Опубликовано: 21 мая 2022

Просмотров: 69

Оглавление

Глава 16 Тарзан Непобедимый ― Берроуз Эдгар

«ВЕРНИТЕСЬ!»
Невзгоды, перенесенные Уэйном Коултом, ослабили его значительно больше, чем он предполагал, и прежде чем организм окреп, его подкосила лихорадка.

Верховная жрица Пламенеющего Бога, сведущая в народной медицине древнего Опара, была знакома с целебными свойствами многих кореньев и трав, а также с мистическими силами заклинаний, которые изгоняли демонов из тела больного. Днем она занималась сбором и приготовлением настоев, а ночью сидела у ног своего пациента, произнося нараспев непонятные молитвы, зародившиеся в глубине веков в исчезнувших храмах, над которыми сейчас перекатывались волны могучего океана. И пока она всеми доступными средствами пыталась изгнать демона недуга, который овладел этим человеком из чужого мира, Джад-бал-джа, Золотой Лев, охотился за троих и хотя, бывало, убивал добычу далеко, неизменно приносил тушу жертвы в укромное место, где женщина выхаживала мужчину.

Медленно тянулись дни горячечной лихорадки, дни бреда, лишь изредка прерываемые проблесками ясного сознания Зачастую в голове Коулта возникала мешанина причудливых видений, в которых Лэ превращалась то в Зору Дрынову, то в небесного ангела-спасителя, то в сестру милосердия Красного Креста, но какое бы обличье она ни принимала, глядеть на нее было всегда приятно, а когда Лэ отлучалась, что было неизбежно, то он испытывал уныние и депрессию.

Когда она на коленях у его ног молилась восходящему солнцу, либо солнцу в зените, либо заходящему солнцу, что она по обыкновению делала, или же когда выводила нараспев странные песни на незнакомом языке, сопровождая их загадочными жестами, являвшимися составной частью ритуала, он был уверен, что жар усиливается и снова начинается бред.

Так тянулись дни. И пока Коулт лежал в беспомощности, Зверев шел в итальянское Сомали, а Тарзан, оправившись от ранения, следовал напрямик за экспедицией с малышом Нкимой на плече, который бранился и верещал весь день напролет.

Оставшаяся в лагере заговорщиков горстка негров разлеглась после завтрака в тени дерева. С того дня, как погиб Дорский и бежал пленник, прошла неделя. Страх, вызванный тем, что человек-обезьяна оказался на свободе, практически исчез. Будучи психологически близкими к обитателям джунглей, они скоро забывали свои страхи и не изводили себя ожиданием новых, которые могли угрожать в будущем, как это свойственно цивилизованному глупцу.

Поэтому картина, которая внезапно предстала их взорам в то утро, застала негров врасплох. Они не слышали никакого шума – животные джунглей, независимо от размеров или веса, ходят бесшумно – и вдруг на границе лагеря возник громадный слон, а на голове у него восседал недавний пленник, который, как они уже знали, был Тарзаном из племени обезьян, и на его плече примостилась маленькая обезьянка.

С воплями ужаса негры повскакали на ноги и пустились наутек в джунгли в противоположную сторону.

Тарзан легко спрыгнул на землю и вошел в палатку Дорского. Он шел туда с определенной целью, и его предположение оправдалось: в палатке русского он нашел свою веревку и нож, которые были отобраны у него, когда его схватили. Лук, стрелы и копье он без труда отыскал в хижине негров. Найдя все, что ему было нужно, он удалился так же беззвучно, как и пришел.

Наступило время, когда Тарзан должен был не теряя времени отправиться по следам своих врагов, оставив Тантора наслаждаться тишиной и покоем.

– Я ухожу, Тантор, – сказал Тарзан. – А ты поищи молодые деревья с самой нежной корой да остерегайся людей, ибо они одни во всем мире являются врагами всего живого.

И Тарзан углубился в лес с малышом Нкимой, прильнувшим к его бронзовой шее.

Выйдя на след отряда Зверева, человек-обезьяна не стал идти тем же маршрутом, ему и без того все было ясно. Несколько недель тому назад, когда он наблюдал с дерева за лагерем, он слышал, как руководство обсуждало свои планы, и поэтому знал их цели, а также знал, с какой скоростью они движутся, и мог приблизительно определить, в каком месте сумеет их перехватить. Не имея при себе носильщиков, сгибающихся под тяжестью грузов, и не прикованный к земным тропам, Тарзан двигался в несколько раз быстрее, чем экспедиция.

Колонну он нагнал, когда стемнело, и усталый отряд разбил бивуак. Люди поужинали и повеселели, многие пели. Непосвященному могло показаться, что перед ним военный лагерь французских колониальных войск – костры, временные навесы и палатки офицеров были расставлены с военной четкостью, чего не стала бы делать охотничья или научная экспедиция, к тому же, лагерь патрулировали часовые в форме. Все это было заслугой Мигеля Ромеро, с чьим отличным знанием военного дела Зверев был вынужден считаться, что, впрочем, не умаляло ненависти, которую оба испытывали друг к другу.

Тарзан с дерева наблюдал за сценой внизу, пытаясь по возможности точно определить количество вооруженных людей, составлявших боевой отряд экспедиции, в то время как Нкима, выполняя его секретное поручение, проворно бежал по деревьям на восток. Человек-обезьяна увидел, что отряд Зверева представляет угрозу миру в Африке, так как его ряды значительно пополнились представителями многочисленных больших и воинственных племен, которых ничего не стоило уговорить последовать за этим сумасшедшим главарем, пообещав им барыши от победы. Но именно победы Питера Зверева Тарзан из племени обезьян никак не мог допустить, и сейчас ему открылась еще одна возможность сокрушить мечту русского об империи, пока та оставалась лишь мечтой и ее можно было разрушить простым способом – с помощью суровых и жестоких методов джунглей, на которые Тарзан из племени обезьян был непревзойденным мастером.

Тарзан приладил стрелу к луку и медленно оттянул назад правой рукой тетиву, пока наконечник стрелы не сравнялся с левым большим пальцем. Его движения отличались легкостью, естественной грацией. Казалось, что Тарзан совсем не прицеливается, но когда он выпустил стрелу, она вонзилась в бедро часового – именно туда, куда и метил Тарзан из племени обезьян.

С криком удивления и боли чернокожий свалился на землю, не столько из-за боли, сколько от испуга. Когда же его обступили товарищи, Тарзан уже растворился во мраке джунглей.

Привлеченные криком раненого, Зверев, Ромеро и Другие предводители поспешили из своих палаток и присоединились к толпе возбужденных негров, окруживших жертву террористического акта Тарзана.

– Кто в тебя стрелял? – спросил Зверев, когда увидел стрелу, торчавшую из бедра часового.

– Не знаю, – ответил тот.

– Есть ли у тебя в лагере враг, который задумал убить тебя? – спросил Зверев.

– Даже имей он врага, – произнес Ромеро, – тот не смог бы выстрелить из лука, потому что мы не взяли ни луков, ни стрел.

– Об этом я не подумал, – проговорил Зверев.

– Значит, стрелял кто-то чужой, не из наших, – заключил Ромеро.

С большим трудом и под аккомпанемент воплей своей жертвы Ивич и Ромеро вырвали стрелу из ноги часового, а Зверев и Китембо между тем строили различные предположения относительно того, что же произошло на самом деле.

– Очевидно, мы столкнулись с враждебными туземцами, – сказал Зверев.

Китембо уклончиво пожал плечами.

– Дай мне взглянуть на стрелу, – обратился он к Ромеро. – Может, она расскажет нам что-нибудь.

Мексиканец передал стрелу чернокожему вождю, который поднес ее к костру и стал внимательно рассматривать. Окружившие его белые с нетерпением ждали результата.

Наконец Китембо выпрямился. Лицо его сделалось серьезным, а голос, когда он заговорил, слегка дрожал.

– Худо дело, – сказал он, качая своей пулевидной головой.

– Что ты имеешь в виду? – насторожился Зверев.

– На этой стреле есть знак воина, которого мы оставили в базовом лагере, – ответил вождь.

– Но это невозможно! – вскричал Зверев. Китембо дернул плечом.

– Знаю, – сказал он, – и тем не менее, это так.

– Стрелой был убит индус, – напомнил негр, стоявший рядом с Китембо.

– Заткнись, болван, – огрызнулся Ромеро, – иначе весь лагерь запаникует.

– Верно, – подхватил Зверев. – Мы должны замять это дело.

Он повернулся к негру, вспомнившему про смерть индуса.

– Ты и Китембо, – приказал он, – не должны болтать об этом своим людям. Пусть все останется между нами.

Китембо и воин согласились хранить тайну, но не прошло и получаса, как все в лагере уже знали, что часового ранили стрелой, остававшейся в базовом лагере, и воины моментально настроились на то, что впереди на долгом пути их ожидают несчастья.

Воздействие этого инцидента на поведение негров сказалось уже на следующий день. Они стали молчаливее и задумчивее, переговаривались тихими голосами. Но признаки их нервозности в дневное время не шли ни в какое сравнение с их душевным состоянием, наступившим с приходом темноты. Испуг сквозил и в поведении часовых, они то и дело замирали, прислушиваясь к звукам, исходившим из окружавшей лагерь темноты. Большинство из них были храбрыми воинами и не дрогнули бы перед видимым врагом, но они, все без исключения, были убеждены, что имеют дело со сверхъестественной силой, против которой бесполезны оружие и смелость. Они чувствовали, что за ними следят глаза призрака, и в результате были деморализованы не меньше, чем если бы столкнулись с ним лицом к лицу, а, может, и больше. Однако беспокоились они зря, поскольку виновник их суеверных страхов быстро удалялся по джунглям в нескольких милях от них, и с каждой секундой расстояние между ними увеличивалось.

Другая же сила, которая могла вызвать у них большую тревогу, если бы они знали о ней, находилась еще впереди, на тропе, которую им предстояло пересечь по дороге к месту назначения.

Вокруг крошечных костерков с готовившейся пищей сидела на корточках сотня чернокожих воинов. Белые перья в головных уборах колыхались в такт любому их движению. Их охраняли часовые, которые никого и ничего не боялись, так как люди эти не испытывали страха перед демонами или духами. Они носили с собой амулеты в кожаных мешочках на шее и молились чужим богам, но в глубине души относились к тем и другим с растущим недоверием. Из собственного опыта и настояний мудрого руководителя они поняли, что для достижения победы полагаться нужно на себя и свое оружие, а не на бога.

То была веселая, жизнерадостная компания – ветераны многочисленных экспедиций, и, подобно всем ветеранам, они пользовались любой возможностью отдохнуть и отвлечься. Смеху и шуткам не было конца. В центре же веселья была маленькая обезьянка, которая то дразнилась, то ласкалась, и которую в ответ также то дразнили, то ласкали. Было очевидно, что между ней и чернокожими гигантами существуют узы глубокой привязанности. Когда ее дергали за хвост, то не сильно, а когда она нападала на них с кажущейся яростью и кусала острыми зубами за пальцы или руки, то было заметно, что делает она это играючи. Их забавы были грубыми, ибо сами они были существами грубыми и примитивными, но все это было игрой и основывалось на взаимной привязанности.

Эти люди только что закончили ужин, как вдруг какая-то фигура, материализовавшись словно из прозрачного воздуха, бесшумно упала в толпу с веток нависшего над лагерем дерева.

Сотня воинов мгновенно схватилась за оружие и так же мгновенно успокоилась. С криками: «Бвана! Бвана!» они столпились вокруг бронзового гиганта, молча стоявшего посреди них.

Они опустились перед ним на колени, словно перед императором или богом, а те, кто был поближе, почтительно касались его рук и ног, ибо для вазири Тарзан из племени обезьян был не только вождем, а чем-то большим, и они по собственной воле поклонялись ему, как своему живому богу.

Но если воины были рады видеть его, то малыш Нкима просто обезумел от счастья. Он поспешно поскакал по спинам коленопреклоненных негров и запрыгнул на плечо Тарзана, где уцепился за его шею, возбужденно тараторя.

– Вы хорошо выполнили мое поручение, дети мои, – промолвил человек-обезьяна, – и Малыш Нкима тоже сделал все хорошо. Он доставил вам мое сообщение, и вот вы все собрались в условленном месте, готовые к действиям.

– Мы все время опережали чужаков на один день пути, бвана, – ответил Мувиро, – а привалы делали далеко от тропы, чтобы они не заметили наших следов и ничего не заподозрили.

– Они и не подозревают о вашем присутствии, – сказал Тарзан. – Вчера вечером я спрятался на дереве над их лагерем и не слыхал ничего, что свидетельствовало бы о том, что они догадываются об отряде, идущем по тропе впереди них.

– Там, где почва была мягкой, шедший в хвосте колонны воин затирал наши следы веткой с листьями, – объяснил Мувиро.

– Завтра мы будем ждать их здесь, – сказал человек-обезьяна, – а сегодня вечером вы будете слушать Тарзана, который расскажет, что вам предстоит делать.

Когда колонна Зверева на следующее утро выступила в путь после ночи отдыха, которая прошла без происшествий, то настроение у всех в заметной степени поднялось. Негры не забыли зловещее предупреждение, которое прилетело к ним прошлой ночью из темноты, но они не умели долго предаваться унынию.

Руководители экспедиции радовались тому, что более трети расстояния до цели было уже пройдено. По разным причинам им хотелось поскорее завершить эту часть плана. Зверев верил, что от успешного выполнения задуманного зависит вся его мечта об империи. Ивич, прирожденный смутьян, был счастлив при мысли, что успех экспедиции причинит неслыханное беспокойство миллионам людей, а также надеялся вернуться в Россию героем, причем героем богатым.

Ромеро и Мори желали окончания экспедиции по совершенно иным причинам. Русского они ненавидели всей душой. Они потеряли всякое доверие к искренности Зверева, который, кичась собственной важностью и будущим величием, слишком много говорил, и Ромеро вскоре понял, что имеет дело с мошенником, и не с одним. Люди этого пошиба, как осознал Ромеро, стремятся осуществить свои эгоистические цели с помощью одураченных простофиль, ставя под угрозу спокойствие и благосостояние народов. Ромеро было нетрудно убедить Мори в истинности своих выводов, и сейчас, полностью разочаровавшись, эти двое продолжали следовать с экспедицией, поскольку считали, что задуманное ими дезертирство может успешно совершиться только тогда, когда отряд снова обоснуется в базовом лагере.

Поход продолжался после снятия лагеря почти час, как вдруг один из чернокожих разведчиков Китембо, ведущий колонну, остановился как вкопанный.

– Посмотри! – сказал он Китембо, шедшему следом.

Вождь подошел к воину. Перед ним на тропе, воткнутая прямо в землю, торчала стрела.

– Это предупреждение, – сказал воин. Китембо осторожно выдернул стрелу из земли и осмотрел. Он был бы рад оставить свои наблюдения при себе, хотя увиденное и потрясло его основательно, но воин также успел разглядеть стрелу.

– Та же самая, – сказал воин. – Одна из тех, что оставались в базовом лагере.

Подошел Зверев, и Китембо передал ему стрелу.

– Точно такая же, – сказал он русскому. – Нас предупреждают, чтобы мы повернули назад.

– Ха! – высокомерно скривился Зверев. – Это всего лишь стрела, торчащая в земле, и ей не остановить колонну вооруженных людей. Я не думал, что ты такой трус, Китембо.

Негр нахмурился.

– Я посоветовал бы вам выбирать выражения, – укоротил он Зверева. – Мне лучше вас известны лесные сигналы опасности. Мы пойдем дальше, потому что мы – смелые люди, но многие уже никогда не вернутся назад. И ваш план тоже провалится.

При этих словах Зверев впал в один из своих частых приступов ярости, и, хотя люди двинулись дальше, они помрачнели и часто бросали злобные взгляды на Зверева и его офицеров.

Вскоре после полудня экспедиция остановилась на отдых. Шли они густым лесом, сумрачным и удручающим, и теперь расселись маленькими группками, поглощая холодную пищу, составлявшую их обеденный рацион. Не было слышно ни песен, ни смеха, разговаривали мало.

Вдруг откуда-то сверху до них донесся голос. Таинственный и жуткий, он говорил на диалекте банту, который понимали большинство воинов.

– Вернитесь, дети Мувиро, – взывал голос. – Идите назад, не то умрете. Покиньте белых, пока не поздно.

Голос затих. Люди в страхе припали к земле, таращась вверх на деревья. Тишину нарушил Зверев.

– Что за чертовщина? Что он сказал? – спросил Зверев.

– Он велел нам повернуть назад, – ответил Китембо.

– Ни за что! – рявкнул Зверев.

– Сами же пожалеете, – произнес Китембо.

– А я-то думал, что ты хочешь стать королем, – закричал Зверев. – Из тебя получился бы отличный король.

Китембо тотчас же вспомнил о пленительной награде, которой Зверев соблазнял его на протяжении месяцев: стать королем Кении. Ради такого стоило рискнуть.

– Мы пойдем дальше, – сказал он.

– Возможно, вам придется применить силу, – сказал Зверев, – но не останавливайтесь ни перед чем. Мы должны идти вперед, невзирая ни на что.

Затем он повернулся к другим офицерам.

– Ромеро и Мори, пойдете позади колонны и будете стрелять в каждого, кто откажется идти вперед.

Люди пока не отказывались идти, и, когда был отдан приказ выступить в путь, они угрюмо заняли свои места в колонне. Так они шли около часа, а потом далеко впереди раздался странный крик, который многие из них слыхали в Опаре, а несколько минут спустя голос в отдалении воззвал к ним:

– Покиньте белых!

Негры принялись перешептываться, и стало очевидным, что назревают беспорядки. Китембо все же уговорил их следовать дальше, чего Звереву ни за что бы не удалось.

– Хотел бы я добраться до того смутьяна, – сказал Зверев Зоре Дрыновой, идя с ней рядом в голове колонны. – Если бы он только высунулся разок, и мы смогли бы в него выстрелить, – вот и все, чего я хочу.

– Это человек, который хорошо знает психологию туземцев, – произнесла девушка. – Вероятно, шаман какого-нибудь племени, по территории которого мы идем.

– Надеюсь, что это так, – отозвался Зверев. – Я не сомневаюсь, что человек этот туземец, но, боюсь, что он действует по указке либо англичан, либо итальянцев, которые надеются таким образом дезорганизовать и задержать нас, пока не мобилизуют силы для нападения.

– Это, конечно, деморализовало людей, – сказала Зора. – Ведь все эти странные события, начиная со смерти Джафара и кончая нынешним днем, они приписывают все той же самой силе, в которой из-за своего суеверия видят сверхъестественное начало.

– Тогда тем хуже для них, – сказал Зверев, – ибо, хотят они того или нет, им предстоит идти дальше, а когда обнаружат, что попытка дезертирства означает смерть, до них дойдет, что с Питером Зверевым шутки плохи.

– Но их много, Питер, – напомнила девушка, – а нас мало. К тому же, благодаря тебе, они хорошо вооружены. Мне кажется, ты создаешь на свою голову Франкенштейна, который нас же и погубит.

– Ты такая же суеверная, как и негры, – проворчал Зверев, – делаешь из мухи слона. Ведь я же…

Позади колонны, явно сверху, снова зазвучал предупреждающий голос:

– Покиньте белых! Вернитесь!

Маршировавшую колонну снова охватила тишина, но люди продолжали шагать, подгоняемые Китембо и запугиваемые револьверами белых офицеров.

Вскоре лес кончился на краю небольшой долины, по которой тропа шла через заросли буйволовой травы выше человеческого роста. Люди уже углубились в нее, как вдруг впереди послышался выстрел, потом еще и еще. Казалось, стреляли из длинной цепи и стреляли в них.

Зверев приказал негру срочно отвести Зору в конец колонны, где безопаснее, и сам двинулся следом за ней якобы для того, чтобы найти Ромеро и подбодрить людей.

Жертв пока еще не было, но колонна встала, и строй стал быстро распадаться.

– Скорей, Ромеро! – крикнул Зверев. – Принимай командование впереди. Я с Мори прикрою тыл и не допущу дезертирства.

Мексиканец бросился вперед и с помощью Ивича и нескольких чернокожих вождей развернул одну группу в длинную цепь, с которой медленно двинулся вперед, в то время как Китембо с оставшимися последовал за ним в качестве прикрытия, оставив Ивича, Мори и Зверева организовывать резерв.

После первых беспорядочных выстрелов стрельба прекратилась. Наступила тишина, еще более зловещая для расшатанных нервов чернокожих воинов. Абсолютное молчание врага, отсутствие какого-либо намека на движение в траве впереди них, в сочетании с таинственными предупреждениями, все еще звучавшими у них в ушах, убеждали негров в том, что перед ними не обычный враг.

– Назад! – зловеще раздалось из травы впереди. – Это последнее предупреждение. За непослушание – смерть.

Линия дрогнула, и, чтобы успокоить ее, Ромеро дал команду открыть огонь. В ответ из травы раздался треск ружей, и на этот раз дюжина воинов упала убитыми или ранеными.

– В атаку! – закричал Ромеро, но вместо этого люди повернулись и бросились назад.

При виде передовой линии, спасавшейся бегством и побросавшей винтовки, прикрытие повернуло и побежало, увлекая за собой и резерв. Белые тоже были унесены беспорядочным потоком.

Ромеро с негодованием отступил один. Врага он не видел, никто его не преследовал, и этот факт вызвал у него тревогу, гораздо более сильную, чем та, которую вызывали свистящие пули.

Когда он брел, далеко отстав от своих товарищей, то почувствовал, что в какой-то степени разделяет чувство безотчетного ужаса, охватившего его чернокожих спутников, или, по крайней мере, если не разделяет, то сочувствует им. Одно дело – стоять лицом к лицу с врагом, которого видишь, и совсем другое – столкнуться с невидимым врагом, даже не зная, как он выглядит.

Вскоре после того, как Ромеро снова вошел в лес, он увидел на тропе впереди себя идущего человека. Приглядевшись, он узнал Зору Дрынову. Он позвал ее, и та обернулась и подождала его.

– Я боялась, что тебя убили, товарищ, – сказала она.

– Я родился под счастливой звездой, – улыбнулся он. – Вокруг меня падали люди. А где Зверев? Зора пожала плечами.

– Не знаю, – ответила она.

– Наверное, пытается организовать резерв, – предположил Ромеро.

– Несомненно, – коротко сказала девушка.

– В таком случае надеюсь, что у него быстрые ноги, – пошутил Ромеро.

– Очевидно, так, – резко ответила Зора.

– Ты не должна оставаться одна, – произнес мексиканец.

– Я могу постоять за себя, – ответила Зора.

– Возможно, – сказал он, – но если бы ты принадлежала мне…

– Я никому не принадлежу, товарищ Ромеро, – прервала она ледяным тоном.

– Прости меня, сеньорита, – сказал он. – Я знаю это. Я просто неудачно выразился. А хотел я сказать, что если бы девушка, которую я люблю, была здесь, она не оказалась бы одна в лесу, особенно когда нас преследует враг, и Звереву это должно быть известно.

– Тебе не нравится Зверев, не так ли, Ромеро?

– Даже тебе, сеньорита, – ответил он, – должен сознаться, раз уж ты спрашиваешь.

– Я знаю. Он многих настроил против себя.

– Он настроил против себя всех, кроме тебя, сеньорита.

– Почему я должна быть исключением? Откуда тебе знать, что он не настроил против себя и меня?

– Не всерьез, я уверен, – сказал он, – иначе ты не согласилась бы стать его женой.

– С чего ты взял, что я согласилась? – удивилась Зора.

– Товарищ Зверев часто похваляется этим, – ответил Ромеро.

– Ах вот как?

Больше она не сказала ни слова.

Оглавление

Опубликовано: 21 мая 2022

Просмотров: 54

Оглавление

Глава 14 Тарзан Непобедимый ― Берроуз Эдгар

РАНЕНИЕ
Тарзан почти ежедневно ходил наблюдать за лагерем своих врагов, стремительно передвигаясь по джунглям известными лишь ему тропами. Он видел, что приготовления к походу заканчиваются, а накануне всем членам отряда выдали форму, форму, в которой Тарзан узнал мундиры французских колониальных войск. И тогда Тарзан понял, что пора действовать. Он надеялся, что малыш Нкима сумел доставить его послание по назначению, ну, а если нет, то Тарзан придумает что-нибудь другое.

Силы Зоры Дрыновой медленно восстанавливались. Сегодня она встала и сделала несколько шагов по залитой солнцем поляне. Огромный слон наблюдал за ней. Она уже давно перестала бояться его, как и странного белого человека, который по-дружески относился к ней. Девушка медленно приблизилась к слону, и Тантор посмотрел на нее своими маленькими глазками и помахал хоботом из стороны в сторону.

Все те дни, что он ее охранял, Тантор вел себя так кротко и безобидно, что Зоре было трудно представить, что он способен обидеть ее. Но когда она сейчас посмотрела в его маленькие глазки, то увидела в них выражение, которое заставило ее замереть, и, осознав, что перед ней все же дикий слон-самец, она тут же пожалела об опрометчивости своего поступка. Она уже подошла к нему вплотную, оставалось лишь протянуть руку и коснуться его, что она и хотела сделать, собираясь таким образом подружиться с ним.

Она решила отступить с достоинством, как вдруг помахивающий хобот взметнулся и обвился вокруг ее тела. Зора Дрынова не закричала, а только закрыла глаза и замерла в ожидании. Она почувствовала, что ее подняли с земли, и в следующий миг слон пересек поляну и положил девушку в хижину. Затем медленно отошел и вновь занял свой пост.

Он не причинил ей боли. Даже мать не смогла бы поднять своего ребенка более аккуратно, но он дал понять ей, что она – пленница, а он ее сторож. На деле же Тантор только выполнял распоряжение Тарзана. О применении физической силы по отношению к девушке речи не было и в помине, Тарзан лишь просил приглядеть за ней, чтобы она не ушла в джунгли, где ее могли подстерегать всякие опасности.

Зора еще не полностью восстановила свои силы и от пережитого дрожала всем телом. Хотя она поняла, что напрасно испугалась, но все же решила не допускать вольностей в обращении со своим могучим стражем.

Вскоре вернулся Тарзан, намного раньше обычного. Он поговорил с Тантором, и животное, ласково коснувшись его хоботом, повернулось и тяжело двинулось в лес. Затем Тарзан направился к хижине, где на пороге сидела Зора. Легко подхватив ее, он вскинул девушку на плечо, а затем запрыгнул на дерево и двинулся по джунглям догонять толстокожее животное, поражая своей силой и ловкостью.

На берегу реки, которую они уже переходили раньше, их ждал Тантор. Он еще раз благополучно перенес Зору и Тарзана через реку.

Сам Тарзан с тех пор, как устроил укрытие для Зоры, переходил через реку дважды в день, но когда он шел один, то в помощи Тантора или кого-либо не нуждался, так как переправлялся через бурный поток вплавь, и его зоркий глаз и острый нож были всегда наготове, ожидая нападения Гимлы-крокодила. Но для переправы женщины пришлось прибегнуть к помощи Тантора, чтобы не подвергать ее риску, которым был чреват второй из двух единственно возможных способов перехода.

Когда Тантор вышел на илистый берег, Тарзан отпустил его и с девушкой на руках взлетел на ближайшее дерево.

Это путешествие по джунглям Зора Дрынова запомнила надолго. Казалось невероятным, что человек может обладать такой силой и ловкостью, как это несшее ее существо. И если бы не ощущаемое ею тепло его тела, она не колеблясь приписала бы ему сверхъестественное происхождение. Перелетая с ветки на ветку, совершая головокружительные прыжки, они быстро неслись по средней террасе леса. Поначалу она испытывала ужас, но постепенно страх покинул ее, сменившись тем полным доверием, которое Тарзан из племени обезьян внушал многим.

Наконец он остановился и, опустив ее на ветку рядом с собой, указал пальцем сквозь листву. Зора посмотрела туда и, к удивлению, увидела перед собой лагерь своих товарищей. Человек-обезьяна снова поднял ее на руки и ловко спрыгнул вниз на широкую тропу, проходившую под самым деревом. Взмахом руки он дал понять, что она может идти в лагерь.

– О, как мне благодарить вас! – воскликнула девушка. – Как сделать, чтобы вы поняли, насколько вы были благородны, и как я ценю все, что вы для меня сделали?

В ответ человек отвернулся и вскочил на дерево, которое простирало над ними свою зеленую листву.

Печально покачав головой, Зора Дрынова отправилась по тропе к лагерю, а Тарзан последовал за ней по деревьям, чтобы убедиться, что она добралась благополучно.

Пол Ивич был на охоте и уже возвращался в лагерь, как вдруг увидел какое-то движение на дереве у края поляны. Он различил пятна леопарда и, вскинув винтовку, выстрелил. Зора уже входила в лагерь, но в этот миг с дерева к ее ногам упало тело Тарзана из племени обезьян. Из раны на его голове сочилась тонкая струйка крови. На пятнистой набедренной повязке, сшитой из леопардовой шкуры, плясали солнечные лучи.

* * *
Уже один вид рычащего льва мог потрясти нервную систему человека, находящегося в лучшем физическом состоянии, нежели Уэйн Коулт, но видение прекрасной девушки, подбежавшей ко льву сзади, оказалось последним ударом, окончательно подкосившим его.

В его мозгу пронесся вихрь воспоминаний и догадок. В краткий миг он вспомнил, как люди рассказывали, что не чувствовали боли, когда их терзал лев, – ни боли, ни страха. Он вспомнил также, что от голода и жажды люди сходят с ума. Значит, если ему суждено погибнуть, то это произойдет безболезненно, чему он обрадовался; но если умереть не суждено, то, скорее всего, он сошел с ума, а лев и девушка – всего лишь результат его воспаленного воображения.

Словно зачарованный, глядел на них обоих Коулт. До чего же они реальны! Он услышал, как девушка сказала что-то льву, и затем увидел, что она обогнула большого свирепого зверя, подошла и склонилась над ним, лежавшим беспомощно на тропе. Она прикоснулась к нему, и тогда Коулт понял что это реальность.

– Кто вы? – спросила она на ломаном английском с очаровательным акцентом. – Что с вами?

– Я заблудился, – сказал он. – Силы мои на исходе. Я давно ничего не ел.

Он тут же потерял сознание.

Джад-бал-джа, Золотой Лев, непонятно отчего привязался к Лэ из Опара. Возможно, почувствовал родство их диких душ, а может быть, вспомнил, что она – друг Тарзана. Как бы то ни было, но, находясь рядом с ней, он испытывал то же удовольствие, какое испытывает верная собака в обществе своего хозяина. Он оберегал ее с яростной преданностью, а когда охотился, всегда делился с ней мясом. Однако, отрезав свою скромную долю, она неизменно отходила на некоторое расстояние, чтобы развести примитивный костер и приготовить на нем еду. Ни разу не отважилась она вернуться к добыче после того, как Джад-бал-джа начинал трапезу, ибо лев есть лев, и страшное свирепое урчание, с каким он поглощал пищу, не позволяло ей обольщаться насчет новоявленного благородства этого хищника.

Они как раз ели, когда приближение Коулта отвлекло внимание Нумы от добычи и побудило зверя выйти на тропу. В первый миг Лэ испугалась, что не сможет удержать льва от нападения на человека, как ей хотелось, так как нечто в облике незнакомца напоминало ей Тарзана, на которого он походил больше, чем на уродливых жрецов Опара. Поэтому-то Лэ и решила, что незнакомец, вероятно, из страны Тарзана. Может, он из числа друзей Тарзана, а, если так, то она должна защитить его. К ее облегчению, лев повиновался, когда она приказала ему остановиться, и сейчас не проявлял никакого желания атаковать человека.

Когда Коулт пришел в себя, Лэ попыталась поднять его на ноги, что удалось ей с большим трудом. Она положила его руку на свое плечо и, поддерживая его таким образом, повела назад по тропе, а Джад-бал-джа пошел за ними по пятам. Она с большим трудом продралась вместе с незнакомцем сквозь кусты и привела к укромной лощине, где лежала задранная Джад-бал-джа туша и чуть поодаль горел костер. Когда они приблизились к огню, она опустила мужчину на землю, а Джад-бал-джа снова принялся за добычу, сопровождая трапезу урчанием.

Лэ стала кормить мужчину крошечными кусочками жареного мяса, и он с жадностью ел все, что она давала. Невдалеке протекала речка, куда Лэ и лев ходили пить после еды. Девушка засомневалась, сможет ли человек преодолеть такое расстояние по джунглям, и, оставив его со львом, спустилась к реке, а перед этим велела Джад-бал-джа охранять его, говоря на языке первобытных людей, языке Мангани, который в большей или меньшей мере понимали все существа джунглей.

У реки Лэ нашла то, что искала – плоды с плотной кожурой. Отобрав плод покрупнее, она отрезала один конец, выскребла мясистую сердцевину, и получилась примитивная, но вполне пригодная чашка, которую она наполнила речной водой.

Вода не меньше, чем пища подкрепила и освежила Коулта, и, хотя он лежал всего в нескольких ярдах от кормившегося льва, ему казалось, что целую вечность он не испытывал такого чувства умиротворения и покоя, омрачаемого лишь беспокойством за Зору.

– Вы чувствуете себя лучше? – спросила Лэ озабоченно.

– Намного, – ответил он.

– Тогда расскажите мне, кто вы, и ваша ли это страна.

– Это не моя страна, – ответил Коулт. – Я американец. Мое имя Уэйн Коулт.

– Наверное, вы – друг Тарзана из племени обезьян? – спросила она. Он покачал головой.

– Нет. Я слышал о нем, но не знаком с ним. Лэ нахмурилась.

– Значит, вы его враг? – посуровела она.

– Нет, конечно, – ответил Коулт. – Я даже не встречался с ним.

Внезапно в глазах Лэ вспыхнул огонек.

– Вы знаете Зору? – спросила она. От неожиданности Коулт рывком приподнялся на локте.

– Что вам о ней известно?

– Она мой друг, – сказала Лэ.

– И мой тоже, – сказал Коулт.

– Она в беде, – произнесла Лэ.

– Да, знаю, а вы откуда знаете?

– Я была с ней, когда ее схватили люди из пустыни. Они схватили и меня, но я убежала.

– Как давно это было?

– Пламенеющий Бог много раз уходил почивать с тех пор, как я видела Зору.

– Значит, я видел ее позже.

– Где она?

– Не знаю. Она была у арабов, когда я встретил ее. Мы бежали вместе, а потом, когда я охотился в джунглях, кто-то пришел и утащил ее. Не знаю, был ли то человек или горилла. Я видел следы, но не разобрал. С тех пор я повсюду ищу ее. Без пищи и воды я потерял силы, таким вы и нашли меня.

– Вам больше не придется беспокоится из-за пищи и воды, – сказала Лэ, – потому что едой нас обеспечит лев Нума. А если мы найдем лагерь друзей Зоры, то они вероятно, отправятся на ее поиски.

– Вы знаете, где лагерь? – спросил он. – Он близко отсюда?

– Где он, я не знаю. Сама ищу, чтобы повести друзей Зоры в погоню за людьми из пустыни.

Пока они разговаривали, Коулт рассматривал девушку. Он отметил про себя ее странную варварскую одежду и поразительную красоту лица и фигуры. Почти интуитивно он понял, что она из другого мира, и его охватило любопытство.

– Вы не сказали мне, кто вы, – произнес он.

– Я – Лэ из Опара, – ответила она, – верховная жрица Пламенеющего Бога.

Опар! Теперь-то он действительно знал, что она не из его мира. Опар, город-загадка, город сказочных сокровищ. Возможно ли, чтобы тот же самый город, который населяли уродливые жрецы, напавшие на него с Ромеро, рождал и такие прекрасные создания, как Нао и Лэ, и только ли их одних? Ему бы сразу догадаться, что она из Опара, ведь на ней такой же наряд, как и у Нао и у той жрицы, которую он видел на троне в большом зале разрушенного храма. Вспоминая свою попытку проникнуть в Опар и захватить его сокровища, он благоразумно решил умолчать о знакомстве с родным городом девушки, ибо догадывался, что женщины Опара могут быть столь же примитивно свирепыми в своем мщении, как Нао в любви.

Лев, девушка и мужчина легли в эту ночь спать рядом с добычей Джад-бал-джа, а наутро Коулт почувствовал, что силы частично вернулись к нему. За ночь Нума доел мясо, и, когда солнце взошло, Лэ собрала фрукты, которые они с Коултом съели на завтрак. Лев же отправился к реке на водопой, остановившись разок порычать, чтобы мир знал о присутствии царя зверей.

– Нума не станет охотиться до завтрашнего дня, – сказала Лэ, – так что мяса пока не будет, разве что мы сами изловчимся добыть что-нибудь.

Коулт давно бросил тяжелое арабское ружье, от которого пришлось отказаться из-за нараставшей слабости, и теперь у него для охоты не было иного оружия, кроме собственных рук, а у Лэ – только нож.

– Сдается мне, придется перебиваться фруктами, пока лев не поймает очередную добычу, – сказал он. – Тем временем мы могли бы поискать лагерь.

Лэ покачала головой.

– Нет, – возразила она, – вам нужен отдых. Вы были очень слабы, когда я нашла вас, и вам не следует напрягаться, пока не восстановятся силы. Нума будет спать целый день. Мы с вами вырежем по палке и заляжем у тропы, где ходят маленькие зверюшки. Может, нам и повезет, а нет, так завтра Нума снова выйдет на охоту, и на этот раз я отрежу целую заднюю ногу.

– Не верю, чтобы лев позволил это сделать, – сказал Коулт.

– Сперва я сама не понимала, в чем тут дело, – произнесла Лэ, – но потом вспомнила. Он потому меня не трогает, что я – друг Тарзана.

* * *
Когда Зора Дрынова увидела человека-льва безжизненно лежащим на земле, она рванулась к нему и встала рядом на колени. Она слышала выстрел и сейчас, видя кровь, текущую из раны на голове, подумала, что кто-то умышленно убил его, и, когда подбежал Ивич с винтовкой в руках, Зора набросилась на него, словно тигрица.

– Вы убили его! – крикнула она. – Зверь! Он стоит дюжину таких, как вы.

Звук выстрела и шум упавшего тела привлекли людей, сбежавшихся со всех концов лагеря, и Тарзана с девушкой вскоре окружила любопытствующая взволнованная толпа негров, сквозь которую пробивали себе путь подоспевшие белые.

Ивич был ошеломлен не только видом белого мужчины-гиганта, лежавшего мертвым перед ним, но и появлением Зоры Дрыновой, которую все в лагере считали безвозвратно потерянной.

– Я и понятия не имел, товарищ Дрынова, что стреляю в человека, – оправдывался Ивич. – Теперь-то я понимаю причину своей ошибки. Я увидел, как кто-то двигался на дереве, и подумал, что это леопард, а все из-за его набедренной повязки из шкуры леопарда.

К центру группы, работая локтями, пробился Зверев.

– Зора! – воскликнул он в изумлении, когда увидел девушку. – Откуда ты? Что случилось? Что все это значит?

– Это значит, что этот дурак Ивич убил человека, который спас мне жизнь, – вскричала Зора.

– Кто он? – спросил Зверев.

– Не знаю, – ответила Зора. – Он со мной не разговаривал. Он не понимает ни одного из тех языков, на которых я обращалась к нему.

– Он жив! – крикнул Ивич. – Глядите, он пошевелился.

Ромеро встал на колени и осмотрел рану на голове Тарзана.

– Он только оглушен, – объявил Ромеро. – Пуля лишь скользнула по коже, а сам череп цел. Я видел людей с таким ранением. Он может пробыть без сознания долгое время, а может и скоро очнуться, но я уверен, что он не умрет.

– Черт возьми, как вы думаете, кто он? – спросил Зверев.

Зора покачала головой.

– Не имею понятия, – ответила она. – Я знаю только, что он так же великолепен, как и загадочен.

– Я знаю, кто он, – сказал негр, пробившийся вперед, чтобы посмотреть на распростертое тело, – и если он еще не умер, вам лучше убить его, потому что он будет самым опасным вашим врагом.

– Что ты имеешь в виду? – обеспокоился Зверев. – Кто он?

– Это Тарзан из племени обезьян.

– Ты уверен?

– Да, бвана, – ответил негр. – Я видел его однажды, а тому, кто встречался с ним хоть раз, никогда не забыть Тарзана из племени обезьян.

– Вы сделали удачный выстрел, Ивич, – сказал Зверев, – и сейчас можете завершить то, что начали.

– Вы хотите сказать – убить его? – недоверчиво спросил Ивич.

– Если он останется в живых, нашему делу конец, а заодно и всем нам, – ответил Зверев. – Я думал, что он мертв, иначе я никогда не пришел бы сюда, а сейчас, когда судьба отдала его в наши руки, мы будем глупцами, если позволим ему спастись, ибо более заклятого врага, чем он, у нас быть не может.

– Я не могу убить его вот так, хладнокровно, – возразил Ивич.

– Вы всегда были слабовольным дураком, – сказал Зверев, – а я нет. Посторонись, Зора.

С этими словами он вынул револьвер и направился к Тарзану.

Девушка бросилась к человеку-обезьяне, закрыв его своим телом.

– Ты не посмеешь убить его! – крикнула она. – Остановись!

– Не глупи, Зора, – огрызнулся Зверев.

– Он спас мне жизнь и привел обратно в лагерь. И ты думаешь, я позволю тебе убить его?

– Боюсь, что тебе не удастся помешать мне, Зора, – ответил Зверев. – Мне самому не хочется это делать, но выбирать не приходится – либо его жизнь, либо наше дело. Если он будет жить, мы проиграем.

Девушка вскочила на ноги и встала лицом к Звереву.

– Если ты убьешь его, Питер, то я убью тебя. Клянусь всем святым! Можешь взять его в плен, если угодно, но если ты дорожишь жизнью, не убивай его.

Зверев побледнел от гнева.

– Твои слова – измена, – сказал он. – Предателей же у нас казнят и за меньшую провинность.

Зора Дрынова поняла, что ситуация крайне опасная. Она почти не сомневалась, что Зверев способен осуществить свою угрозу в отношении ее, но если она хочет спасти Тарзана, то следовало действовать быстро.

– Отошли всех, – сказала она Звереву. – Мне нужно кое-что сказать тебе прежде, чем ты убьешь этого человека.

Предводитель на миг заколебался. Затем он повернулся к Дорскому, стоявшему рядом.

– Свяжите этого малого покрепче и перенесите в палатку, – скомандовал он. – Когда он придет в сознание, мы будем судить его по всем правилам, а затем расстреляем.

Затем он обратился к девушке:

– Пошли со мной, Зора, я готов выслушать тебя. Оба молча пошли к палатке Зверева.

– Ну? – спросил Зверев, когда девушка остановилась перед входом. – Что такого ты хотела сообщить мне, что, по-твоему, изменило бы мои планы относительно твоего любовника?

Зора смерила его долгим взглядом, легкая усмешка презрения скривила ее губы.

– И ты мог подумать обо мне такое? – процедила она. – Но ты ошибаешься. Можешь думать, что угодно, но ты не убьешь его.

– Это почему же? – вскинулся Зверев.

– Потому что в противном случае я всем расскажу о твоих настоящих планах, о том, что ты и есть предатель и что ты использовал людей для удовлетворения своих личных амбиций, чтобы стать императором Африки.

– Не посмеешь! – вскричал Зверев. – Я не допущу этого! Как бы я тебя ни любил, я убью тебя не сходя с этого места, пока ты не пообещаешь мне не вмешиваться ни коим образом в мои планы.

– Ты не осмелишься убить меня, – подначивала его девушка. – Ты восстановил против себя всех в лагере, Питер, а они меня любят. Кое-кто, возможно, даже влюблен в меня. Неужели ты думаешь, что они не отомстят за мою смерть в первые же пять минут? Тебе придется придумать что-нибудь иное, друг мой, и лучше всего будет, если ты последуешь моему совету. Можешь сделать Тарзана своим пленником, если хочешь, но во имя своей жизни не убивай его своими или же чужими руками.

Зверев опустился на складной стул.

– Все против меня, – пожаловался он. – Даже ты, женщина, которую я люблю, отвернулась от меня.

– Мое отношение к тебе ничуть не изменилось, Питер, – сказала девушка.

– Правда? – вскинул голову Зверев.

– Абсолютная правда, – ответила она.

– И долго ты пробыла в джунглях наедине с этим мужчиной? – взбрыкнулся Зверев.

– Прекрати, Питер, – сказала она. – Он обращался со мной, будто родной брат. Помимо всего прочего, уж ты-то знаешь меня достаточно хорошо, чтобы понять, что у меня нет таких слабостей, на которые ты намекаешь своим тоном.

– Ты никогда не любила меня – в этом вся загвоздка, – заявил он. – Но я не могу доверять тебе или любой другой женщине, если она любит другого или временно им увлечена.

– Это, – сказала она, – не имеет ничего общего с вопросом, который мы обсуждаем. Так ты убьешь Тарзана из племени обезьян или нет?

– Ради тебя оставлю его в живых, – ответил Зверев, – хотя и не верю тебе. Я не доверяю никому. Как можно доверять? Взгляни-ка на это.

Он вынул из кармана расшифрованную записку и протянул ей.

– Это доставили несколько дней тому назад. Гнусный предатель! Хотел бы я добраться до него. Убил бы собственными руками, но, видимо, не удастся, так как он, вероятно, уже мертв.

Зора взяла бумагу. Под текстом рукой Зверева была написана расшифровка по-русски. По мере чтения глаза ее расширялись от удивления.

– Невероятно! – воскликнула она.

– И тем не менее, это правда, – отозвался Зверев. – Я всегда подозревал эту грязную тварь. Сдается мне, – добавил он, припечатав ругательство, – что и проклятый мексиканец такой же подлец.

– По крайней мере, – сказала Зора, – его планы расстроились, так как, насколько я понимаю, записка не дошла до адресата.

– Да, – сказал Зверев. – По недоразумению ее доставили нашим агентам, а не его.

– Тогда ничего страшного.

– К счастью, ничего, но из-за нее я стал подозревать всех и вся. В общем, я намерен немедленно действовать, пока не произошло ничего такого, что могло бы помешать моим планам.

– Значит, все готово? – спросила она.

– Все готово, – ответил он. – Выступаем завтра утром. А теперь расскажи мне, что произошло, пока я был в Опаре. Почему дезертировали арабы, и почему ты ушла с ними?

– Абу Батн страшно оскорбился из-за того, что ты оставил его охранять лагерь. Арабы посчитали, что ты усомнился в их храбрости, и, я думаю, они бросили бы тебя в любом случае. Потом, на следующий день после того, как вы ушли, в лагерь забрела незнакомая женщина. Это была очень красивая белая женщина из Опара, и Абу Батн, задумав извлечь пользу из ниспосланного ему судьбой шанса, увел нас с собой, чтобы продать в рабство по возвращении в свою страну.

– Неужели перевелись на свете честные люди? – воскликнул Зверев.

– Боюсь, что так, – ответила девушка. А поскольку Зверев угрюмо уставился в землю, то не заметил презрительной усмешки, сопровождавшей ответ Зоры.

Она описала похищение Лэ из лагеря Абу Батна и ярость шейха, когда тот узнал о предательстве Ибн Даммука, затем рассказала о своем побеге, но умолчала о роли Уэйна Коулта, и у Зверева сложилось впечатление, будто она плутала в одиночестве по джунглям, пока ее не схватила большая обезьяна. Она подробно описала доброту и предупредительность Тарзана и поведала об огромном слоне, который охранял ее днем.

– Звучит, как сказка, – сказал Зверев, – но я достаточно наслышан об этом человеке-обезьяне, и меня уже не проведешь. А потому я тебе скажу: пока он жив, нам не будет покоя.

– Он не может причинить нам вреда, будучи нашим пленником. И уж конечно, если ты меня любишь, как ты утверждаешь, то человек, спасший мне жизнь, заслуживает большего, чем бесславную смерть.

– Довольно об этом, – сказал Зверев. – Я уже сказал, что не убью его.

Но в его коварном мозгу уже зрел план, как уничтожить Тарзана и в то же время сдержать обещание, данное Зоре.

Оглавление

Опубликовано: 21 мая 2022

Просмотров: 68

Оглавление

Глава 15 Тарзан Непобедимый ― Берроуз Эдгар

«УБЕЙ, ТАНТОР, УБЕЙ!»
Ранним утром следующего дня экспедиция цепочкой вышла из лагеря. Свирепые чернокожие воины были одеты в форму французских колониальных войск, а Зверев, Ромеро, Ивич и Мори шли в форме французских офицеров. В строю шагала и Зора Дрынова, которой Зверев, вопреки ее просьбам, не позволил остаться ухаживать за Тарзаном, сказав, что одну ее больше не оставит. Дорский и горстка негров остались охранять пленного и сторожить склад боеприпасов и снаряжения.

Когда колонна готовилась выйти из лагеря, Зверев дал последние указания Дорскому.

– Я доверяю это дело целиком вам, – сказал он. – Все должно выглядеть так, будто он пытался бежать или, на худой конец, пал жертвой несчастного случая.

– Не беспокойтесь, товарищ, – ответил Дорский. – Задолго до того, как вы вернетесь, этот чужак будет устранен.

Долгий и трудный путь предстоял заговорщикам. Он лежал через юго-восточную Абиссинию к итальянскому Сомали, пятьсот миль по бездорожью. В итальянской колонии Зверев намеревался провести всего лишь агитационный митинг с тем, чтобы еще больше подстегнуть враждебность итальянцев к французам и дать фашистскому диктатору долгожданный, по мнению Зверева, повод, чтобы осуществить свою безумную мечту захвата Италией Европы.

Возможно, Зверев был слегка сумасшедшим, но он являлся последователем сумасшедших людей, чья жажда власти оказывала разрушающее действие на их умы, и в результате они теряли способность отличать реальность от фантазии. К тому же Зверев так долго мечтал стать императором Африки, что сейчас видел перед собой только свою цель, позабыв про непреодолимые препятствия на пути. Он видел нового римского императора, правящего Европой, а себя – императором Африки, заключающего союз с новой европейской державой против всего остального мира. Он рисовал в своем воображении два роскошных золотых трона – на одном из них восседает император Питер Первый, на другом – императрица Зора.

И так он мечтал на протяжении всего длинного, трудного пути на восток.

* * *
Тарзан пришел в себя на утро следующего после ранения дня. Он чувствовал слабость и недомогание, голова страшно болела. Когда он попытался пошевелиться, обнаружил, что руки и ноги крепко связаны. Тарзан не знал, что с ним произошло, и поначалу не мог понять, где находится, но постепенно к нему вернулась память. Он увидел вокруг себя брезентовые стены палатки и догадался, что враги каким-то образом ухитрились схватить его. Он попытался освободить руки от веревок, однако безуспешно.

Он внимательно прислушался и понюхал воздух, но не уловил признаков оживленного лагеря, каким увидел его, когда привел девушку обратно. Однако он определил, что прошла, по крайней мере, одна ночь, так как видимые им через просвет в двери тени указывали, что солнце стоит высоко в зените, тогда как оно было низко на западе, когда он видел его в последний раз. Заслышав голоса, Тарзан понял, что был не один, хотя был уверен, что в лагере сравнительно мало людей.

Глубоко в джунглях он услышал рев слона, а в какой-то миг издалека донеслись слабые отголоски львиного рыка. Тарзан снова попытался разорвать державшие его путы, но они не поддавались. Тогда он повернул голову, чтобы быть лицом к просвету в палатке, и с губ его сорвался протяжный низкий крик, крик зверя в беде.

Дорский, который сидел, развалясь, на стуле перед своей палаткой, вскочил на ноги. Оживленно болтавшие перед своими хижинами негры мгновенно затихли и схватились за оружие.

– Что это? – спросил Дорский своего черного слугу. Негр, широко открыв глаза и дрожа, покачал головой.

– Не знаю, бвана, – сказал он. – Может, тот человек в палатке умер, потому что такой крик может выйти только из горла призрака.

– Вздор, – воскликнул Дорский. – Пошли поглядим на него.

Но негр попятился, и тогда белый пошел один.

Звук, который определенно раздался из палатки, оказал на Дорского необычное воздействие – у него зашевелились волосы на голове, в душе зародилось недоброе предчувствие. И теперь, подходя к палатке, он замедлил шаг и приготовил револьвер.

Когда он вошел, то увидел, что человек лежит там, где его оставили, но сейчас его глаза были раскрыты, и когда они встретились с глазами русского, то последний испытал ощущение, похожее на то, которое испытывают, когда глядят в глаза дикому зверю, пойманному в ловушку.

– Ну что, – спросил Дорский, – пришел в себя, да? Что ты хочешь?

Пленник не ответил, но глаза его не отрывались от лица Дорского. Настолько пристальным был этот немигающий взгляд, что Дорскому стало не по себе.

– Тебе лучше говорить, не то хуже будет, – буркнул Дорский, но тут же подумал, что, возможно, человек его не понимает. Тогда он повернулся к выходу и позвал негров, которые столпились возле палатки пленника наполовину из любопытства, наполовину из страха.

– Один из вас пусть подойдет сюда, – приказал Дорский.

Сначала казалось, что никто не склонен повиноваться, но вскоре приблизился рослый воин.

– Проверь, понимает ли этот парень твой язык. Войди и скажи ему, что у меня есть к нему предложение, и что в его же интересах выслушать.

– Если это действительно Тарзан из племени обезьян, – промолвил чернокожий, – то он меня поймет.

И он осторожно вошел в палатку.

Негр повторил слова Дорского на своем диалекте, но человек-обезьяна не подал вида, что понимает.

Дорский потерял терпение.

– Ты, проклятая обезьяна, – закричал он. – Нечего делать из меня идиота. Я прекрасно знаю, что ты понимаешь тарабарщину этого парня, а также знаю, что ты англичанин и понимаешь по-английски. Даю тебе на размышление пять минут, а потом вернусь. Если к тому времени ты не заговоришь, то пеняй на себя.

Затем он повернулся на каблуках и вышел из палатки.

* * *
Маленький Нкима проделал долгий путь. Вокруг его шеи был завязан прочный ремешок, на котором крепился маленький кожаный мешочек с запиской. В конце концов он доставил ее Мувиро, вождю племени вазири, и, когда вазири отправились в свой долгий поход, Нкима гордо восседал на плече Мувиро. Через некоторое время, повинуясь некоему капризу своего взбалмошного разума либо же какому-то неодолимому порыву, он оставил чернокожих воинов и, оказавшись лицом к лицу со всеми опасностями, которых так сильно боялся, отправился в одиночку по своим делам.

Пробираясь через джунгли по гигантским деревьям, Нкима то и дело попадал в переделки и едва успевал уносить ноги. Если бы он мог противостоять искушению, то обеспечил бы себе сравнительную безопасность, но этого сделать он не мог, а потому постоянно попадал в переплет, откалывал шутки со встречными незнакомцами, которые, если и обладали чувством юмора, наверняка не могли оценить юмор малыша Нкимы. Нкима не мог забыть, что он друг и поверенный Тарзана, Повелителя джунглей, хотя, как видно, часто забывал, что Тарзана нет рядом и защитить его некому, когда он осыпал бранью и оскорблениями других, менее привилегированных обезьян.

То, что он вообще уцелел, говорит скорее о его быстроте, нежели об уме или храбрости. Убегал он с места схватки в ужасе, пронзительно вереща от душевных переживаний. Ему бы поумнеть, но нет, – едва ускользнув от одного преследователя, вознамерившегося растерзать его, он, как ни в чем не бывало, принимался задирать очередного встречного, будто нарочно выбирая тех, кто был крупнее и сильнее его.

Иногда он убегал в одном направлении, иногда в другом, что занимало намного больше времени, чем было нужно для его путешествия. Иначе он добрался бы до своего хозяина вовремя и смог бы быть ему полезным в тот момент, когда Тарзан нуждался в помощи друга больше, чем, возможно, когда-либо раньше в жизни.

Сейчас, когда Нкима в лесных дебрях удирал от старого самца бабуина, которого он метко ударил палкой, Майкл Дорский подходил к палатке, где, связанный и беспомощный, лежал хозяин Нкимы. Пять минут прошли, и Дорский пришел за ответом. Он пришел один, и, когда вошел в палатку, то имел уже хорошо продуманный и простой план действий.

Выражение на лице пленника изменилось, – казалось, он внимательно прислушивается. Дорский также прислушался, но ничего не услышал, ибо, по сравнению со слухом Тарзана из племени обезьян, Майкл Дорский был глухим. То, что услышал Тарзан, наполнило его чувством тихого удовлетворения.

– В общем так, – сказал Дорский. – Я пришел дать тебе последний шанс. Товарищ Зверев водил в Опар две экспедиции в поисках золота, которое, как нам известно, там хранится. Обе экспедиции провалились. Нам также известно, что ты знаешь местонахождение сокровищниц Опара и можешь провести нас к ним. Обещай сделать это, когда вернется товарищ Зверев, и тебя не только не тронут, но и освободят, как только товарищ Зверев почувствует, что на свободе ты уже безопасен. Если же откажешься, то умрешь.

Он вынул из ножен на поясе длинный тонкий стилет.

– Если ты откажешься отвечать, я пойму это как отказ принять мое предложение.

Поскольку человек-обезьяна продолжал хранить каменное молчание, русский приблизил к его глазам тонкое лезвие.

– Подумай хорошенько, обезьяна, – сказал он, – и помни, что когда я суну это тебе между ребер, не будет и звука. Он пронзит твое сердце и останется там, пока не перестанет течь кровь. Затем я выну его и замаскирую рану. В тот же день тебя найдут мертвым, и я скажу неграм, что ты умер от шальной пули. Таким образом твои друзья никогда не узнают правды. Ты не будешь отомщен и умрешь бессмысленно.

Дорский подождал ответа. Его злые глаза угрожающе отражались в холодных серых глазах человека-обезьяны.

Стилет сейчас был очень близок к лицу Тарзана, который неожиданно вскинулся, словно дикий зверь, и сомкнул свои челюсти, словно стальной капкан, на запястье Дорского. С криком боли тот отшатнулся. Оружие выпало из его ослабевших пальцев. В тот же миг Тарзан обхватил своими ногами ступни своего потенциального убийцы и, когда Дорский упал на спину, то увлек за собой Тарзана, который оказался на нем сверху.

Человек-обезьяна по хрусту костей запястья Дорского определил, что от его укуса правая рука противника отключена, поэтому он опустил ее. Затем, к ужасу русского, челюсти человека-обезьяны отыскали его яремную вену, а из горла вырвалось рычание дикого зверя.

Призывая своих людей на помощь, Дорский попытался левой рукой достать револьвер с правого бедра, но вскоре понял, что пока не скинет с себя Тарзана, это ему не удастся.

Он уже слышал, как бегут к палатке люди, перекрикиваясь между собой, а затем услышал крики удивления и ужаса. В следующий момент палатка над ним исчезла, и Дорский увидел громадного слона-самца, выросшего над ним и его диким противником.

Тарзан мгновенно прервал попытку сомкнуть зубы на горле Дорского и сразу откатился от тела русского. Как только он это сделал, рука Дорского нашла револьвер.

– Убей, Тантор! – закричал человек-обезьяна. – Убей!

Гибкий хобот толстокожего животного обвился вокруг тела русского. Маленькие глазки слона вспыхнули красным огнем от ненависти, и он, пронзительно трубя, поднял Дорского высоко над головой и, развернувшись, швырнул на землю. Потрясенные негры, бросая через плечо испуганные взгляды, помчались в джунгли. Затем Тантор набросился на свою жертву. Своими огромными бивнями он пригвоздил Дорского к земле, а затем в бешеной ярости и оглушительно трубя, принялся топтать его до тех пор, пока от Майкла Дорского не осталось ничего, кроме кровавого месива.

С того момента, как Тантор схватил русского, Тарзан безуспешно пытался усмирить гнев огромного животного, но Тантор оставался глух к приказам, пока не отомстил этому существу, которое осмелилось напасть на его друга. Но когда ярость улеглась, он тихо подошел к Тарзану и по одному его слову поднял бронзовое тело человека-обезьяны своим мощным хоботом и понес в лес.

Глубоко в джунгли на укромную поляну отнес Тантор своего беспомощного друга и там осторожно положил на мягкую траву под тень дерева. Огромный самец мало что мог сделать еще, кроме как стоять на страже. В результате сильного возбуждения, вызванного убийством Дорского и беспокойством за судьбу Тарзана, Тантор нервничал и был раздражен. Он стоял с поднятыми ушами, стараясь уловить малейший угрожающий звук, покачивая своим чувствительным хоботом из стороны в сторону и принюхиваясь к запаху опасности.

Боль от раны беспокоила Тарзана гораздо меньше, чем мучительная жажда. Маленьким обезьянкам, наблюдавшим за ним с деревьев, он крикнул:

– Идите, ману, и развяжите мне руки.

– Мы боимся, – ответила старая обезьяна.

– Я – Тарзан из племени обезьян, – вразумлял их человек. – Тарзан всегда был вашим другом. Он не причинит вам вреда.

– Мы боимся, – повторила старая обезьяна. – Тарзан бросил нас. Уже много лун джунгли не видели Тарзана, но пришли другие Тармангани и чужие Гомангани с громовыми палками. Они охотились за маленьким ману и убили его. Если бы Тарзан был нашим другом, то он прогнал бы этих людей.

– Если бы я был здесь, то чужие люди не тронули бы вас, – сказал Тарзан. – Тарзан защитил бы вас. Сейчас я вернулся, но не могу уничтожить пришельцев или прогнать их, пока с моих рук не сняты путы.

– Кто связал руки? – спросила обезьяна.

– Чужие Тармангани, – ответил Тарзан.

– Значит, они сильнее Тарзана, – сказала ману, – так что какой нам смысл тебя освобождать? Если чужие Тармангани обнаружат, что это сделали мы, они рассердятся, придут сюда и поубивают нас. Пусть Тарзан, который много дождей был повелителем джунглей, освободится сам.

Видя, что взывать к ману бесполезно, Тарзан с очень слабой надеждой в душе испустил протяжный жалобный своеобычный крик о помощи, к которому прибегают большие обезьяны. Медленно нарастая, поднялся он до пронзительного визга, распространяясь далеко вокруг по безмолвным джунглям.

Звери, большие и малые, где бы они ни находились, остановились, когда необычная нота достигла их чувствительных барабанных перепонок. Никто из них не испугался, потому что крик поведал, что большой самец в опасности, а посему, естественно, безвреден. Шакалы же истолковали этот звук как скорую возможность полакомиться мясом и пустились рысью по джунглям в том направлении, откуда донесся крик. Гиена Данго тоже услышала и пошла крадучись на мягких лапах в надежде обнаружить беззащитное животное, которое окажется легкой добычей. Далеко в джунглях маленькая обезьянка тоже услышала слабые отголоски призыва и узнала голос зовущего. Сорвавшись с места, она стремительно помчалась по джунглям, летя по прямой целеустремленно и самозабвенно, что редко с ней случалось.

Тарзан послал Тантора к реке принести в хоботе воды. Вдалеке он уловил запах шакалов и смердящую вонь Данго, но надеялся, что Тантор вернется раньше, чем они подкрадутся к нему. Страха он не испытывал, только инстинктивное желание самосохранения. Шакалов он презирал и знал, что, хоть он и связан по рукам и ногам, но все же сумеет держать трусливых тварей на расстоянии, другое дело Данго – как только это омерзительное существо увидит его беспомощность, оно пустит в ход свои мощные челюсти и быстро расправится с ним. Тарзан знал беспощадность и жестокость этого зверя, знал, что во всех джунглях нет никого, более свирепого, чем Данго.

Первыми появились шакалы, – остановились на краю маленькой поляны, наблюдая за ним. Затем, медленно кружа, подкрались поближе, но когда Тарзан рывком сел, с визгом разбежались. Трижды подкрадывались к нему шакалы, превозмогая страх, но вот на поляне появилась страшная крадущаяся тень, и шакалы отбежали на безопасное расстояние. Пришла гиена Данго.

Зверь остановился, разглядывая сидящего Тарзана с любопытством и страхом, потом зарычал. Человек зарычал в ответ. И тут над ними раздалось громкое верещание. Подняв голову, Тарзан увидел малыша Нкиму, приплясывающего на ветке над ним.

– Спускайся вниз, Нкима, – крикнул Тарзан, – и развяжи мне руки!

– Данго! Данго! – завопил Нкима. – Маленький Нкима боится Данго.

– Если подойдешь сейчас, – сказал Тарзан, – то это не опасно, но если будешь ждать слишком долго, Данго убьет Тарзана, и тогда кто же будет защищать малыша Нкиму?

– Нкима идет, – крикнула маленькая обезьянка и спрыгнула на плечо Тарзана.

Гиена обнажила клыки и жутко захохотала.

– Развязывай быстрее, Нкима, – поторопил его Тарзан, и маленькая обезьянка, дрожавшая от страха, принялась развязывать кожаные ремни на запястьях Тарзана.

Данго, опустив безобразную морду, сделала неожиданный прыжок, и из могучих легких человека-обезьяны вырвался громоподобный рев, который мог бы сделать честь самому Нуме. Взвизгнув от испуга, трусливая Данго повернулась и метнулась в дальний конец поляны, где остановилась, ощетинившись и ворча.

– Торопись, Нкима, – сказал Тарзан. – Данго придет снова. Может быть, один раз, может, два, а может, много раз, пока не поймет, что я беспомощен, и тогда уже она не остановится и не повернет назад.

– Пальцы маленького Нкимы устали, – оправдывался ману. – Они слабы и дрожат. Они не развяжут узел.

– У Нкимы острые зубы, – напомнил Тарзан. – К чему понапрасну тратить время, развязывая уставшими пальцами узлы, которые они все равно не смогут развязать? Пусть твои острые зубы сделают эту работу.

Нкима моментально принялся грызть ремень. Вынужденный молчать, поскольку рот его был занят, Нкима работал усердно и без остановки.

Тем временем Данго дважды бросалась вперед, каждый раз подходя немного ближе, но всякий раз поворачивала назад, побаиваясь грозного рычания человека-обезьяны, успевшего произвести переполох в джунглях.

В вышине, на верхушках деревьев верещали, бранились и кричали обезьяны, вдали громко прокатился рык Нумы, а с реки донесся оглушительный клич Тантора.

Малыш Нкима лихорадочно грыз путы, когда снова напала Данго, видимо, убедившаяся в беззащитности великого Тармангани, и теперь рыча, бросилась на человека.

Тарзан в тот же миг напряг могучие мускулы своих рук, отчего малыш Нкима отлетел в сторону, и попытался разорвать путы, чтобы защититься от жестокой смерти, которой грозили ему эти слюнявые челюсти. Ремни, наполовину перегрызенные острыми зубами Нкимы, поддались неимоверному усилию.

Когда Данго прыгнула, метя в бронзовое горло, Тарзан выбросил вперед руку и схватил зверя за горло, но толчок тяжелого тела отбросил его на землю. Данго извивалась, сопротивлялась и царапала когтями в тщетной попытке вырваться из смертельной хватки человека-обезьяны, но стальные пальцы беспощадно сомкнулись на ее горле, пока огромная тварь не стала задыхаться и не свалилась беспомощно на тело своей предполагаемой жертвы.

Тарзан не ослаблял хватку до тех пор, пока не удостоверился в смерти Данго, и когда сомнений не осталось, отшвырнул от себя тушу и, сев, поспешно принялся за ремни на ногах.

На время этой короткой схватки Нкима укрылся на самых верхних ветках высоченного дерева, где скакал, неистово крича и подбадривая хозяина. Лишь окончательно убедившись в победе Тарзана, Нкима спустился вниз. С опаской, на тот случай, если ошибся, приблизился к телу Данго, внимательно пригляделся и, укрепившись в правоте своих выводов, запрыгнул на него и принялся злобно колошматить бездыханный труп. Затем Нкима, стоя на гиене, пронзительно прокричал свой вызов всему миру с самодовольством и бравадой, как будто это он одолел опасного врага.

Тантор, услышав крик о помощи своего друга, заторопился назад, так и не набрав воды. Он несся на зов человека-обезьяны напрямик, не разбирая дороги, валя на своем пути деревья, пока не примчался на маленькую поляну, разъяренный звуками битвы – исполинская машина, клокочущая от ярости и жажды мести.

Зрение у Тантора не ахти какое, и, казалось, он неминуемо растопчет человека-обезьяну, который лежал на его пути, но, когда Тарзан заговорил с ним, большое животное остановилось как вкопанное рядом с ним и стало кружить на месте, выставив уши торчком, подняв хобот и грозно трубя, – Тантор искал того, кто угрожал его другу.

– Спокойно, Тантор. Это была Данго. Она уже мертва, – произнес человек-обезьяна.

Как только глаза слона обнаружили тушу гиены, он набросился на нее и стал топтать, как ранее затоптал Дорского, до кровавого месива. А Нкима, пронзительно вереща, припустил к дереву.

Освободив лодыжки от пут, Тарзан встал на ноги и подозвал слона. Тантор тихо подошел к нему и встал рядом, касаясь хоботом тела человека-обезьяны. Благодаря целительному спокойствию своего друга, ярость слона улеглась, и его нервы успокоились.

Тотчас же пришел Нкима, ловко спрыгнув с качающейся ветки на спину Тантора, а оттуда на плечо Тарзана. Обвив маленькими лапками шею человека-обезьяны, он прижался щечкой к бронзовой щеке великого Тармангани, своего хозяина и кумира.

Так они стояли, три друга, в молчаливом единении, которое доступно лишь животным, пока не удлинились тени, и солнце не село за лесом.

Оглавление

Опубликовано: 21 мая 2022

Просмотров: 65

Оглавление

Глава 13 Тарзан Непобедимый ― Берроуз Эдгар

ЧЕЛОВЕК-ЛЕВ
К Питеру Звереву стала возвращаться утраченная уверенность в успехе своего предприятия. Наконец-то его агентам удалось доставить часть столь необходимых припасов наряду с контингентом воинственно настроенных негров, пополнивших его поредевшую армию, что обеспечивало успех планируемого им захвата итальянского Сомали. План Зверева заключался в том, чтобы совершить быстрое и внезапное нападение, разгромить туземные селения, захватить пару аванпостов, затем быстро отступить через границу, спрятать французскую форму, чтобы, если потребуется, использовать ее позже, и приступить к свержению Рас Тафари в Абиссинии, где, по сообщениям агентов, созрели условия для революции. Агенты также заверили Зверева, что как только Абиссиния окажется в его руках, туда, под его знамена, начнут стекаться туземные племена со всей северной Африки.

В далеком Бокаре сосредоточилось двести самолетов-бомбардировщиков, разведчиков, истребителей, предоставленных американскими капиталистами в расчете на наживу, и эта воздушная армада готовилась к перелету через Персию и Аравию на его базу в Абиссинии. С таким подкреплением позиция Зверева будет прочной, недовольные арабы Египта окажут ему поддержку, а страны Европы, вовлеченные в войну друг с другом, не смогут оказать ему совместного сопротивления. Таким образом сбудется мечта Зверева об империи, и положение его укрепится навеки.

Возможно, эта была безумная идея, возможно, Питер Зверев был сумасшедшим, но кто из великих завоевателей не был немного сумасшедшим?

Он уже представлял себе, как границы его империи раздвигаются на юг по мере того, как он постепенно расширяет свои владения, пока не наступит такой день, когда он станет править огромным континентом, – он, Питер Первый, император Африки.

– Вы, кажется, счастливы, товарищ Зверев, – сказал маленький Антонио Мори.

– Почему бы и нет, Тони? – спросил мечтатель. – Я предчувствую скорый успех. Мы все должны быть счастливы, но потом будем еще счастливее.

– Да, – согласился Тони, – когда Филиппины будут независимыми, я буду очень счастлив. Вам не кажется, что тогда я стану у себя на родине очень большим человеком, товарищ Зверев?

– Да, – ответил русский, – но если останешься здесь и будешь работать на меня, то станешь еще большим человеком. Что ты скажешь о титуле великого князя?

– Великий князь! – воскликнул филиппинец. – Я думал, что великих князей уже нет.

– Но, возможно, они снова появятся.

– Они были жестокими людьми, которые притесняли простых тружеников, – сказал Тони.

– Быть великим князем, который притесняет богатых и отнимает у них деньги, может, не так уж плохо, – произнес Зверев. – Великие князья очень богаты и могущественны. А тебе разве не хочется быть богатым и могущественным, Тони?

– Ну, конечно, кто бы этого не хотел?

– Тогда слушайся во всем меня, Тони, и когда-нибудь я сделаю тебя великим князем, – подытожил Зверев.

Отныне в лагере ни на минуту не прекращалась кипучая деятельность, так как Зверев задумал вымуштровать туземцев-новобранцев и вбить в них хоть какое-то представление о военном порядке и дисциплине. Ромеро, Дорский и Ивич, имевшие военный опыт, стали обучать людей строевой подготовке, и лагерь заполнился маршировавшими, строившимися, атаковавшими и изучавшими уставы воинами. Кроме того, их обучали элементарным навыкам стрельбы.

На следующий день после разговора со Зверевым Тони помогал мексиканцу, который в поте лица муштровал группу черных рекрутов.

Во время отдыха, когда мексиканец и филиппинец с наслаждением курили, Тони обратился к своему товарищу.

– Ты много путешествовал, товарищ, – начал филиппинец. – Может, ты знаешь, какую форму носят великие князья?

– Я слышал, – ответил Ромеро, – что в Голливуде и Нью-Йорке многие из них носят фартуки офицеров. Тони состроил гримасу.

– Что-то мне расхотелось быть великим князем, – сказал он.

Лагерная жизнь пришлась неграм по душе – строевые занятия, занимавшие почти все время, оказались достаточно интересными и отвлекали от раздоров, пища была обильной, и впереди их ждали походы и сражения. А те из отряда, которые испытали на себе ужасы Опара и прочие неприятности, лишившие их душевного равновесия, наконец окончательно успокоились. Зверев приписал это себе в заслугу, считая, что все уладилось благодаря его замечательному таланту руководителя.

Вскоре в лагерь прибыл гонец с посланием для Зверева, рассказавший странную историю об увиденной им женщине, охотившейся в джунглях с черногривым золотистым львом. Этого оказалось достаточно, чтобы напомнить чернокожим прежние таинственные происшествия, как и то, что в этой местности властвуют сверхъестественные силы в облике привидений и демонов и что в любой момент с ними может приключиться страшная беда.

Но если рассказ вывел из равновесия негров, то сообщение, которое гонец доставил Звереву, вызвало у русского сильную вспышку гнева, граничившую с безумием.

Изрыгая страшные ругательства, он шагал взад-вперед перед палаткой, не объясняя никому причину своей ярости.

А пока Зверев кипел от злости, против него собирались неведомые ему силы. По джунглям двигалась сотня черных воинов. Их гладкая лоснившаяся кожа, перекатывающиеся мускулы и упругий шаг говорили о физической силе. Они были обнажены, если не считать узких набедренных повязок из шкур леопарда или льва, а также некоторых украшений, что так дороги сердцам дикарей – медные браслеты на щиколотках и запястьях, ожерелья из когтей льва и леопарда. Над головой у каждого колыхалось белое оперение. Но на этом примитивность их снаряжения заканчивалась, ибо оружие у них было самым современным: мощные винтовки армейского образца, револьверы, полные патронташи. Это был действительно грозный отряд, который шел целенаправленно и молча по джунглям, а на плече негра-вождя, шедшего впереди, восседала маленькая обезьянка.

* * *
Тарзан испытал облегчение, когда неожиданное нападение Тантора прогнало То-ята в джунгли, ибо Тарзан из племени обезьян не хотел ссориться с Мангани, – единственными созданиями, которых считал своими братьями. Он никогда не забывал, что его вскормила грудью Кала, самка обезьяны, и что, пока не стал взрослым, он жил в племени Керчака, короля обезьян. С детства он привык думать о себе, как об обезьяне, и даже сейчас ему было зачастую легче понять и оценить мотивы поведения великих Мангани, чем людей.

По знаку Тарзана Тантор остановился. Огромное животное уже успокоилось, Хотя было готово отразить любую опасность, грозившую его другу. Он смотрел, как человек-обезьяна опустился на колени рядом с распростертой девушкой. Сначала Тарзан подумал, что она мертва, но вскоре понял, что это всего лишь обморок. Подняв ее на руки, он сказал несколько слов своему толстокожему другу, который повернулся и, опустив голову, двинулся прямиком через густые джунгли, прокладывая дорогу, по которой Тарзан нес потерявшую сознание девушку.

Прямо, как по линейке, двигался слон Тантор, пока наконец не остановился на берегу большой реки. На другой стороне находилось место, куда Тарзан хотел переправить несчастную пленницу То-ята, в которой сразу же узнал молодую женщину из базового лагеря заговорщиков. Беглый осмотр показал, что она на грани голодной смерти.

Тарзан снова что-то сказал Тантору, и огромное толстокожее животное, обвив хоботом друга с девушкой, осторожно подняло обоих к себе на широкую спину. Затем слон вошел в реку и двинулся к противоположному берегу. Течение на стремнине оказалось бурным и глубоким, и Тантора сбило с ног и отнесло вниз на значительное расстояние, прежде чем ему удалось снова встать на ноги и выйти на другой берег. Здесь он вновь пошел вперед, прокладывая дорогу и через некоторое время ступил на широкую, сильно протоптанную охотничью тропу.

Теперь впереди пошел Тарзан, а Тантор – следом за ним. Они молча двигались к своей цели, и вскоре Зора Дрынова открыла глаза. В тот же миг она вспомнила о своей жуткой участи, но тут же осознала, что ее щека, покоившаяся на плече похитителя, касается не косматой шерсти, а гладкой кожи человека. И тогда она повернула голову и посмотрела на профиль несшего ее существа.

Сперва ей показалось, что от страха у нее начались галлюцинации, – еще бы, ведь она не могла определить, как долго находилась без сознания, ни вспомнить, что произошло за это время. Последнее, что она помнила, это объятия огромной обезьяны, которая уносила ее в джунгли. Тогда она закрыла глаза, а когда открыла их снова, вместо обезьяны увидела прекрасного лесного полубога.

Она прикрыла глаза и отвернула голову с тем, чтобы через несколько секунд снова открыть их и украдкой взглянуть на лицо этого существа. Быть может, на сей раз он снова превратится в обезьяну, и тогда она поймет, что действительно сошла с ума или спит.

Когда же она открыла глаза, увиденное ею зрелище убедило ее в том, что кошмар продолжается, ибо прямо за ними по тропе тяжело шагал гигантский слон-самец.

По движению головы Тарзан понял, что девушка пришла в себя, и, когда он обернулся, чтобы взглянуть на нее, то увидел, как она округлившимися от изумления глазами смотрит на Тантора. Потом она повернулась к человеку, и глаза их встретились.

– Кто вы? – шепотом спросила девушка. – Я сплю? Но человек-обезьяна обратил свой взгляд вперед и не ответил.

Зора решила было вырваться и бежать, но, осознав свою слабость и беспомощность примирилась со своей участью и снова уронила голову на бронзовое плечо человека-обезьяны.

Оказавшись на маленькой поляне, через которую бежал крохотный ручей с прозрачной водой, Тарзан остановился и положил свою ношу на землю. В вышине аркой смыкались кроны исполинских деревьев, через листву которых проникали лучи яркого солнца, испещряя траву солнечными бликами.

Лежа на мягком дерне, Зора Дрынова впервые ощутила, насколько она слаба, ибо попыталась встать, но не смогла. То, что видели ее глаза, более, чем когда-либо казалось ей сновидением: огромный слон-самец, стоявший над ней, и бронзовая фигура почти обнаженного гиганта, сидевшего на корточках у маленького ручья. Она видела, как он свернул большой лист кульком, наполнил водой, поднялся и направился к ней. Не говоря ни слова, он нагнулся, помог ей сесть и предложил воды из импровизированной чашки.

Она пила долго, измученная жаждой. Затем, взглянув в красивое лицо, склонившееся над ней, выразила свою благодарность, но человек не ответил, и она, естественно, решила, что он не понимает ее. Когда она удовлетворила жажду, он бережно опустил ее на землю, а сам легко запрыгнул на дерево и исчез в лесу. Громадный же слон остался. Он стоял над ней как бы на страже, и его огромное тело слегка колыхалось из стороны в сторону. Тишина и покой действовали на нее умиротворяюще, но в глубине сознания коренилось убеждение, что ее положение чрезвычайно опасно. Мужчина оставался для нее полнейшей загадкой, и хотя она, конечно, понимала, что похитившая ее обезьяна не могла превратиться в прекрасного лесного бога, однако никак не могла сообразить, откуда он взялся или куда исчезла обезьяна; оставалось только предположить, что они действовали сообща: обезьяна похитила ее для этого человека, своего хозяина. В поведении человека не было ничего предосудительного, но она настолько привыкла оценивать всех мужчин по стандартам цивилизованного общества, что ей во всем мерещился злой умысел.

Для ее аналитического ума этот человек представлял собой парадокс, интригующий воображение. С одной стороны, он никак не вписывался в эти дикие африканские джунгли, с другой – прекрасно гармонировал с окружающей средой, где казался у себя дома, в своей стихии. Взять хотя бы этого дикого слона, на которого человек обращал не больше внимания, чем на комнатную собачонку. Будь он нечесанным, грязным, опустившимся, она немедленно отнесла бы его к разряду изгоев, обычно полусумасшедших, которые иногда встречаются вдали от человеческого жилья и ведут образ жизни диких зверей. Это же существо скорее походило на тренированного атлета, для которого чистоплотность являлась фетишем, а красивая форма его головы и умные глаза даже отдаленно не предполагали умственную или нравственную деградацию.

Пока она размышляла о нем, человек вернулся, неся большую охапку прямых веток, с которых уже были удалены листья и сучья. Быстро и со знанием дела, что свидетельствовало о многолетней практике, он соорудил навес на берегу ручья. Затем набрал широких листьев, чтобы покрыть ими крышу, и ветки с листьями, чтобы возвести с трех сторон стены для защиты от ветра. Пол он выстелил листьями, маленькими веточками и сухой травой. Затем подошел и, подняв девушку на руки, понес ее в готовое примитивное жилище.

Там он оставил ее, а когда вернулся, то принес немного фруктов и дал ей немножко поесть, так как догадывался, что она долгое время пробыла без пищи, и знал, что нельзя перегружать пустой желудок.

Все это делалось им молча, и хотя ни одного слова не было сказано между ними, Зора Дрынова начала проникаться к нему доверием.

В следующий раз он отлучился надолго, и слон опять стоял на поляне, словно гигантский часовой на страже.

Когда же человек вернулся, то принес тушу оленя, и тут Зора увидела, что он разводит огонь на манер первобытных людей. Мясо жарилось на огне, источая чудесный аромат, и Зора почувствовала, что страшно голодна. Когда мясо было готово, мужчина подошел и подсел к ней. Отрезая маленькие кусочки своим острым охотничьим ножом, он кормил ее, словно беспомощного младенца. Он давал ей понемногу, заставляя часто отдыхать, и, пока она ела, Тарзан заговорил, но не с ней и не на языке, когда-либо слышанном ею. Говорил он с огромным слоном, и громадное толстокожее животное медленно развернулось и удалилось в джунгли. Девушка слышала грузную поступь слона, затихшую затем вдали.

Пока она ела, стало совсем темно, и ужин она заканчивала при мерцавшем свете костра, бросавшем красноватые отблески на бронзовую кожу ее спутника и отражавшемся в таинственных серых глазах, которые, казалось видели все, даже самые сокровенные ее мысли. Затем он принес воды, после чего сел на корточки возле хижины и принялся удовлетворять свой голод.

Девушка постепенно успокоилась, чувствуя себя в безопасности благодаря заботливости своего странного защитника. Но тотчас же на нее нахлынули дурные предчувствия, она вдруг испытала новый безотчетный приступ страха перед молчаливым гигантом, в чьей власти оказалась. Она увидела, что он ест мясо сырым, разрывая его зубами, точно дикий зверь. А когда прямо за костром в джунглях послышался шорох, и человек поднял голову, устремляя туда взор, с его губ слетело низкое злобное рычание. Содрогнувшись от ужаса и отвращения, девушка закрыла лицо руками. Из темноты донеслось ответное рычание, но звук удалялся, и вскоре все стихло.

Еще долгое время не осмеливалась Зора открыть глаза, а когда открыла, то увидела, что человек закончил есть и растянулся на траве между ней и костром. Зора боялась его и в то же время не могла отрицать, что его присутствие придает ей ощущение безопасности, которое она ранее ни разу не испытывала в джунглях. Пытаясь разобраться в этом, она задремала и вскоре уснула. Первые лучи солнца уже согрели джунгли, когда она проснулась. Мужчина поддерживал огонь и сидел возле него, поджаривая маленькие кусочки мяса. Рядом лежали фрукты, которые он, должно быть, собрал на рассвете. Наблюдая за ним, Зора все больше поражалась его физической красоте, а также несомненному благородству движений, хорошо гармонировавших с полной достоинства осанкой и интеллектом, читавшимся в серых внимательных глазах. Она хотела бы не видеть, как он пожирал сырое мясо, словно… словно какой-то лев – вот именно, словно лев. Какое разительное сходство у него со львом – по силе, достоинству, величию и дремлющей свирепости, что сквозила в каждом его движении.

И так незаметно для себя она стала думать о нем как о человеке-льве, и, стараясь внушить себе, что ему можно доверять, все же продолжала чуточку его побаиваться.

Он снова покормил ее и принес воды и лишь потом поел сам, но прежде чем приступить к еде, встал и испустил долгий, протяжный крик. Затем опять присел на корточки и принялся за еду. И хотя он держал мясо в сильных загорелых руках и ел его сырым, теперь она разглядела, что ест он медленно, с тем же спокойным достоинством, которое сквозило в каждом его движении, и он уже не показался ей таким омерзительным. Она снова попыталась заговорить с ним, обращаясь к нему на разных языках и некоторых африканских диалектах, но тот оставался безучастным, словно бессловесное животное. Без сомнения, ее разочарование сменилось бы гневом, узнай она, что обращается к английскому лорду, который прекрасно понял каждое ее слово, но который, по причинам, известным только ему, предпочитал оставаться в глазах этой женщины, в которой видел врага, бессловесным животным.

Однако Зоре Дрыновой повезло, что он был тем, кем был, ибо на помощь к ней, одинокой беззащитной женщине, пришел английский лорд, а не дикий хищник. Сидевший в Тарзане зверь, правда, не напал бы на нее, а лишь проигнорировал, позволив закону джунглей совершаться своим чередом по отношению ко всем живым созданиям.

Вскоре после того, как Тарзан покончил с едой, в джунглях раздался треск, возвестивший о возвращении Тантора, и когда тот вырос на поляне, девушка поняла, что животное явилось на зов человека и изумилась.

Так проходили дни. Зора Дрынова медленно набиралась сил, охраняемая ночью молчаливым лесным богом, а днем – огромным самцом-слоном. Единственное, что ее беспокоило, – это судьба Уэйна Коулта. Тревога ее оказалась не безосновательной, ибо для молодого американца наступили черные дни.

Едва не обезумев от беспокойства за судьбу Зоры, он истощил свои силы в тщетных поисках девушки и ее похитителя, позабыв про себя, пока не изнемог от голода и упадка сил. Наконец он понял, что дела его плохи. А тут как назло куда-то пропала дичь и именно сейчас, когда ему как никогда требовалось усиленное питание. Даже мелкие грызуны, которые сошли бы для поддержки сил, стали чересчур осторожными или же совсем перевелись. Изредка ему попадались съедобные фрукты, но сил они почти не придавали. В конце концов Коулт окончательно понял, что исчерпал запасы выносливости и сил, и что только чудо может спасти его от неминуемой смерти.

Он настолько ослабел, что с трудом мог пройти несколько шагов, а потом валился на землю и был вынужден долго лежать, прежде чем встать снова. И всякий раз он думал о том, что однажды никогда уже не сумеет подняться.

И все же он не сдавался. Им двигало нечто большее, чем жажда жизни. Он не мог, не имел права умереть, пока Зоре Дрыновой угрожала опасность. Наконец он нашел проторенную тропу, на которой, как был уверен, рано или поздно ему встретится охотник-туземец, либо же она выведет его к лагерю товарищей.

Сейчас он мог передвигаться только ползком, поскольку не имел сил подняться. Наконец наступил роковой момент, который он так долго пытался отодвинуть, момент, означавший его конец, хотя и совсем иной, нежели он представлял себе.

Лежа на тропе и набираясь сил перед новым броском вперед, Коулт внезапно ощутил, что он не один. Звуков он не слышал, поскольку слух его притупился от истощения, но некое странное чувство, которое каждый из нас испытал хоть раз в жизни, подсказало ему, что кто-то смотрит на него.

Он с усилием поднял голову и прямо перед собой на тропе увидел огромного льва. Пасть зверя была раскрыта в злобном оскале, желтоватые глаза горели зловещим огнем.

Оглавление