Елизавета Куприна. Жена Александра Ивановича Куприна
Впервые Александр Иванович Куприн по-настоящему разглядел юную Лизу на петербургской вечеринке, где звучала гитара, и блистал будущий знаменитый актер Качалов. Сестра милосердия, она за двадцать пять рублей в месяц нянчила дочку Куприных и заодно помогала по хозяйству.
Отцом Лизы был венгр Мориц Гейнрих Ротони, долгое время живший в Оренбурге и женившийся на сибирячке. У этой пары было много детей, а старшая дочь, Мария, стала актрисой и спустя годы связала свою судьбу с другим русским писателем – Маминым-Сибиряком. Несмотря на разницу в возрасте (почти семнадцать лет), сестры были очень близки, и Мария часто брала девочку в свои путешествия по городам и весям. Она ушла из жизни после родов, в двадцать семь лет, и Мамин-Сибиряк остался один с новорожденной дочкой и десятилетней Лизой. Вскоре хозяйкой в его доме стала некая гувернантка, невзлюбившая девочку, и Лиза поняла, что сделалась здесь чужой...
В двадцать лет она поступила в Евгеньевскую общину сестер милосердия и, едва началась русско-японская война, попросилась на Дальний Восток. Обратно вернулась с горьким жизненным опытом и разбитым сердцем. На фронте Лиза встретила свою первую любовь – молодого врача, грузина. Они обручились. Но однажды Лиза увидела, как он бьет беззащитного солдата, и немедленно порвала с ним. Разочарованная, с горьким осадком на душе она возвратилась в Петербург. И тут ее приютили Куприны. Прошло время – и Александр Иванович признался Лизе в любви.
Она не захотела разбивать семью, отнимать у девочки отца. Наскоро собравшись, Лиза убежала от неукротимой купринской страсти. Поступила на работу в инфекционное отделение одного из госпиталей. Уж здесь-то, думала она, ее никто не найдет. И ошиблась...
Правда, ее самоотверженный поступок не спас уже распадавшуюся семью. Вскоре Куприн ушел из дома и поселился в петербургской гостинице «Пале-Рояль». Весной 1907 года писатель вместе с Лизой отправился в финский санаторий «Гельсингфорс».
Молодожены приобрели в рассрочку «зеленый домик» в Гатчине, где провели восемь почти безмятежных лет. Дом утопал в зарослях боярышника и сирени, был и огород, на котором производились немыслимые опыты по выращиванию диковинных корнеплодов. Всюду под ногами путалась всякая живность – собаки, белки, ежи, коты, поросята, куры... Александр Иванович любил принимать гостей – некоторые из них жили у Куприных неделями. Иногда к столу подавалось до шестнадцати фунтов мяса, а потом долгое время семья сидела без денег... Часто в «зеленом домике» гостила Лидия, дочь от первого брака. В 1908 году у Елизаветы Морицовны родилась первая дочь, Ксения, через год – вторая, Зинаида.
Мемуаристы той поры, упоминая о Куприне, почти не замечают его новую жену. В отличие от Марии Карловны, внешне яркой, громкой, стремящейся всегда и всюду быть на первом плане, Елизавета Морицовна, напротив, на главные роли не претендовала.
«Любовь к Лизе возвращает его к давнишней мечте о пересказе «Песни песней», о великой любви царя Соломона к простой девушке из виноградников», – напишет позже их дочь Ксения. Так появилась знаменитая купринская «Суламифь». В том же году увидел свет и еще один гимн торжествующей любви – повесть «Гранатовый браслет».
Любопытную деталь о жизни Куприных оставила в своих воспоминаниях жена И. А. Бунина, Вера Николаевна Муромцева. Она рассказала, как ее муж и Куприн однажды заскочили ненадолго в «Пале-Рояль», где «застали Елизавету Морицовну на площадке... третьего этажа. Она была в домашнем широком платье» (Лиза в это время ждала ребенка). Бросив ей несколько слов, Куприн с гостями отправился в поход по ночным притонам. Продолжалось это не час и не два, и все это время беременная женщина простояла в ожидании на лестничной площадке.
«Вернувшись в «Пале-Рояль», мы застали Елизавету Морицовну на том же месте, где ее оставили. Лицо ее, под аккуратно причесанными волосами на прямой ряд, было измучено».
«Обитаем в двух грязных комнатушках, куда ни утром, ни вечером, ни летом, ни зимой не заглядывает солнце, – писал Куприн из Парижа. – Елизавета Морицовна сама стирает, стряпает и моет посуду...»
Писатель стыдливо умалчивал, что Елизавете Морицовне приходилось вдобавок ко всему самой зарабатывать деньги, для чего она организовала переплетную мастерскую.
«Чуткая и самоотверженная Елизавета Морицовна с болью следила за тем, как гаснет в Куприне писатель, – рассказывает в своей книге «Жизнь Куприна» Олег Михайлов. – На ее хрупкие плечи легли теперь все житейские невзгоды – все муки за неоплаченные долги и добывание денег «хоть из-под земли» не только для собственной семьи, но и для нуждающихся друзей и знакомых. Видя, как тяжело Куприну писать на чужбине, как непостоянны заработки некогда знаменитого писателя, Елизавета Морицовна вместе с профессиональным мастером открыла переплетную мастерскую...
Коммерческая затея отважной, но непрактичной женщины кончилась плачевно: компаньон оказался пьяницей, заказы не выполнялись в срок, и мастерскую пришлось очень скоро закрыть...»
Иногда Куприны ненадолго расставались: выкроив деньги из скудного семейного бюджета, отказывая себе во всем, Елизавета Морицовна отправляла Александра Ивановича на юг – отдохнуть. Оттуда он писал ей ежедневно.
«Что-то Вы издали мне кажетесь не такой бякой, какой вблизи, мадам»; «Как я благодарю тебя, Лизонька, за то, что ты часто мне пишешь письма – этого раньше не бывало – должно быть, ты с годами стала умнее»; «Сам не знаю, почему я так часто и нежно думаю о тебе...»
Терпение Елизаветы Морицовны, казалось, было безграничным. Несмотря на преклонные годы, Куприн по-прежнему, как в молодости, восторгался женщинами, посвящал им стихи и время от времени исчезал из дома. Пил горькую... От одной рюмки водки, по замечанию знавших его, нарывался на ссору чуть ли не со всяким, кто попадался ему под руку.
...29 мая 1937 года с Северного вокзала Парижа отошел поезд. Среди пассажиров находились старичок с корзинкой, в которой свернулся любимый кот Ю-ю, и немолодая худенькая женщина. Это были Куприн и его Елизавета Морицовна. Их загородная прогулка (именно так преподнесли поездку Александру Ивановичу, дабы не волновать писателя) растянулась надвое суток и закончилась на Белорусском вокзале Москвы. Куприн знал, конечно, что скоро вернется на родину, но когда именно они покинут Францию, Елизавета Морицовна держала в секрете. Жить ему оставалось год с небольшим...
« Елизавета Морицовна Куприна увезла на родину своего больного старого мужа, – писала Н. А. Тэффи. – Она выбилась из сил, изыскивая средства спасти его от безысходной нищеты... Всеми уважаемый, всеми без исключения любимый, знаменитейший русский писатель не мог больше работать, потому что был очень, очень болен, и все об этом знали».
В июле 1938 года Елизавета Морицовна писала дочери в Париж:
«Ничего радостного о папе, к сожалению, сообщить не могу: у него рак пищевода!»
Однажды, заболев в молодости, Куприн сказал, что, умирая, хотел бы, чтобы любящая рука держала его руку до конца. Его желание исполнилось. Жена, в который уж раз превратившись в сиделку, не отходила от него день и ночь...
Елизавете Морицовне Бог дал еще четыре года жизни. Она покончила с собой в разгар войны, во время Ленинградской блокады, до последнего дня трудясь над тем, чтобы в полной мере донести российским читателям творческое наследие мужа... Как точно подметила Н. Тэффи, «спасать – было ее призвание».
Супруги Куприны покоятся на Волковом кладбище, и очень часто на их могиле можно увидеть нарциссы – цветы, которые так любил писатель и самолично сажал в своем садике в Гатчине.