликнула мама.
Больше я ничего не слышала, потому что в ту же минуту бросилась по лестнице наверх. Сорвав с себя нарядное шелковое платье и бросив на постель мою чудесную шляпку, я дрожащими руками стала поспешно одеваться в свой будничный наряд. Меня охватил такой ужас, что я ни о чем не могла думать и действовала как будто машинально.
«Я не в силах это терпеть дольше, – повторяла я про себя. – Я негодная, скверная девчонка, хуже меня никого нет на свете! Остается одно – бежать из дома!»
Я открыла комод, достала свой кошелек, в котором хранились пять шиллингов, полученные накануне от Ферфакса, сунула кошелек в карман и, схватив жакетку и старенькую шляпу, сбежала вниз по лестнице.
В доме не было ни души, вся прислуга находилась на месте пикника в роще. Я остановилась на минутку и прислушалась к разговору мамы с почтмейстершей, но они говорили так тихо, что я ничего не смогла расслышать.
С тяжелым сердцем оглядела я наш чудесный домик, мой любимый домашний очаг, где я прожила столько счастливых лет. «Увижу ли я его когда-нибудь вновь?» – промелькнуло у меня в голове. Но время терять было нельзя, и я поспешно направилась к выходу.
Пройдя через двор, я открыла калитку и оказалась на дороге, которая вела к железнодорожной станции, расположенной как раз в противоположной стороне от рощи, откуда должны были скоро прийти домой с пикника папа и все остальные. На дороге никого не было видно. Я пустилась бежать без оглядки, и чем быстрее бежала, тем сильнее меня охватывал ужас. Мое сердце колотилось в груди и сжималось от боли.
Скоро меня обогнал крестьянин на телеге; он поглядел на меня и крикнул: «Беги, беги, не отставай, первой придешь к призовому столбу!» Я со страхом посмотрела на него и пустилась бежать еще быстрее. В деревне из ворот выскочила собака и принялась лаять на меня. Потом какой-то мальчишка встал мне поперек дороги, расставив руки и заграждая путь, но я проскользнула мимо него и побежала дальше.
Наконец я очутилась на станции железной дороги. Теперь все зависело от того, есть ли в ближайшее время какой-нибудь поезд. Я немного замедлила свой бег, чтобы отдышаться, и тут по сигналу семафора поняла, что ожидался поезд. Мне было безразлично, куда шел этот поезд, лишь бы мне удалось сесть в него.
Я поднялась на платформу и подошла к кассе.
– Куда направляется поезд? – спросила я.
– В Эксетер, – ответил кассир.
Город Эксетер, как я знала, находился на расстоянии примерно часа езды от нас.
– Дайте мне билет третьего класса, – распорядилась я. – И поскорее, мне не хотелось бы пропустить поезд.
Билет стоил два шиллинга. Я взяла билет и, как только поезд подошел к станции, быстро вскочила в вагон и опустилась на первую же скамейку в углу. Вагон был совершенно пуст. Я поблагодарила судьбу, что так удачно попала на поезд, и облегченно вздохнула. Что будет дальше – неизвестно, а пока я по крайней мере избежала страшного позора, угрожавшего мне в семейном кругу…
Глава 16 Семь молоденьких девиц, или Дом вверх дном
- Просмотров: 11
Глава 16 Семь молоденьких девиц, или Дом вверх дном. Элизабет Мид-Смит
На большой дороге
Когда я села в вагон, надвигались сумерки, а когда поезд подходил к Эксетеру, было уже совершенно темно. Всю дорогу я была в вагоне одна и, несколько успокоившись, обдумывала свое положение. Я никогда раньше не отлучалась из дома, хотя мне шел уже пятнадцатый год, и окружающий мир был мне совершенно неведом. Мне случалось читать о том, как девушки моих лет, совершив что-либо дурное, скрывались бегством; я раздумывала, что они делали, покинув родной дом. Прежде всего, мне, разумеется, надо было позаботиться о ночлеге, но я не имела ни малейшего представления о том, куда мне направиться в незнакомом городе.
Когда поезд остановился у большого вокзала в Эксетере, я вышла из вагона и в замешательстве стала осматриваться кругом. Стоявший поблизости сторож подошел ко мне и спросил, не ожидаю ли я кого-нибудь.
– Нет, я никого не жду, – ответила я.
– У вас, может быть, имеется багаж в вагоне, мисс?
– Нет, – сказала я и быстро направилась к выходу из вокзала.
Мне пришло в голову, что этот человек может догадаться, что я бежала из дома, и поднять тревогу. Во всяком случае, я заметила, что он внимательно оглядел меня с головы до ног и проследил за мной взглядом, когда я выходила.
Город Эксетер славится своим старинным собором; очутившись на одной из главных улиц, я вдруг услышала бой башенных часов. Эти звуки сильно взволновали меня, они словно отдавались в моем сердце; мне хотелось бежать от них подальше, чтобы окончательно не расчувствоваться.
Обратиться с расспросами о ночлеге к кому-нибудь из встречных я не осмеливалась. Однако, несмотря на волнение, я начинала ощущать голод. Я хорошо понимала, что мне надо было очень бережно обращаться со своими деньгами, ведь из пяти шиллингов у меня в кармане теперь осталось только три. Но голод все-таки надо было утолить; я вошла в первую же попавшуюся булочную и спросила булку в один пенни. Продавщица дала мне поджаристую, только что вынутую из печи булочку. Никогда в жизни я не забуду, какой вкусной показалась мне эта булка! В то время как я, стоя у прилавка, ела, продавщица пристально посмотрела на меня и сказала:
– Вы, должно быть, очень устали. Хотите, я сейчас принесу вам стул, и вы посидите, пока будете кушать?
– Благодарю вас, вы очень любезны, – обрадовалась я. Продавщица позвала девушку, по-видимому, одних лет со мной, и велела ей принести стул из кухни.
Я с удовольствием присела и доела свою булку.
– Может быть, вам угодно запить еду стаканчиком молока, мисс? – участливо спросила булочница.
– А разве у вас здесь продается молоко?
– Да, но за такой пустяк я с вас денег не возьму, – ответила булочница. – У нас всегда есть запас молока в кладовой. Мэгги, принеси-ка барышне стакан молока.
Услышав, что девушку, как и меня, зовут Мэгги, я с любопытством взглянула на нее. Это была румяная девица с добродушным круглым лицом. Она мигом исполнила поручение матери, которая куда-то вышла, оставив меня наедине с моей тезкой.
Я с наслаждением выпила молоко; отдавая стакан Мэгги, я коснулась ее руки, от чего она вздрогнула.
– Ах, как вы, должно быть, озябли, мисс! – воскликнула она. – Ваши руки холодны, как лед!
– Да, я пришла издалека, – ответила я, а потом спросила:
– А не знаете ли вы здесь кого-нибудь, у кого я могла бы переночевать сегодня?
– Если моя мама позволит, то я охотно уступлю вам местечко на своей кровати. У меня просторная кровать, и нам места хватит, я могу лечь с краешку; только бы вы согласились, а мне-то вы не помешаете.
– Отчего же, – согласилась я. – Я была бы очень рада.
– Так я спрошу маму и вмиг вернусь к вам. Мэгги бросилась к матери в соседнюю комнату и вскоре вернулась вместе с ней.
– А что, вам в самом деле негде ночевать сегодня? – обратилась ко мне булочница. – Неужели у вас нет никого знакомых или близких людей?
– Знакомых и друзей у меня много, – ответила я, стараясь казаться бодрой, – но я приехала издалека и устала, а теперь уже поздно. Я могу заплатить за ночлег, – прибавила я и вынула из кармана деньги. – Ведь вы не возьмете с меня много.
– Да мы ничего не возьмем с вас, только меня удивляет, что такая барышня, как вы, не имеет пристанища. Как же так случилось?
– На меня обрушилась беда, и я нуждаюсь в сочувствии добрых людей.
– Ах, милая мама, – вступилась девушка, – позволь мне помочь этой хорошенькой барышне!
– Разумеется, Мэгги, я ничего не имею против, но что скажет твой отец, когда вернется домой?
– Ты просто не говори ему ничего, мама.
– А вдруг нам придется отвечать за то, что мы приютили у себя барышню-беглянку?
– Тогда уж лучше мне… – начала я, быстро вскочив со своего места, но в эту минуту у меня так сильно закружилась голова, что я была вынуждена снова опуститься на стул.
Не помню, что со мной было дальше; знаю только, что я очнулась, лежа на диване в жарко натопленной комнате; Мэгги ухаживала за мной,
– Ну, теперь вам должно быть лучше, – сказала она, когда я открыла глаза. – Ну и напугали же вы нас! Вам сделалось дурно, и маме стало вас так жалко, ведь вы такая слабенькая и одинокая. Теперь уже решено, вы проведете ночь в моей комнатке. Пора нам познакомиться. Меня зовут Мэгги Лоусон, а как ваше имя?
– Меня зовут Маргарет.
– Вот как! А фамилия?
– Не все ли вам равно…
– Так вы, может быть, в самом деле беглянка?
– Ах, оставьте, пожалуйста!..
– Ну, хорошо, – сдалась Мэгги, – впрочем, это меня нисколько не пугает, напротив, я просто в восторге, что вы такая смелая! Мне приходилось слышать о подобных случаях, но никогда еще не приходилось встречаться с такими девушками. Это ужасно интересно, тут непременно есть какая-то тайна. И мама тоже очень заинтересовалась вами. Ну а теперь пойдем наверх, я покажу вам нашу спальню.
После моего одинокого путешествия и блуждания по незнакомым улицам, а также после всего, что я перенесла за последние дни, мне было очень приятно дружеское участие Мэгги Лоусон.
Я была уже не в состоянии думать о завтрашнем дне, благо сегодня я нашла приют, где смогу спокойно провести ночь.
Комнатка Мэгги оказалась совсем маленькой, но светлой, уютной и очень опрятной.
– А вот и моя постель, – показала Мэгги. – Может быть, она не так хороша, как у вас дома, так как по всему видно, что вы важная барышня, но, в конце концов, вы ведь все-таки беглянка, и, может быть, вам даже понравится переночевать в нашем скромном доме.
– Какая вы милая, вы мне очень нравитесь, – сказала я и, обняв Мэгги, крепко поцеловала ее.
– А вы-то какая прелесть! – воскликнула в ответ Мэгги, любуясь мной. – Но пора вам лечь в постель, а я вам сейчас принесу чашку горячего супа. Увидите, как хорошо вы себя почувствуете после этого.
Я все еще была так слаба, что едва держалась на ногах, и поэтому легко поддалась увещеваниям Мэгги; она принесла мне суп и посоветовала уснуть до ее прихода.
– А разве вам нельзя тоже лечь сейчас же? – спросила я, испугавшись, что останусь одна в незнакомом месте.
– Нет, нельзя, – ответила Мэгги, – мне еще надо помочь отцу заготовить хлеба, которые он будет печь завтра рано утром. Но к десяти часам я уже вернусь сюда, а вы пока постарайтесь заснуть. Я потихоньку прилягу с краешку кровати, так что вы и не услышите.
Меня в самом деле очень клонило ко сну; глаза мои так и слипались, но все-таки я заметила, что перед уходом девушка забрала с собой мое платье.
– Что вы хотите делать с моим платьем? – крикнула я ей в след.
– Мама хочет почистить его, а потом принести обратно. Спите, мисс Маргарет, не беспокойтесь.
Я хотела попросить Мэгги не уносить мое платье, но она быстро сбежала вниз, а я была до такой степени утомлена, что через минуту уже крепко спала.
Долго ли я проспала, не знаю, но когда проснулась, луна светила прямо в окно, которое на ночь оставили открытым, так как на дворе было очень тепло. Комната была освещена полосой лунного света, и я увидела у кровати булочницу, которая шепотом разговаривала с дочерью.
– Теперь уже выяснилось, кто она такая, – услышала я голос булочницы. – Ложись, Мэгги, и не шуми, чтобы не разбудить барышню; пусть она отдохнет, бедняжка. А поутру твой отец известит ее родных, что она находится у нас.
Эти слова так напугали меня, что сон у меня тут же пропал. Значит, все будет открыто, и я напрасно употребила столько усилий, чтобы скрыться из дома! Этого я не ожидала, я была просто ошеломлена словами булочницы. Мне оставалось одно – выбраться украдкой из дома и убежать куда-нибудь подальше, пока Мэгги еще будет спать крепким сном.
Я притворилась спящей и не шевелилась, пока девушка устраивалась рядом со мной. Она как легла, так сейчас же и заснула, а из соседней комнаты раздавался громкий храп булочника и его жены. Чтобы не терять времени, мне надо было воспользоваться этим первым крепким сном моих хозяев. Очень осторожно, чтобы не разбудить Мэгги, я потихоньку встала с постели и подошла к стулу, на котором, как мне казалось, булочница развесила мое платье. Но каково же было мое удивление, когда я убедилась, что никакого платья тут нет! Это не только удивило, но просто привело меня в отчаяние.
«Что же мне делать? Без помощи Мэгги мне, наверное, не удастся выбраться из дома, – думала я, – придется посвятить ее в свою тайну; она славная девушка и не выдаст меня».
Девушка спала таким сладким сном, что мне было жалко тревожить ее.
Когда мне удалось ее разбудить, я сказала шепотом, что слышала ее разговор с матерью и знаю, что отец ее рано утром намерен уведомить моих родных о том, где я нахожусь.
– Ну, так что ж из того, мисс? – ответила Мэгги. – Ведь не собираетесь же вы вечно быть в бегах, рано или поздно вам все-таки придется вернуться домой.
– Нет, нет, ни за что на свете!
– Ах, как интересно! – оживилась Мэгги. – Это ведь настоящее приключение!
– Говорите тише, милая, хорошая Мэгги, – умоляла я, – ваши родители могут услышать.
– Ну, они-то спят крепко, тут вам нечего бояться. Мы с вами можем даже громко говорить, они все равно не пошевельнутся.
– А вас-то я легко разбудила, хотя вы спали так сладко, что мне вас было жаль. Милая Мэгги, вы должны непременно помочь мне.
– Я готова все сделать для вас, милая мисс Маргарет!
– Я не нашла тут своего платья и не знаю, где оно.
– Да, это странно, разве тут нет вашего платья?
Мэгги начала осматриваться кругом, но я заметила, что она пришла в некоторое замешательство.
– Вы отлично знаете, что его здесь нет; вы с вашей матерью припрятали его куда-то. Так принесите его, мне надо сейчас же одеться и уйти из вашего дома.
– Ой, как же мне быть? Я не смею отдать вам ваше платье. Вы не знаете, как мне за это достанется от матери. Она никогда, никогда мне этого не простит! Нет, я боюсь ее ослушаться.
– Но я требую, чтобы вы принесли мне мои вещи! Ах, Мэгги, да поймите же, мне нельзя возвращаться домой! Я совершила ужасный проступок; я готова скорее умереть, чем вернуться в свой дом.
– Вы совершили что-то ужасное? Как интересно! – воскликнула Мэгги. – Вы, такая хорошенькая барышня, и вдруг – беглянка, и вдобавок еще совершили что-то ужасное! Батюшки мои! Да мне и в книжках редко приходилось читать про что-нибудь подобное!
– Ах, Мэгги, у меня очень тяжело на душе. Там, где я живу, есть бедная девочка, которая сейчас лежит при смерти, и все это из-за меня!
– Ага, понимаю; так вы – почти что преступница! Это очень любопытно, расскажите же мне, как это все произошло.
– Нет, Мэгги, оставим это; отдайте мне поскорее мое платье.
– Право, уж и не знаю, как тут быть… Мне очень жаль вас, но я боюсь исполнить вашу просьбу. Очень может быть, что за вами сюда явится полиция, и тогда всем нам несдобровать. Впрочем, тогда уж и поздно будет вам помогать. Просто голова идет кругом! Знаете, что мы сделаем: я достану вам платье, но тогда уж и мне придется бежать из дома заодно с вами. Все равно мне страшно достанется от отца с матерью, если я принесу ваше платье, так уж лучше и мне убежать, хотя мне и жаль расставаться с домом… Но ведь такой интересный случай раз в жизни выпадет! Нет, так уж и быть, я иду с вами! И слушайте, мисс, у меня в копилке – целых десять шиллингов. Нам эти деньги пригодятся; надо их взять с собой, но не тратить без особой надобности. Хорошо еще, что погода стоит такая теплая, мы сможем отлично спать под открытым небом. Итак, решено! Сейчас я принесу вам платье, и мы пустимся в бегство.
Мы поспешно оделись и потихоньку спустились с лестницы. Я сама не знала, радоваться ли мне или нет, что Мэгги идет со мной; скорее я была в таком страхе, что думала только об одном – как бы скорее выбраться из дома булочника, не разбудив хозяев.
Соборные часы пробили два часа, когда мы очутились на улице.
Мэгги была в очень веселом настроении, она старалась и меня воодушевить, но я дала ей понять, что вовсе не разделяю ее восторга.
– Конечно, трудно ожидать, чтобы вам было весело, – согласилась она, – вы же сами говорите, что совершили что-то вроде преступления. Но что касается меня, то я, кажется, никогда в жизни не была так счастлива, как в эту минуту!
Мэгги оказалась мне очень полезной, поскольку хорошо знала город; под ее руководством мы направились к окраине. Ночь стояла теплая и тихая, время уже близилось к рассвету. Моя душа была преисполнена благоговением в торжественную минуту восхода солнца, но я не смела обратиться с молитвой к Богу, так как чувствовала себя недостойной, и сердце мое сжималось от боли. А моя спутница была весела и занята только тем, чтобы не сбиться с дороги. Она составила себе план нашего бегства: мы должны были, по ее предложению, через некоторое время свернуть в поле, там отдохнуть и дождаться, когда станут проезжать телеги с рынка. По ее уверению, кто-нибудь из фермеров согласится отвезти нас куда-нибудь подальше от города, в глубь страны и поближе к морю, а там, говорила она, мы сможем добраться на каком либо судне и до берегов Франции.
Как я ни была неопытна, грандиозные планы Мэгги меня рассмешили, но я пока не противоречила ей. Вначале это путешествие на рассвете очень освежило и ободрило меня, но после часа ходьбы я вдруг почувствовала, что совершенно изнемогаю. Все пережитое мной за последнее время и вдобавок эта бессонная ночь отняли у меня последние силы; я остановилась, и жгучие слезы потекли из моих глаз.
– Ах, Боже мой! – вскричала Мэгги. – Ну, что это опять с вами, мисс? Верно, вы вспомнили про преступление, которое совершили.
– Да нет же, нет, никакого преступления я не совершала! Дело просто в том, что из-за меня сильно захворала одна милая девушка; ей надо было передать мне важное для меня известие, и она, желая спасти меня от большой беды, сама погубила себя. Вот что я имела в виду, когда говорила вам, что, может быть, я стану причиной ее смерти.
– Ах ты, батюшки! Ну, это выходит совсем не то, что я думала, – разочарованно протянула Мэгги. – Так вы, значит, никакого преступления и не совершили?
– Нет, но я все-таки очень дурная девушка, вы можете успокоиться на этот счет. Во всяком же случае, я убежала из своего родного дома, значит, на то была важная причина. Но вот что, Мэгги… Что нам делать? Я просто не в состоянии идти дальше.
– Ну так вот, что я вам скажу, – предложила Мэгги, – сейчас мы выйдем на поле и присядем под копной; вы даже сможете уснуть, если хотите.
Кое-как с помощью Мэгги добралась я до жатвенного поля; там мы уселись под копной, и я почти тотчас же впала в глубокий сон. Но Мэгги не дала мне долго спать, так как скоро, по ее словам, уже должны появиться возвращающиеся с рынка фермеры. Она теперь боялась погони больше из-за себя, чем из-за меня, и торопила меня ехать дальше.
Короткий сон все-таки очень подкрепил меня, но я начала чувствовать сильный голод. Пришлось, однако, пересилить себя, так как в это время к нам приблизилась повозка, груженная сеном. Мэгги попросила возницу остановиться и вступила с ним в переговоры, которые завершились тем, что фермер согласился подвезти нас до указанной Мэгги деревни. А там, по ее словам, жили знакомые, у которых мы сможем достать какой-нибудь еды.
Добродушный фермер ничего не взял с нас за проезд, но в деревне сам остановился на некоторое время, пока Мэгги снова выводила меня на поле и устраивала у копны ржи. Она рассудила, что за едой она отправится одна, без меня, чтобы избежать толков в знакомом ей семействе. Я легко принимала все ее предложения, хотя она была моложе меня и, в сущности, совершенно невежественной. Но под влиянием своей вины и страха я, казалось, утратила прежнее самомнение и твердость характера.
Мэгги пошла к своим знакомым и скоро вернулась с корзинкой в руках. Заинтересовавшись тем, что она принесла для нашего завтрака, я не сразу заметила, что она как-то приуныла.
– Ну, что вы раздобыли? – обрадовалась я.
– Это все очень вкусные вещи, – ответила Мэгги. – Кушайте, мисс Мэгги, вам надо подкрепиться. Тут на целых два пенса провизии: вот молоко, свежий хлеб, масло и еще спелый крыжовник; мы отлично позавтракаем.
Мы принялись за еду с большим аппетитом. А когда мы поели, Мэгги объявила, что должна сообщить мне кое-что очень неприятное. Оказалось, что фермер, который подвез нас к дому ее знакомых, выдал нас. Он рассказал, что дочь булочника, наверное, убежала из дома с какой-то барышней, которая прячется во ржи. Мэгги одолели вопросами, на которые она не знала, что отвечать. Потом Мэгги уговорили вернуться домой в тележке, на которой хозяин дома собрался ехать в Эксетер.
– Мне очень вас жаль, милая мисс Маргарет, – сказала Мэгги, – но я вижу, что мне придется покинуть вас. Все равно меня будут искать, и лучше уж мне вернуться домой добровольно с этим знакомым, а то мне еще больше достанется, если я вернусь одна или если мои родители будут вынуждены разыскивать меня. Я вам скажу откровенно, – добавила она, – что я уже и раньше, пока вы спали, начала раскаиваться в своем бегстве. Да и вам не лучше ли вернуться домой, чем скитаться по большой дороге?
Я была ошеломлена этим решением Мэгги, но смогла ответить только одно:
– Вы вольны поступать, как хотите, но я совершенно разочаровалась в вас, Мэгги. Зачем вы тогда решили идти со мной, если теперь вдруг изменяете мне?
– Все-таки, мисс, я ведь вам очень помогла; без меня вы ни за что не нашли бы этой дороги и вас, пожалуй, давно забрала бы полиция. А меня тут еще напугали, что и меня могут забрать в тюрьму – за то, что помогла барышне-беглянке скрыться от своих родителей. Если вы не хотите вернуться со мной, я с удовольствием отдам вам все свои деньги, так как мне вас очень жаль. Но сама я отправлюсь домой. Ой, смотрите, вот идет миссис Ноулз, наша знакомая фермерша; она меня предупредила, что придет сюда поговорить с вами. Пожалуйте сюда, миссис Ноулз, и скажите этой барышне, что вы думаете по поводу ее бегства.
– А я думаю только то, что вам обеим должно быть стыдно за свое поведение! – строго сказала миссис Ноулз. – Мой муж сейчас запряжет нашу лошадь, и ты, Мэгги, поедешь домой; я надеюсь, что и вы, барышня, тоже отправитесь вместе с ней.
– Нет, я ни за что не поеду назад! – отчаянно заявила я. – Вам нет до меня никакого дела, и я прошу вас оставить меня в покое!
Эта новая тревога заставила мое сердце забиться сильнее; при моей общей слабости я почувствовала, что готова опять, как вчера, упасть в обморок, но сумела овладеть собой.
Миссис Ноулз заметила, как я изменилась в лице, и сказала:
– Похожи вы на беглянку, нечего сказать! Вот что я вам скажу, моя милая, вы просто не в состоянии идти дальше, и если вы ни за что не хотите быть благоразумной и вернуться с Мэгги в Эксетер, то пойдемте к нам в дом и посидите у меня, пока не спадет жар. А лучше поезжайте-ка вы домой. Разве вас совесть не мучает, что вы заставляете ваших близких страдать! Слава Богу, что вы не моя дочь! Я живо бы вернула вас домой! Но, во всяком случае, при вашей слабости я не пущу вас скитаться по большой дороге. Если вы добровольно не последуете за мной, я готова притащить вас силой и запереть на ключ, пока за вами не приедут ваши родители. Пойдем, Мэгги; тележка уже готова, а у моего мужа много дел, и ему некогда дожидаться тебя.
– Ах ты, батюшки, вот уж это совсем не то, чего я ожидала! – воскликнула Мэгги. – Сегодня на рассвете я была просто в восторге от такого приключения, а тут выходит такая ерунда, что всякая охота бежать из дома пропадет! А еще неизвестно, что будет, когда я вернусь домой. Уж там меня, наверное, будут бранить!..
– Тебя не то что бранить, а просто выпороть следовало бы, – заявила миссис Ноулз. – И все-таки тебе надо сейчас же отправляться домой.
Мэгги нежно попрощалась со мной и, незаметно передав мне деньги, удалилась вместе с фермершей, а я осталась одна посреди поля. Когда я смотрела им вслед, меня охватило страшное чувство одиночества. Я хотела скрыться куда-нибудь, пока не вернулась фермерша: я понимала, что она уже не оставит меня в покое – отчасти из сострадания, отчасти же из чувства долга и сознания ответственности перед моими родными. Я вскочила на ноги, но тотчас же почувствовала, что силы изменяют мне.
Мои мысли начали путаться; мне казалось, что я сижу в нашей церкви, а мой отец читает проповедь; мне чудилось даже, что я слышу слова: «И когда он был еще далеко, увидел его отец и сжалился над ним…»
Ноги мои подкосились, и я потеряла сознание.
Глава 14 Семь молоденьких девиц, или Дом вверх дном
- Просмотров: 7
Глава 14 Семь молоденьких девиц, или Дом вверх дном. Элизабет Мид-Смит
День рождения отца
На следующее утро я довольно рано услышала, как все понемногу начали просыпаться и будить друг друга. Люси тоже встала и посмотрела в мою сторону, но я притворилась спящей. Потом я услышала, как они тихонько спускались по лестнице. Наконец в доме все стихло; я подошла к окну и слегка приподняла штору: молодежь весело собиралась в путь. Никто, по-видимому, и не вспомнил обо мне! В эту минуту я забыла о предложении Джулии разбудить меня вместе со всеми, от которого я отказалась. Вот как, подумала я, ведь эти девушки вышли из моего дома, как из своего собственного; они сговорились без меня устроить сюрприз моему отцу, моему дорогому отцу!..
Я посмотрела на часы; было около пяти утра – мое самое любимое время. Я невольно припомнила, как, бывало, в эти августовские дни мы с братом вставали так же рано и тайком выходили из дома, чтобы набрать цветов и веток для убранства комнат в папин день рождения. Семейный завтрак в этот день обычно устраивался на лугу перед домом; стол и кресло отца убирались цветами. Мы с Джеком всегда все это устраивали сами, а теперь… Мне стало так грустно, что я была готова разрыдаться.
Но вдруг у меня мелькнула мысль, что я могу сама устроить сюрприз отцу, без всей этой компании, которая, как я себе повторяла, безжалостно отвергла меня. Я вспомнила, что они собираются идти за цветами в Эбенизер-Кросс. Странно, что Джек не повел их к месту, известному у нас под названием Райдеровой рощи, где всевозможные цветы росли в таком изобилии, что лучшего места для их сбора в нашей округе не было; мы с Сесилией часто гуляли в этих местах. «Ах, – подумала я, – как хорошо, что еще так рано и времени у меня достаточно; пойду-ка я к этой роще и нарву так много чудных цветов, что им всем будет завидно! Еще посмотрим, кто кого!..»
Я наскоро оделась и через несколько минут уже шла через луг, направляясь к лесу. Скоро я дошла до Райдеровой рощи и пришла в восторг от изобилия полевых цветов. Любуясь чудесным видом – в эту раннюю пору, когда еще не обсохла роса и ее капли на ветках и в чашечках цветов блестели на солнце, подобно бриллиантам, – я не спеша начала наполнять свою корзину. И вдруг меня поразило нечто совершенно неожиданное: неподалеку от меня, подперев голову руками, с каким-то странным выражением лица сидела Сесилия Ферфакс. Она смотрела на меня, нисколько не удивляясь моему появлению. Увидев, что я заметила ее, Сесилия встала и медленно, едва передвигая ноги от слабости, пошла мне навстречу, но остановилась на некотором расстоянии от меня.
– Нет-нет, не подходите ко мне близко, мисс Маргарет! – крикнула она. – Это опасно, вы можете заразиться!
– Что случилось, Сесилия? – спросила я, встревоженная ее состоянием. – Почему ты, при твоей болезни, бродишь по мокрой траве? Сесилия, ты просто сумасшедшая!
– Может быть, вы правы, – ответила Сесилия, – но я должна с вами поговорить, это необходимо… Только, пожалуйста, мисс Мэгги, не дотрагивайтесь до меня!
– Но что же все-таки случилось? – повторила я. – Говори скорее, в чем дело!
– Сейчас скажу, мисс Мэгги, – она испуганно оглянулась вокруг. – Никто не идет сюда? Я жду вас уже более получаса и все время боялась, что кто-нибудь из наших появится и уведет меня домой, и тогда мне не удалось бы увидеться с вами наедине. Мне очень нездоровится, мисс Мэгги, и я боялась умереть, не повидавшись с вами. Я пришла сюда, полагая, что вы в это утро непременно захотите набрать цветов для вашего отца, и именно здесь.
– Ах, Сесилия, бедняжка моя! Но что же ты должна мне сказать?
– Вы никогда, никогда мне не простите, но вам все равно нужно это знать. Вот слушайте. Вчера вечером у нас был доктор; он меня осмотрел и объявил, что у меня какая-то серьезная болезнь; может быть, это корь, но точно пока сказать нельзя. Во всяком случае, он нашел, что я вообще очень плоха здоровьем и что меня нужно поберечь. Уходя от нас, он довольно долго говорил с моей мамой, но так, чтобы я не могла слышать. Только я все-таки подслушала одну его фразу: «Если вы не примете мер предосторожности, то эта девочка ускользнет из ваших рук». И я поняла, что я могу умереть, мисс Мэгги…
Бедная девочка выглядела так плохо, что мое сердце сжалось от сострадания. Мои собственные тревоги и опасность, что моя тайна скоро будет открыта, отошли на второй план. Я сказала:
– Ах, Сесилия, говори же скорее, что у тебя на душе, а потом я отведу тебя домой! А еще лучше пойдем сейчас же, и дорогой ты все мне расскажешь. Давай, обопрись на меня, ты ведь едва стоишь на ногах.
– Нет, не дотрагивайтесь до меня! – замахала руками Сесилия. – Вот в чем дело: над вами нависла беда, мисс Мэгги! Все теперь известно, и тайны больше нет! Известно, зачем вы меня посылали в Гарфилд. Мисс Джулия узнала обо всем еще в тот день, когда она приходила ко мне перед базаром…
– Она никому не скажет, – перебила я ее.
– Но, мисс Мэгги, я ведь тоже знаю все! Вы не имели права брать эти деньги.
– Не хочу тебе лгать сейчас, когда ты так больна, – потупив глаза, отвечала я. – Да, Сесилия, признаюсь тебе: я действительно украла это письмо с чеками…
– Вы, мисс Мэгги, так унизились? Тут что-то непонятно! Вероятно, тут замешаны ваша гордость и ненависть к американкам! Это вам затуманило голову, и вы стали совсем другой, не прежней мисс Мэгги; та, прежняя, была такой правдивой, такой славной, но теперь…
– Говори все, Сесилия! Добей меня до конца, раз уж начала!
– Я не могу не высказать вам всей правды, мисс Мэгги, я не могу не назвать вещи своими именами. Но, мисс Мэгги, знайте одно: что бы вы ни сделали, как бы ни изменились, я все равно всегда, пока только жива, буду любить вас! И вот я пришла сюда – предупредить вас, что все дело раскрылось. Здешняя почтмейстерша уже говорила со своей сестрой, которая служит в Гарфилдской почтовой конторе, и они обе знают, что письмо с чеками попало именно к вам в руки; что вы, без сомнения, вынули из него чеки и послали меня обменять их на деньги. Теперь, мисс Мэгги, вам, по-моему, остается только одно – во всем признаться вашему отцу, прежде чем он узнает о вашем проступке от других. Ну вот, я все сказала. Мне надо поскорее вернуться домой, пока там еще не заметили моего отсутствия.
Сесилия, пошатываясь, сделала пару шагов, но тут же, потеряв сознание, упала на сырую траву.
Я вскрикнула и бросилась на помощь Сесилии. Мой пронзительный крик, нарушивший утреннюю тишину, услышали сразу двое: отец Сесилии, Ферфакс, который, видимо, уже разыскивал ее, и сэр Уолтер Пенроуз, случайно находившийся поблизости; они поспешили к нам. Приложив губы ко рту Сесилии, я старалась своим горячим дыханием оживить ее.
Сэр Пенроуз первым делом оторвал меня от Сесилии.
– Прошу вас, Мэгги, сейчас же идите домой! – сказал он. – Зачем вы в такую рань пришли сюда? И почему здесь эта бедная больная девочка? Что все это значит?
– Я пришла сюда, чтобы нарвать цветов для папы, – задыхаясь, ответила я. – Но прошу вас, сэр, не обращайте на меня внимания, помогите ей!
Ферфакс уже успел поднять свою дочь и сказал, обращаясь к сэру Уолтеру:
– Я отнесу ее домой, но теперь, после этого случая, я сомневаюсь в ее выздоровлении. Она, наверное, тихонько вышла из дому в бессознательном состоянии. Мисс Мэгги, вы никогда ничего хорошего не сделали для моей бедной девочки, а теперь вы, возможно, окончательно погубили ее!
– Я, право, не вижу тут вины мисс Гильярд, – вступился за меня сэр Уолтер. – Но лучше оставим этот разговор: вам надо поспешить домой, чтобы привести девочку в чувство, а я распоряжусь, чтобы к вам немедленно послали доктора. А вы, Мэгги, скорее бегите домой и расскажите вашей маме обо всем случившемся. Она знает, что нужно делать.
Трудно передать, что я испытывала, возвращаясь домой в то памятное утро. Корзинка моя была пуста, я не набрала никаких цветов для папы, но это меня нисколько не тревожило. Меня угнетала только одна мысль: что я – преступница и что я несчастна. Но в эту минуту, однако, я хотела только одного – чтобы как-нибудь удалось всю эту злополучную историю с письмом скрыть от моего отца, – по крайней мере, до завтрашнего дня. У меня в душе даже сложилась молитва, которую я повторяла про себя: «О, Господи, я сознаю, что пала очень низко, что нет оправдания тому, что я совершила. Но помоги мне, Боже, скрыть мой позор от отца хоть на один сегодняшний день!»
Первое, что я увидела, подходя к дому, была Джулия, хлопотавшая у чайного стола на лужайке. Кажется, еще никогда раньше праздничный стол для завтрака, устроенный в саду перед домом, не был так прекрасно убран. На нем были расставлены фрукты и всевозможные лакомства; всё украшали гирлянды цветов. Кресла папы и мамы тоже были перевиты зеленью и цветами.
Заметив меня, Джулия поспешила мне навстречу и спросила:
– Что с вами, Маргарет? Что-то случилось?
Я безмолвно стояла перед ней. Платье на мне было изодрано, мое лицо, вероятно, было мертвенно бледным; в бессильно опущенных руках я держала пустую корзинку. Джулия, всегда очень сообразительная, тотчас же поняла, что я нуждаюсь в утешении.
– Ах, бедная Маргарет! – воскликнула она. – Какой у вас несчастный вид! Сейчас все начнут собираться сюда; мы уже договорились между собой и с Джеком, что вам будет предоставлена честь подвести вашего отца к его креслу. Это непременно должны сделать вы, Маргарет. Но почему вы так дрожите? Что все-таки с вами приключилось?
– Оставьте меня! Не прикасайтесь ко мне! – вскричала я и, отскочив от нее, побежала наверх, но не в свою комнату, а на чердак под крышей дома. Там у меня хранился всякий хлам – старые игрушки, ношеные платья и прочее. Я вошла туда и заперла дверь на ключ. Сняв с себя вымокшую одежду, я вытащила из комода одно из старых платьев, кое-как наскоро оделась и привела себя в порядок. Потом я открыла дверь и уже собиралась спуститься вниз, когда увидела Джулию, поджидавшую меня у лестницы.
– Зачем вы следите за мной? – сердито спросила я.
– Потому что я вижу, что вы страшно расстроены, и хочу узнать, что с вами.
– Ах, Джулия! – вдруг, неожиданно для самой себя, воскликнула я. – Я так несчастна! Пожалейте меня!
– Да разве я не вижу, Маргарет, бедняжка вы моя!
– Но, Джулия, я не хочу… Ни за что на свете не хочу… Нанести удар прямо в сердце моему отцу сегодня, в день его рождения!
– Понятное дело… Ах, Маргарет!..
– Помогите же мне сделать так, чтобы сегодня не расстроить его.
– Да, я это сделаю, непременно сделаю. Успокойтесь, все будет хорошо.
– Вечером я вам все объясню, только защитите меня сегодня!
– Хорошо, я ведь вам обещала. Мы все устроим. Но только сначала вот что: вам нельзя идти вниз в этом стареньком платье, все обратят внимание на ваш странный вид. У нас с Аделью кое-что приготовлено для вас. Пойдемте скорее в нашу комнату, и вы сами увидите, что это.
Она взяла меня за руку; мы вместе спустились по лестнице и прошли в ее комнату.
Адель, по-видимому, ожидала нас; она сидела возле стула, на котором было разложено изящное шелковое платье светло-зеленого цвета.
Адель и Джулия были одеты в светло-розовые платья, и обе они были так милы, с их раскрасневшимися от волнения личиками и блестящими глазами, что их можно было бы сравнить с только что распустившимися розами.
– Наша бедная Маргарет сегодня нуждается в нашем участии, – сказала Джулия, обращаясь к сестре, а потом, обернувшись ко мне, прибавила:
– Маргарет, я надеюсь, вы нам не откажете. Мы с сестрой приготовили вам к этому дню маленький сюрприз – вот это платье. Наденьте его, пожалуйста; надеюсь, оно будет вам впору и как нельзя более к лицу. Мы тайком от вас сняли вашу мерку и попросили миссис Джефферсон заказать его нашей портнихе.
– Ну-с, пожалуйте, одевайтесь, – суетилась Адель. – В этом наряде вы будете похожи на лесную фею!
– Какая прелесть! – невольно вырвалось у меня, и я покорно предалась в руки Джулии и Адели, которые, весело болтая, принялись наряжать меня.
Платье сидело превосходно. На талию девушки надели мне узенький золотистый поясок; потом они расчесали мои густые волосы и укрепили на голове венок из настоящих маргариток.
Когда туалет был закончен, они подвели меня к зеркалу. От испытанного волнения на моих щеках заиграл румянец, я оживилась.
– Ну, не чудо ли? – воскликнула Джулия, обращаясь к сестре, и обе девушки стали рядом со мной, любуясь прекрасной группой, которую мы представляли собой, отражаясь в зеркале.
– Вы слишком добры ко мне, – сказала я, тронутая вниманием сестер, – я, право, этого не заслуживаю. Но не будем сейчас об этом, лучше объясните мне, что я должна делать при чествовании отца.
– Вы должны поднести ему корзинку с фруктами и цветами; потом вы подведете вашего папу к столу и усадите на его зеленый трон. Пора, Маргарет, ступайте! Вот ваша корзинка. Мы все будем ждать вас с вашим отцом у стола на лужайке.
«Буду наслаждаться, пока это возможно, а потом – будь что будет!» – сказала я себе и, взяв корзинку, спустилась в кабинет к папе.
Он сидел у стола, занятый делами, но при моем появлении тотчас же обернулся. Надо заметить, что у моего отца была замечательная способность угадывать настроение окружающих и сочувствовать тем, кто приходил к нему – кто со своим горем, кто с радостью. Так и теперь, увидев меня в нарядном платье, с цветами в руках и улыбкой на лице, он привлек меня к себе и нежно обнял. Как я была рада, что он пока еще ничего не подозревает о моем проступке, о моем позоре! И что несмотря на его обычную прозорливость, мне пока еще удавалось скрыть от него мою душевную тревогу.
– Ах ты, милая моя лесная фея! – приветствовал он меня.
– Завтрак уже готов, милый папа, – объявила я, – и все ждут виновника торжества; пойдем же, я провожу тебя туда.
– Обожди минутку, моя милая, дай мне сначала сказать тебе, что у меня на душе. Молю Бога, чтобы Он благословил тебя Своей благодатью; благодарю Его, что Он даровал мне такое чудесное, достойное любви дитя!
– Скажи мне, папа, – взволнованно промолвила я, – ты никогда, никогда не откажешься от своей Маргарет? Ты всегда будешь любить ее, чтобы ни случилось?
– Конечно, дочь моя, я всегда буду тебя любить. Но что за странный вопрос? Ты, кажется, в каком-то нервном состоянии. В последнее время я замечаю, что ты как будто не вполне здорова. Но пойдем скорее, нельзя заставлять остальных так долго ждать.
Мое появление за столом произвело большое впечатление, я поразила всех своим роскошным нарядом, даже Джек не смог удержаться от комплимента. Но, понятное дело, героем дня был наш отец, и все мы весело разместились вокруг стола, счастливые тем, что наш дорогой папа обещал посвятить нам весь этот день.