Лесовичка Часть вторая Глава IV. Недруг Чужая вина
- Ты - Марко? - прямо направляясь к Ксане, спросила матушка. И глаза ее сурово взглянули на девочку.
- Да, я - Марко, - тихо и спокойно отвечала та.
- Что значат эти распущенные волосы? Почему ты сидишь такой растрепой? - еще суровее обратилась к ней мать Манефа.
- Это я виновата, матушка... - послышался тихий, приятный голос Ларисы. - Мне хотелось по-"нашему" причесать новенькую...
- Не верьте ей, матушка. Просто заступается Ларенька, - произнесла невесть откуда появившаяся Уленька, бросая на Ксению враждебные взгляды. - Новенькая не больно-то позволит подойти к себе... Глядите, благодетельница, как глазищами-то ворочает... Недаром ее приняла я, многогрешная, за са...
- Молчи! - сурово прервала ее елейное повествование Манефа и, снова обращаясь к Ксении, проговорила:
- Почему ты не явилась сначала ко мне?
- Я не знала дороги, - отвечала та.
- А сюда нашла дорогу?..
- Нашла.
- Ох, матушка-благодетельница, и напугала же она нас! - снова лебезя и суетясь, зашептала своим елейным голоском Уленька.
Но мать Манефа досадливо махнула на нее рукой, потом сделала несколько шагов вперед, взяла за руку Ксаню и, повернув ее лицом к столпившимся на середине классной девочкам, сурово заговорила:
- Девицы, вот новый член нашей семьи... Не светлым, желанным, добродетельным существом является Ксения Марко... Тяжелое пятно лежит у нее на душе. Молитвой, постом и покаянием должна она смыть свой тяжелый проступок перед Господом и людьми... Долгое время ей надо замаливать свой грех... Воровство, дети, один из самых тяжелых грехов в мире... Только дьявол, князь тьмы, вместилище зла и пороков, может толкнуть на подобный проступок человека... Только носительница дьявола может решиться на страшное дело присвоения чужой собственности... И потому сторонитесь ее, дети! Сторонитесь той, в душе которой он, враг наш, нашел себе удобное и желанное вместилище. Не приближайтесь душами своими к отступнице, к нераскаянной грешнице до той поры, пока не очистится молитвою и покаянием душа ее... Запрещаю я вам строго дружить с Ксенией Марко, разговаривать с нею, проводить с ней свободное от уроков время... Пусть будет она одна, покуда не найду я нужным разрешить вашу дружбу с нею.
Мать Манефа кончила свою речь и поникла головою, как бы отягощенная тяжелой думой о вверенной ей неисправимой грешнице.
Уленька, напротив, подняла свои раскосые глаза к потолку и зашевелила бледными губами:
- Господи Иисусе Христе! Буди милостив к грешной отроковице твоей Ксении! Буди милостив, Господи Иисусе Христе!..
И вдруг неистово взвизгнула на всю классную.
В ту же секунду Катюша Игранова, находившаяся подле, как мячик, отскочила от молитвенно настроенной Уленьки.
- Что с тобой? Что ты? - испуганно вскинув глазами на послушницу, вскрикнула матушка.
- О... хо... хо... благодетельница!.. Охо... хо... хо... милостивица! Щиплются они!.. Аки змии жалятся! - не своим голосом взвыла Уленька в то время, как глаза ее злобно и подозрительно покосились в сторону девочек.
- Щипаться! Кто смел щипаться? Это еще что за новости!..
И мать Манефа грозным взором обвела присутствующих.
- Кто посмел тронуть Уленьку? - после минутного молчания прогремел ее голос.
Девочки притихли.
Они знали, что строгое наказание постигнет виновную. Уленька стояла вся в слезах и тянула своим обычно слащавым, теперь обиженным голосом:
- Я ли не тружусь для них, я ли не стараюсь!.. А наградою мне одна брань да щипки... О, Господи! Коли не довольны мною, матушка-благодетельница, отпустите рабу вашу смиренную... Отпустите в обитель меня, грешную, коли не хороша я, не пригодна служба моя...
- Молчи! Не скули! Нужна мне и ты, и твоя служба, - осадила ее Манефа и снова, повернувшись к притихшим девочкам, почти крикнула в голос, охваченная гневом:
- Кто посмел тронуть Уленьку?
Девочки молчали по-прежнему. Их головы были потуплены. Глаза опущены долу.
На точно окаменевшем личике Играновой, виновницы происшедшего, царило самое безмятежное спокойствие. Казалось, что она была далека от мысли обидеть эту противную, раскосую и слащавую Уленьку.
Одна лесовичка стояла, высоко подняв голову и вперив в своих новых подруг пристальный, немигающий взор. Что ей было за дело до гнева монахини? Она была чужда страха и волнения, испытываемых всеми этими бледными девочками.
Милые, бледные девочки! - думала она. - Они приняли ее как сестру. Они впервые открыли ей, что значит чуткая, дружеская ласка. После старого леса и слащавой, но вероломной Наты, они впервые приласкали ее. Чем она отплатит им за их ласку?
В груди лесовички, словно большая птица, трепетало что-то. Мягко и влажно засияли черные угрюмые глаза. Острая нить мыслей пронеслась в голове, отзываясь в сердце...
Идея! Счастливая идея!
Вольным и быстрым движением отбросила Ксаня за плечи свои черные косы и, шагнув быстро к матери Манефе, произнесла твердо и громко на весь класс:
- Они не виноваты... Я, Марко, задела ту, косенькую...
И она, не привыкшая лгать, потупила голову.
- Ты! - беззвучно слетело с уст Манефы, - ты! - и не слушая разом зашумевших девочек, глухо заволновавшихся от этих слов, матушка схватила за руку Ксаню и, не говоря ни слова, потащила ее из класса.