Опубликовано: 10 декабря 2023

Просмотров: 40

Оглавление

Посвящение. Кайтусь-чародей. Януш Корчак

Это трудная книжна.

Эту трудную книжку посвящаю беспокойным ребятам, которым трудно исправиться.

Нужно сильно и упорно желать.

Нужно закалять волю.

Нужно быть полезным людям.

Жизнь удивительна.

Жизнь — словно удивительный сон.

Для того, у кого сильная воля и сильное желание служить людям, жизнь превратится в прекрасный сон.

Даже если путь к цели будет запутанным, а мысли беспокойными.

Может быть, когда-нибудь я напишу окончание этой книжки.

Оглавление

Опубликовано: 10 декабря 2023

Просмотров: 6

Оглавление

Глава 19 Кайтусь-чародей. Януш Корчак

Превращены в собак. Горькая собачья жизнь. Зося вернулась домой. Жалобы и слёзы учительницы. Закон 1233 года

Не думал Кайтусь, не гадал, что таинственная волшебная сила может покинуть его. Было и вдруг исчезло, как сон, как воспоминание о чудесном сне

Жаль ему было своей необыкновенной власти. Не больно-то хотелось снова стать простым школьником, сыном столяра. Хотя нет, временами хотелось: уж очень трудна и беспокойна жизнь чародея.

Он предполагал, что его могут погубить неведомые враги. Жаль было папу с мамой и жизнь.

Но такой кары, такой мести, такого унижения он и представить себе не мог.

Когда менялся его облик или когда он внезапно исчезал и оставалось только полтуловища, рука или голова, у него возникало странное ощущение. Я это или не я? Когда он превращался в мышь, в голубя, времени задумываться не было. Грозит опасность, он спасается, а потом вновь станет человеком.

Но до чего же страшен был миг, когда, вышвырнутые из замка, Кайтусь и Зося стояли на дороге. Глянул Кайтусь на себя, на Зосю и протяжно завыл.

— Антось, не плачь, — услышал он ласковый голос Зоси. — Разве не лучше быть доброй собакой, чем скверным и злым человеком? Разве не лучше быть собакой на воле, чем узником в каменном мешке?

— Не лучше, — сердито гавкнул Кайтусь. — Заточению когда-нибудь да пришёл бы конец.

— Почему ты так уверен? Разве за попытку к бегству или другую вину нас не могли навечно заключить в тёмное подземелье?

— Могли бы. Но ты можешь себе представить, что до конца жизни останешься собакой?

— Нельзя терять надежды на спасение, которое может прийти даже раньше, чем ты думаешь. Никто не знает, что будет завтра. Да, они могущественны, но справедливость сильней, чем они.

Уселся Кайтусь по-собачьи, по-собачьи наставил уши и слушает.

— Не знаю, — продолжает Зося, — что чувствуют настоящие собаки, но у них бывают не только беды и печали, но и минуты радости и веселья. А потом, разве ты всё равно не остался человеком? Помнишь пословицу: не платье красит человека?

Удивляется Кайтусь, что Зося говорит так спокойно, словно ничего особенного с ней не случилось.

— Да, тебе легко, потому что ты добрая фея, а во мне всегда столько нетерпении, бунта, гнева.

И Кайтусь вцепился зубами в ветку. Не будь ему стыдно, залаял бы сейчас, стал бы когтями драть землю.

— Понимаешь, Антось, в жизни случаются события, с которыми невозможно бороться. Гнев и бунт здесь не помогут. Главное, поступать правильно, когда от нас что-то зависит. А самый главный вопрос сейчас как добраться до дому?

— Хочешь вернуться к маме? Она же не узнает тебя!

— Зато я узнаю и буду рядом с ней. Постараюсь, чтобы она полюбила меня. Буду её охранять. Попробую утешить.

Зарычал Кайтусь — вспомнил двойника. Но его уже нет. Папа с мамой в тревоге. А он и не думал о них. Зося добрая, а он — в обличье ли человека, собаки ли — злой, нехороший…

Возвращаться они решили вместе. Не ведали они, как трудно бездомным собакам добывать пищу даже поодиночке, а уж что говорить, когда вдвоём. Но скоро бедняги узнали, как мучителен для собак голод.

Бегут Зося и Кайтусь рядышком краем леса — легко, быстро. Даже приятно так бежать. Не останавливаются — понимают, что тогда вновь полезут в голову мучительные мысли. Сильные, верные собачьи лапы гораздо проворней, чем человеческие ноги. Собачье сердце устаёт не так скоро, как человеческое.

Первой остановилась Зося.

— Понюхай, как хорошо. Сотни весёлых запахов и голосов. Запахи сосновой хвои, дубовых листьев, коры, трав, смолы. Они для носа — как музыка, как песня. Стоит поднять голову, повернуть её вправо, влево, и сразу же новая мелодия.

— Замолчи! — сердито прервал её Кайтусь. — Ничего в этом нет ни весёлого, ни прекрасного. Врёшь ты всё.

— Нет, это правда.

— Не ври! Ужасна, противна, унизительна собачья доля. Уж лучше быть самым несчастным человеком.

Не хочется Кайтусю признаваться, что и он чувствует то же самое. Не зрением, а обонянием теперь познаёт он мир. Встречает на бегу знакомые и незнакомые интересные запахи. Поворачивает на бегу чуткий нос то в ту, то в другую сторону, поднимает уши, заслышав далёкий звук.

Может, собака познаёт мир по-другому, но не хуже? Может, она не только чувствует, но и думает? Нет! Нет! Ни за что не отречётся Кайтусь от людской гордыни — позорно остаться собакой.

Есть хочется. Найти бы хлеба, встретить бы людей.

Запахло зверем. Кайтусь, принюхиваясь, свернул в лес. Отыскал под кустом порку. Усилием воли сдерживает он себя, чтобы не начать раскапывать землю и не добраться до маленьких крольчат. Приник Кайтусь носом к норе. Коротко тявкнул — раз, другой — и снова вернулся на дорогу.

А голод все сильней, и Зося с Кайтусем уже не бегут, молча плетутся. Только под вечер повстречался им человек.

Бредёт по дороге старик, кряхтит, тащит на спине вязанку хвороста. Сел он у канавы отдохнуть и заметил Зосю и Кайтуся. Свистнул. Махнул приглашающе рукой. Подбежали они к нему.

— Куда путь держите, собачки? Голодные небось? Издалека? Ну, раз повстречались, пошли со мной. Вас двое, а я на старости лет один остался.

Почувствовал Кайтусь ласковое тепло человеческой руки.

— Славные псины…

И Кайтусь ответил на ласку собачьим поцелуем — лизнул морщинистую руку. Вздохнул старик, поднялся, закинул вязанку на спину. А издалека слышен запах дыма.

Низенькая хатёнка у околицы.

— Славные псины, поцеловали старого… Ну, переночуйте у меня, а утром — марш в дорогу. Слишком я беден, чтобы держать друзей.

Налил старик в жестяную миску воды, забелил молоком, накрошил ржаного хлеба.

— Не больно-то богато моё угощение.

Пригорюнился старый. Принялся рассказывать, как дети один за другим ушли от него, одного бросили.

— В город уехали. Ясное дело, в городе веселей, чем в деревне со старым отцом.

Две слезы сползли по его морщинистым щекам и упали Кайтусю на голову — жаркие, как огонь.

 ***

Кайтусь и Зося заснули чутким собачьим сном, когда всё слышишь, всё чуешь. Вот мышь прошуршала, петух пропел, телега по дороге проехала. А в ноздрях — печальный запах старости, горького одиночества.

Отдохнули они, сил прибавилось. Кайтусь успокоился. Права Зося: не стоит задумываться о том, что будет. В жизни столько всяких неожиданностей. Там видно будет, что дальше. Сейчас у них одна цель — добраться домой.

— Ну, бегите. Прокормить я вас не могу, а голодом морить живых тварей грешно.

Распрощались они со стариком.

И начались их скитания — в поисках куска хлеба — от деревни к деревне, от дома к дому. Ослабели они, исхудали

С недоверием теперь они приближались к человеку. А когда видят у дома собаку, вообще не подходят. И часто слышат:

— Пошли вон!

Познакомились они и с острыми клыками дворовых псов. А сколько раз приходилось им опрометью удирать от кнута, палки, камня.

— Не грусти, Антось. Не злись, — утешает Зося.

А Кайтусь всякий раз приходит в ярость, когда вынужден был остановиться, сесть и чесаться задней лапой или выкусывать зубами блох, от которых никак не избавиться бродячим собакам. Да, не понимают люди, какое это счастье — пара рук, способных и работать, и защитить.

Бегут Кайтусь и Зося трусцой… Молчат… Не разговаривают… Нет у них уже ни сил, ни мыслей. И только мучительные запахи долетают: то молока, то похлёбки. «Есть!» — безмолвно вопят глаза, уши, ноги. И вот набрели они на сторожку лесника. А уже совсем сил не осталось от голода.

— О, собачки! Да никак вы бездомные? Удрали, что ли? Худющие-то какие, голодные! А с виду породистые. Жаль мне нас. Хотите остаться у меня?

Ещё бы не хотеть! Вымыл их лесник. Выспались они, наелись.

— А теперь давайте поговорим, — обращается к ним лесник. Собака, бывает, понимает лучше, чем человек. Мало сейчас в мире доброты к людям, собакам, деревьям. Всё только ради корысти. Вот торговцы под корень вырубают леса. Для них дерево — это товар, а не живое существо…

Несколько дней Кайтусь и Зося отдыхали. А теперь что делать?

— Вот что, — говорит лесник. — Сегодня я еду в город. Её оставлю, а тебя подарю актрисе. Хочу, чтобы она поняла, что собака лучше, чем кот.

Что поделать? Выбора нету. Придётся Кайтусю расстаться с Зосей. В городе проще разузнать насчёт дороги.

Запер лесник Зосю в сенях, а Кайтусь побежал за бричкой. Теперь он уже не стащится принюхиваться, лаять, наскакивать на лошадь щенячья радость переполняет его. Столько кругом любопытного, столько интересных запахов.

— А я вам подарки привёз, грибов и собачку, — сообщает лесник актрисе. — А то прямо стыд: три кошки у вас и ни одной собаки. Кошка что? Она только ластиться умеет, а собака — все понимает. И отвечает взглядом.

— Хитрый вы, — говорит актриса. Хотите поссорить меня с моими друзьями? Не выйдет

Стал Кайтусь жить у неё. Да только худо ему живётся. С котом вечные ссоры. С виду кот такой ласковый, воспитанный, а на самом деле задира, драчун: всё норовит тишком царапнуть.

При любой возможности Кайтусь навещает Зосю.

— Какие новости? — интересуется она.

— Надо терпеливо ждать. — отвечает Кайтусь. — До Варшавы далеко. Придётся ехать железной дорогой, пешком не доберёмся. Нам с тобой повезло — могли бы оказаться на свалке. Много опасностей подстерегает собаку, и потому надо быть очень осторожными.

А лесник был недоволен, когда прибегал Кайтусь.

— Опять ты здесь? Ох, упорный какой! А в грязи-то как перемазался. Ну чего ты бегаешь к нам? Я тебя на такое хорошее место пристроил. Был бы я твоей хозяйкой, ни за что бы не выпускал тебя, грязнулю, из дому.

Несколько раз бегал Кайтусь на вокзал. Там его уже знали. А он бегает по станции, присматривается: как вскочить в вагон и спрятаться под лавкой. Возвращался он из этих своих экспедиций весь в грязи, следы от него на полу. И с кошками постоянно ссорился.

— Нет, пёсик, — говорит ему актриса, — не нужен ты мне. Понимаешь, я жила в большом городе, была знаменитой, цветов у меня было больше, чем нынче картошки. Да только ничего там хорошего нет, больше слёз, чем радости. Вот я и уехала в глушь, подальше от тамошних склок. А от тебя опять одни беспокойства.

Что тут поделаешь? В холодную, ветреную ночь, когда сёк дождь. Кайтусь и Зося пустились в путь. Удалось им пробраться в вагон. Лежат они тихонько под скамейкой. Никто их не заметил, кроме мальчика, возвращающегося в школу с каникул.

— Лежите там, не высовывайтесь, не то кондуктор заметит.

Угощает их мальчик тем, что мама дала в дорогу: булкой, крутыми яйцами, ватрушкой, пирогом.

Так он о них заботился, что заинтересовался кондуктор.

— Кто это у тебя под скамейкой? Чего это ты всё заглядываешь туда? Кому воду принёс? Ах, собаки… Ну что ж, придётся платить штраф.

— Да не мои они, — оправдывается мальчик. — Мешают они вам, что ли?

— Не положено.

Всего шесть станций удалось проехать Кайтусю и Зосе. Но и то хлеб. Всё-таки отдохнули и не голодные. Бездомной собаке любая помощь благо, Кинешь ей кусок и ей уже легче день пережить

Бегут Кайтусь и Зося вдоль железной дороги, считают телеграфные столбы.

Вечером опять пошёл холодный осенний дождь.

Прокопали они лаз и спрятались в конюшне. А там две лошади: одна стоит, другая лежит. Прижались они к той, что лежит, и она их не прогнала: животные часто помогают друг другу.

Зато утром прогнал их возчик да ещё кнутом угостил. Зося заскулила, а Кайтусь оскалился, зарычал.

— Ишь, бродяга! Ещё огрызается! — возмутился возчик и бросил в Кайтуся камнем.

 ***

Плохо голодному псу, но куда хуже больному.

Скачет подшибленный камнем Кайтусь на трёх лапах, а четвёртую на весу держит. И дорога теперь дольше кажется, и деревни приходится обходить стороной, потому что здоровая собака или мальчишка вполне могут обидеть калеку. Может, вовсе и не со зла, а просто не подумав.

— Больно?

— Немножко.

Так брели они, голодные, два дня. А на третий день Зося стала какая-то беспокойная. Всё время принюхивается. Из последних сил обгоняет Кайтуся, уносится далеко вперёд, потом возвращается, взволнованно втягивает воздух.

— Антось, уже близко!

Опустила голову, нюхает след на дороге.

— Мы пришли. Тут проезжала наша бричка. А вот следы нашего Сивки.

Не терпится ей. Хочется помчаться стрелой. Но Кайтусь останавливается, лижет пораненную камнем лапу.

— Беги одна.

— Нет.

Иногда длинная дорога кажется короткой, а иногда короткая бесконечной. Лишь поздним вечером добрались они до Зосиного дома.

Сидит на крыльце мама Зоси, а на коленях у неё детская шапочка и туфелька. Встала Зося передними лапами на крыльцо, заглядывает маме в глаза. Лижет ноги, скулит, прыгает.

— Ты откуда? Чего тебе?

А в голосе тревога, словно мама что-то предчувствует.

«Узнает», — подумал Кайтусь.

Нет, не узнала. Ведь люди верят только своим глазам.

Не узнала мама родную дочку.

— Иди ко мне, собачка. Люди не могут найти мою Зосю, так, может, ты найдешь. На, понюхай её шапочку. Будем искать вместе.

Обняла мама Зосю, а та лижет её в глаза, в лицо.

Снова отдых. Снова тёплое молоко. Перевязанная рана быстро зажила.

 ***

— Останься ещё, — просит Зося.

Грустно расставаться после стольких совместных приключений. Но пора в дорогу.

Одному легче отыскать пропитание, но тяжко одиночество.

Узнал Кайтусь за время этого одинокого путешествия, что чувствуешь, когда гебя продают, осматривают и прицениваются.

Познакомился с цепью. Узнал, что значит иметь хозяином капризного мальчишку, которому для забавы подарили собаку, нe избавила судьба Кайтуся и от самой страшной собачьей беды: поймал его петлёй живодёр. За что? За то, что он живёт и хочет жить?

Вырывался Кайтусь, но потом по-человечьи притворно присмирел, а когда решётка раз и навсегда готова уже была закрыться за ним, по-собачьи вцепился зубами в руку живодёра, выскочил из клетки и убежал.

Вот разве что хороших два дня провёл он у бедного пастуха. Голодно было, но это ничего. Здесь он был не игрушкой и даже не животным, а — равным, близким — другом, братом. И когда расставались Кайтусь и пастух, то долго с грустью смотрели друг на друга, понимая, что не скоро забудут про эту встречу.

Когда силы иссякли, Кайтусь снова испробовал счастья на железнодорожном вокзале. Дважды не удалось. Один раз двери в вагон были закрыты, а другой раз сбросили его пинком уже на ходу. На третий раз заметила его девушка, ехавшая в город на работу.

Бросила она Кайтусю под скамейку кусок чёрного хлеба.

— Поешь. Ты один, и я одна. Хоть в пути будем помогать друг другу.

И вот наконец Варшава.

Родной город с его неповторимыми запахами и воспоминаниями. Боковыми улочками без приключений добрался Кайтусь до своей квартиры.

Но здесь его ждала неприятная неожиданность.

Стоит он под дверью, нетерпеливо скребётся, втягивает запах родного дома. Замерев, приникает к дверной щели носом и тоскующей душой

Слышит мамин голос:

— Посмотри, кто там царапается.

Не узнали его родители.

— Собака какая-то. Нечего тут… Ступай себе. Был бы жив Антось, был бы у тебя товарищ…

— Папа, папочка… — проскулил Кайтусь.

— Может, она голодная? — сказала мама.

— Ладно, покормлю тебя…

Не хочет Кайтусь. Да. он изголодался, но только по ласковому слову, по родительской ласке.

— Ну, раз есть не хочешь, ступай, пока я не потерял терпения.

Прыгнул Кайтусь, опёрся лапами отцу на грудь и смотрит ему в глаза.

— Пошла прочь!

— Может, она бешеная?

Ушёл Кайтусь. Дворник прогнал его со двора.

Куда идти? Зачем он сюда вернулся?

«Как огромен мир. В нём столько городов и деревень, людей и зверей, и у каждого есть дом или нора и кто-нибудь любящий его».

Нет, Кайтусь не станет возвращаться к Зосе. Стыдно ему. Да и сил нет. Бредёт Кайтусь, сам не зная, куда и зачем.

Вспоминает старика с вязанкой хвороста, вспоминает пастуха и школьника, который кормил его в вагоне, вспоминает лесника и девушку. Вспоминает тех, кто помог, и тех, кто обидел. Вздыхает. И тут он почуял знакомый запах. Поднял голову. А, так он возле своей школы…

Лёг Кайтусь в арке дома на другой стороне улицы, положил голову на лапы и смотрит в окна.

Ждёт. Собачья жизнь научила его терпению.

Он ждёт свою добрую воспитательницу.

Ждёт. Дремлет. Кто погладит его, кто толкнёт. Кто ласковое слово скажет, а кто буркнет, что вот, мол, лежит псина, проходить мешает. И вот вышла воспитательница.

Кайтусь по пятам за ней.

Оглянулась она. Он остановился. Пошла дальше, вошла в магазин. Кайтусь сидит и ждёт.

Заметила она его только у своих дверей.

— Ты ко мне? Ну, входи, раз пришёл.

Отнеслась она к нему, будто он не собака, а её ученик;

Кайтусь вошёл, осматривается в бедной комнатке.

«Почему я всегда думал, что учителя — это богачи и богачки?»

А она словно угадала его мысли.

— Да, бедно у меня. Что поделать, на учительских хлебах не разжиреешь.

Поели они.

— Да, собачка. Я-то думала, будет всё не так. Обольщалась, что дети будут дружны со мной, будут мне помогать. Что поделать, они ведь не понимают. Я не могу так, как хочу я и хотят они. Мне не разрешают. Директор следит, инспектор проверяет. Говорят, что у меня на уроках шумно, что плохие успехи в учёбе. Слушаются тех, кто умеет наказывать, а я хочу по-доброму, лаской.

Кайтусь увидел розу, которую когда-то подарил ей. Страшно давно это было. Роза увяла, но всё равно стоит в вазе — учительница сохранила её на память.

— Да, собаченька. Мне хотелось заниматься с детьми, быть учительницей, но сейчас я просто тяну лямку. Теперь я радуюсь воскресеньям и праздникам и не скучаю по школе. Что толку, что я стараюсь, если дети не хотят? Антося вот жалко, я любила его, очень хотела ему помочь, чтобы он исправился. Но человека трудно переделать. Вот так-то, псина. Раньше я была весёлая, а теперь грустно мне.

Прижала она голову Кайтуся к груди, и он понял, что она плачет.

А есть такой старинный закон чернокнижников, который гласит: «Если человек, превращённый в животное, выпьет человеческую слезу горькой обиды на людей, он вновь обретёт человеческий облик».

Так велит старинный закон 1233 года, которому уже семьсот лет.

Оглавление

Опубликовано: 10 декабря 2023

Просмотров: 5

Оглавление

Глава 20 Кайтусь-чародей. Януш Корчак

Кайтусь превратился в вербу. В дальних странах. На морском дне. На полюсе. Будь дисциплинированным

Старинный закон гласит:

«Если человек, прекращённый в животное, выпьет человеческую слезу горькой обиды ни людей, он вновь обретёт человеческий облик».

И вот когда учительница прижала к груди голову Кайтуся и заплакала, он поймал языком жаркую, горькую слезу обиды на детей.

Он тут же почувствовал, как выгибаются и меняются его кости, как вытягиваются жилы, по-другому бьётся сердце и дышат лёгкие, разрывается шкура.

Сжался он, рванулся, вырвался — прыгнул к двери, толкнул её лапой и выскочил на площадку.

Стремительно сбежал по лестнице и спрятался за заборами.

И свершилось превращение.

Стоит Кайтусь, пошатываясь, — уже человек, а став человеком, он обрёл чародейскую силу.

Первым делом он утолил голод.

Затем добыл шапку-невидимку.

А потом, исполненный тревоги, захотел узнать судьбу Зоси.

«Хочу, желаю, повелеваю…»

И уже перед ним необыкновенный посланец феи.

Из-за забора выглянул настоящий гном, неловко вскарабкался на доску и, потрясая седой бородою, сообщил:

— Зося, о великий кудесник, ждёт спасения.

— Почему ты называешь меня кудесником?

— Потому что не для себя ты всё делаешь.

— Не понимаю тебя.

— Поймёшь после суда.

Ах, да. Ему же предстоит суд.

Кайтусь уже позабыл о нём. Его и Зосю ожидает суд повелителей чернокнижников.

Нет. Зося на суд не пойдёт.

— Я один буду отвечать.

И тут же Кайтусь произнёс четвёртое повеление:

— В Затишье. В сапогах-скороходах.

Только произнёс, как Варшава исчезла из глаз.

Вмиг проделал он тот путь, который недавно потребовал от него стольких усилий.

Стоит Кайтусь возле знакомого дома. Смотрит.

В кресле сидит Зосина мама, держит в руках газету, но не читает, глядит куда-то вдаль.

А на коленях у неё Зося — беспокойно принюхивается и стрижёт ушами.

Она почуяла Кайтуся.

— Ступай, собачка, побегай, — говорит ей мама и открывает дверь.

— Я здесь, — говорит взволнованный Кайтусь.

— Знаю, — отвечает Зося. Это я, Кайтусь.

— Я узнала тебя.

Идут они — Кайтусь человеческим шагом, Зося, семеня на собачьих лапках. Прошли через сад, вышли за калитку — по полевой тропинке до леса.

Оглядываются: нет ли вокруг кого. Снял Кайтусь шапку-невидимку.

— Антось, как это произошло?

Кайтусь впился в Зосю взглядом, очистил мысль и лёгкие лесным воздухом, троекратно глубоко вздохнул, скрестил на груди руки.

И дважды произнёс — медленно, раздельно, торжественно:

— Тайным могуществом и чародейской властью избавляю тебя, фея, заклятая злой волей, на веки вечные постановляю и избавляю от вызова в суд. Я один и только я буду отвечать перед враждебной силой и властью. Неодолимым высочайшим велением своим дарую тебе свободу и возможность навсегда оставаться рядом с твоей мамой. Никакие чёрные заклятья и мстительные чары не в силах нарушить моей воли, моего установления, моего повеления.

Раздался глухой удар грома.

Кайтусь в изнеможении опёрся о дерево.

Зося испуганно смотрит и ждёт.

Кайтусь глубоко вздохнул — раз, другой, третий. Очистил мысль и лёгкие лесным воздухом.

Произнёс:

— Желаю и повелеваю. Могуществом своим и властью установляю. Солнце, море, горы и воздух, огонь и воду призываю в помощь. Обрети человеческий облик. Стань человеком. Обрети человеческий облик.

Кайтусь закрыл глаза. Губы у него побелели. Руки опали.

— Ты великий кудесник-чародей, — шепнула Зося и с улыбкой поправила волосы.

Исполнен долг. Зося спасена.

Кайтусь торопливо прощается:

— Будь счастлива.

— Останься, Антось. Мне страшно за тебя.

Но Кайтуся уже нет.

 ***

Он написал два письма.

Письмо родителям:

Милые мои, дорогие. Вы в печали. А я даже не знаю, вернусь ли к вам, хоть и очень хочу. Потерпите. Я много выстрадал. То, что легко даётся, не приносит счастья. И не все идут к своей цели ровной и безопасной дорогой. Простите меня, хоть не моя в том вина. Целую вас и скучаю по вам. Антось.

И письмо учительнице:

Пожалуйста, не сердитесь на собаку, которая так неожиданно убежала и которой Вы оказали величайшую услугу, какую только может оказать человек человеку. Будьте и дальше доброй к детям. Они не виноваты. Вы даже не знаете, как мы хотим быть прилежными и как страшно нам трудно. Человек не всегда хозяин своих поступков. И не каждый идёт к своей цели спокойной мирной дорогой. У нас беспокойные мысли, и мы не всегда верим, что можно исправиться. Будьте терпеливы.

Кайтусь надписал адреса на конвертах, наклеил марки и бросил письма в почтовый ящик.

Подумал: «Теперь или победа, или погибель».

До суда осталось три дня. Надо торопиться.

Надо торопиться, чтобы познать и знать, а хочется отдохнуть.

Кайтусь знает над Вислой уединённое, тихое местечко. Уже давно знает. Среди кустов. Он ходил туда, когда ему бывало грустно.

Там на берегу он учился читать. Там пробовал чародейские заклинания и в своей любви к реке сливался с Родиной.

Не только бегать любят дети. Чем ребёнок больше шалит, тем сильней он тоскует и о тишине, хоть, может, и сам не понимает этого.

И потому Кайтусь нашёл в кустах над Вислой тихий уголок, где часто обдумывал, как ему исправиться и начать новую жизнь, где вспоминал те времена, когда был совсем маленьким.

Ведь у ребёнка тоже есть воспоминания. Не только взрослым и старикам есть, что вспоминать.

«Когда я был маленький… Когда меня ещё не было на свете…»

Пошел туда Кайтусь. Сел на песке и смотрит на воду, на деревья. Так тихо, так хорошо. Ласковая тишина.

Глаза у него открыты, он смотрит, но мысль его спит: очень он устал. Очень он много совершил, и очень было трудно.

Вдруг вдали послышались голоса.

Видит Кайтусь: ребята идут.

Догадался — это школьная экскурсия.

Сейчас подойдут, начнут разговаривать, задавать вопросы. А ему хочется побыть в одиночестве и совсем неохота болтать.

Глянул Кайтусь на деревья и вспомнил слова лесника:

«Для торговца дерево — это товар, а не живое существо».

Ну да, дерево рождается из семени, развивается, растёт, испытывает, как человек, голод и жажду. Как человек, болеет, старится, умирает. Может быть, оно тоже страдает и радуется?

«Хочу, желаю…»

И Кайтусь превратился в дерево. Постиг ещё одно великое таинство жизни на свете.

Корнями врос он в землю. Покрыла его твёрдая кора. Руки вытянулись и разветвились. Оделся зелёным покровом листьев. Ветер нежно покачивает и гладит его ветки.

Он дышит зелёной листвой и пьёт из земли прохладную воду. А сестра-верба шелестом говорит ему, как прекрасно жить и радоваться жизни.

Подошли ребята.

Бегают, перекрикиваются.

Мальчишка возле Кайтуся говорит:

— Выломаю-ка я себе палку.

Схватил Кайтуся за ветку, гнёт, ломает.

«Больно!»

Треснула ветка и бессильно повисла. А мальчишка крутит, выкручивает её, пытаясь оторвать.

«Больно! Больно же!»

Не понимает мальчик стона раненого дерева, потому что трудно разобрать жалобу растения.

А товарищ ему кричит:

— Да брось ты! Пошли отсюда. Найдём тебе палку получше.

Ушли они. Затихли голоса. Но осталось горе дерева-калеки.

Больно и стыдно Кайтусю. Разве сам он не поступал также? Ему и в голову не приходило, что у дерева нет ног, чтобы убежать, нет рук, чтобы защищаться, нет ни зубов, ни рогов, ни когтей. Любой трус справится с ним.

Беззащитность. Беззащитность. Беззащитность.

Вспомнилось ему, как однажды он бросил камнем в собаку. А Стефан сказал: «Думаешь, собака — не человек?»

Стефан хотел сказать, что собака чувствует точно так же, как человек, что и собака, и кошка, и лягушка тоже ощущают боль. А Кайтусь что? Разболтал во дворе и в школе. Задразнили Стефана: «Собачий братик! Собачий племянник!»

Стефан заплакал. А ему: «Плакса!»

Каким непонятливым и жестоким может быть человек, когда не думает о своих поступках.

Когда чувствует, что не прав, а признаться в этом не хочет.

Многие предпочитают гулять с друзьями. А Кайтусь — нет. Ему больше нравится одному. Так и раньше было.

Идёт по улице. Посматривает, порой остановится. Всё время что-то новенькое. Одно ему понятно, другое любопытно, третье удивляет.

Кайтусь бредёт не спеша, без цели.

Видит: полицейский человека ведёт. Лицо у арестанта бледное, взгляд понурый.

Его посадят в тюрьму.

Помнит Кайтусь своё заключение в крепости чернокнижника. Знакома ему мучительность одиночества в камере, долгие, чёрные часы.

Раньше он любил смотреть на драки, аресты. Любил читать в газетах про грабежи, про кражи. Любил рассказы о ворах и бандитах. И фильмы приключенческие любил.

Раньше было любопытство — сейчас сочувствие.

Сочувствие!

«Желаю и повелеваю. Хочу посетить тюрьму».

И вот в шапке-невидимке идёт он по мрачному коридору, обходит камеры осуждённых.

А в них и молодые, и старые. Несчастные дети этих людей, посаженных в тюрьму на долгие годы. Они-то чем виноваты?

Был у них в школе один мальчик. Злой, недобрый. А что странного, если чуть ссора, ему сразу: «А у тебя отец вор! Погоди, тоже сядешь в тюрьму».

Слишком много в жизни горя и неправильного. И среди взрослых, и среди детей.

Кайтусь это понял, чувствует.

Вышел он из тюрьмы, вновь дышит воздухом свободы.

Улица. Другая.

 ***

Воет сирена «скорой помощи». Автомобиль стремительно мчится к больнице.

Вскочил Кайтусь на подножку машины. Раненого везут. Остановился автомобиль у больницы. Санитары подхватили носилки. Доктор осмотрел раненого. Нужна операция.

Снимают с раненого одежду, кладут его на каталку. А Кайтусь уже в операционной.

Сделали раненому укол. Лекарство. Наложили на лицо маску, льют на неё сонные капли. Велят считать.

— Раз… два… три… четыре,.

— Уже спит. Начинаем.

Врачи вымыли тщательно руки. Обложили грудь раненого салфетками. Хирург сделал надрез на коже, Чуть появляется кровь, на кровоточащие места накладывают зажимы. Молодой врач помогает, второй подаёт инструменты. Никто не говорит ни слова, а все друг друга понимают. Не мешают друг другу. Разрезают и зашивают живого человека, а он спит.

И это не волшебство, а знание.

Невидимый Кайтусь прошёл в больничную палату.

Два ряда кроватей. Кто-то стонет, кто-то кашляет, кто-то разговаривает в бреду.

И вдруг смех в углу.

На кровати сидит мальчик и рассказывает, что с ним приключилось.

— Как только трамвай меня переехал, я — удирать. Потому что полицейский увидел. Перепугался так, что даже боли не чувствовал. И удрал бы, да люди остановили. Говорят: «Глупый, ты посмотри на ногу». А из ботинка уже кровь течёт, и ноге тепло, но ещё совсем не больно. Ну и занесли меня в магазин.

— А зачем прыгал на трамвай?

— Да вот так… Если бы отец был жив, не пришлось бы мне продавать газеты на улицах. А что поделать, ежели нас четверо, а младшенькие плачут и есть просят? Маме я отдавал два злотых, а себе оставлял только на булку и газированную воду. Накричишься, продавая газеты, так, что даже в горле дерёт.

— Холодная вода вредна для разгорячённого горла.

— Знаю. Мне уже хотели ногу отрезать. Доктор сказал, что ботинок был грязный, потому рана не заживала. А всё-таки зажила, только два пальца потерял. Но это чепуха…

Бродит Кайтусь по больничным коридорам.

«Сколько на свете горя и смятения».

И вдруг:

— Хочу повидать мир, весь мир. Хочу узнать всё, что на земле, что под водой, увидеть страны вечного льда и стужи. Узнать жизнь негров, ковбоев и китайцев… Хочу узнать…

Сказал он, и вот уже вихрь несёт его в Африку.

Кайтусь видит высокие пальмы, незнакомых зверей и птиц, чернокожих людей. Убогие шалаши, глинобитные хижины, жалкую домашнюю утварь и посуду, странные украшения и ушах и в носах. Очень непохожи негры на белых, и трудно поверить, что много веков назад белый человек жил, как учат исторические книжки, так же убого и примитивно.

Несёт вихрь Кайтуся на древнюю землю китайцев. И он вспоминает, что рассказывала ему учительница о Китае.

Этот поразительный народ знал книгопечатание, делал фарфоровую посуду и прекрасные шёлковые ткани, когда жители Европы ещё ничего не умели

Так почему же китайцы дали обогнать себя? Почему покорились европейцам? Почему у них столько калек и нищих? Может, у них нет врачей? Почему этим несчастным никто не поможет?

Нет. Польша не должна и не даст обогнать себя. Надо учиться и читать книги, надо работать и помогать другим. И неграм, и китайцам.

Идёт Кайтусь по улочке в китайском городе и думает:

«Плохим я был учеником. Писал с ошибками. В тетрадках кляксы, грязь. Столько времени зря потратил. И с товарищами всё время ссорился, дрался. Плохим я был поляком».

 ***

— Хочу опуститься на морское дно!

И вот Кайтусь в водолазном скафандре опускается в пучину моря.

Сквозь зеленоватую толщу воды видит он новый мир, скрытый от людских глаз.

Удирают испуганно рыбы. На дне лежит утонувший корабль. Прозрачные вуали медуз, щупальца осьминога, раковины моллюсков, морские звёзды, крабы, губки и кораллы.

«Сколько в мире жизни, о которой никто не знает».

Ошибается Кайтусь. Человек изучает морские глубины и их тайны. О них написано множество книг. Человек — исследователь, герой — всюду проникает — мыслью, словом, действием. Постигает и небесные звёзды, и прошлое, и будущее.

 ***

— Хочу видеть Северный полюс.

Только произнёс, и несёт его волшебный ковер-самолёт.

Мелькают внизу леса и поля, а потом уже только карликовые кусты и мхи.

Северные олени, белые медведи, киты, тюлени и моржи.

И вот уже остались позади стойбища эскимосов среди снегов и ледяных гор.

Странные люди — живут в холодной, мёртвой стране и любят её, свою Родину.

Кайтусь щурит глаза — слепит снежная белизна под негреющим солнцем. Студёный ветер, глубокие пропасти-расщелины во льду.

Безмолвие.

Тс-с!

Вот след человека: сломанные нарты.

Кайтусь пробирается сквозь сугробы,

Крохотные ледяные иглы жалят лицо, словно комары. Безмолвие.

Тс-с!

След человека: одинокая пирамидка, сложенная из камней. Между двумя камнями выцветший флаг. Знамя и могила Отважного.

Кайтусь встал. Обнажил голову.

Тс-с!

Доносятся чуть слышные слова:

— Будь готов! Будь дисциплинированным! Будь мужественным!

Кайтусь поднял руку. Шёпотом отвечает:

— Клянусь.

Оглавление

Опубликовано: 10 декабря 2023

Просмотров: 4

Оглавление

Глава 18 Кайтусь-чародей. Януш Корчак

В крепости повелителя чернокнижников. Автор объясняет читателям, почему он столько навычёркивал в этой главе… Зося в заточении

Напрасно Кайтусь пытается остановиться. Напрасно желает и повелевает.

Его веления бессильны, и с бледных губ слетают мёртвые слова.

В ушах свист, в голове всё кругом, а перед глазами — лоскутки лесов и полей, неведомые селения и города, незнакомые реки и сады.

Пропала у Кайтуся отвага, пропало желание бороться. Не в силах он противиться чуждой силе.

Несёт его вихрь.

Он — словно капля в морской волне, словно перышко, уносимое могучей стихией.

«Пусть будет, что будет».

 ***

Последний взгляд на крутую гору, на высокие валы и стены, на башни неведомой крепости.

Почувствовал Кайтусь, что падает. Зажмурил глаза.

Открыл — лежит он на каменном полу.

Темно. Тишина.

Запах подземелья — сырой, затхлый.

«Я в заточении».

Встал Кайтусь. Поднял руку. Коснулся низкого потолка. Измерил шагами темницу: четыре в ширину, пять в длину.

Наказание или месть? Хочу знать.

Два горящих, немигающих глаза смотрят на Кайтуся.

Вокруг его головы девять раз облетела пылающая головня. И снова тьма.

— Надолго ли? Что дальше? Неужто навечно?

Кружит Кайтусь по темнице, слизывает капли влаги со стен.

Ползут мучительные минуты, потом часы.

А там, за стенами, солнце светит, как прежде. Доброе, тёплое солнце.

«Я во тьме и в неволе, а там свет и свобода».

Глазам ничего не видно, ушам ничего не слышно. Осталась Кайтусю только мысль, которую он послал в родной город, в Варшаву, — домой, в школу.

Заплакал Кайтусь.

И вдруг стены зароились тысячами мерцающих искр.

…………………………………………………………………………………………

От автора. Прежде чем начать писать книгу про Кайтуся, я много беседовал с мальчиками о колдовстве и с девочками о феях.

Потом читал им разные главы. Исправлял, менял, переделывал.

Мне хотелось, чтобы книга была интересной, но не страшной и не очень тяжёлой.

И вот когда я прочитал эту, восемнадцатую, главу про Кайтуся в крепости владыки чернокнижников, один мальчик сказал:

— Страшно! — и прижался ко мне.

Я сказал ему:

— Но ведь все сказки про колдунов страшные .

А он:

— Да, но эта совсем по-другому.

Потому ему стал сниться Кайтусь. Ночью мальчик боялся. Изменить я ничего не мог и поэтому вычеркнул всё, что ему снилось. И снова прочитал вслух. И он сказал:

— Вот теперь хорошо.

…………………………………………………………………………………………

До последней капли выпил Кайтусь освежающий напиток, положил руку под голову и уснул.

Первые спокойные часы заточения.

Проснулся.

Тьма.

Не сразу припомнил Кайтусь вчерашние события.

На железной плите огненными буквами начертан приговор. А может, не приговор?

 ***

«Не погибнешь ни от пули, ни от меча».

«Не будешь ни сожжён огнём, ни поражён молнией».

«Не будешь отравлен ядом».

«Не будешь сброшен со скалы».

«Не будешь задушен ни петлёй, ни газом».

«Не будешь утоплен».

«Не будешь похоронен живьём».

 ***

И рядом с каждой строчкой непонятные знаки и цифры. Наверное, номера статей уложения о наказаниях чернокнижников.

Значит, то был суд? Приговор вынесен.

 ***

В каменной стене крошечное зарешеченное окошечко.

В каменной стене низенькая дверца.

Дощатый пол.

Обрадовался Кайтусь. Ожила в сердце надежда.

Сидит, считает гвозди и сучки в полу. Время от времени поднимает глаза к оконцу.

Несмотря на усталость и слабость, пытается дотянуться до него, подпрыгнуть и ухватиться за крюк, что торчит над окном: если ухватится, подтянется, может, удастся хоть миг один увидеть вольный простор за каменными стенами, за железными решётками.

«Хочу, желаю, повелеваю».

В ответ издевательский смех и отголоски дальнего грома.

…………………………………………………………………………………………

Есть права, есть обязанности.

…………………………………………………………………………………………

Есть сила свободной воли, есть сила дисциплины.

…………………………………………………………………………………………

В тот день Кайтусь не получил пищи.

Как хочется есть!

А может, его хотят сломить голодом? Может быть, это самая суровая кара?

…………………………………………………………………………………………

Прошли семь дней и семь ночей.

Кайтусь проснулся в светлой комнате на кровати.

Стол. Медный таз и кувшин с водой. На стене часы и зеркало.

Кайтусь боится шелохнуться: вдруг видение исчезнет?

То ли простили его, то ли манят надеждой, обманывают.

Знаком прощения будет кулёчек с конфетами. Сунул Кайтусь руку под подушку и чуть не вскрикнул — так обожгло.

Ну что ж. Зато как приятно: тепло, светло. А окно какое с прозрачными стёклами! Обычная дверь с ручкой. Заперта она на ключ или нет?

Кайтусь вскочил с постели. Палил воды в таз. Умылся. Вновь ощутил в себе силу и отвагу.

Ничего, как-нибудь он справится — уже закалился во многих испытаниях.

Видит Кайтусь: на столе конверт. Вместо адреса надпись: «Печати не срывать…» Взял конверт — пять красных печатей, сургучом цвета крови запечатана тайна.

Новое испытание, предостережение.

…………………………………………………………………………………………

Ваше здесь право, ваша сила и власть.

 ***

Распахнул Кайтусь дверь. Бесстрашно идёт по длинному тёмному коридору. И только звонкое эхо сопровождает его.

Стражи нигде ни видно. Только Кайтусь не обольщается: бежать отсюда невозможно.

Не затем его унесло вихрем, не затем он брошен в темницу, чтобы просто взять и выйти из замка владыки.

Входит Кайтусь в высокий зал.

Каменные колонны. На мраморной стене надписи неведомыми буквами. То ли имена прославленных чародеев, то ли перечень загубленных пленников… То ли повеления, запреты и даты…

«И не знал, не понимал, заблуждался. Просто быть послушным, когда знаешь».

…………………………………………………………………………………………

Такой же зал Кайтусь видел в старинном арсенале, куда ходил со школьной экскурсией.

Висят на стенах и стоят у стен мечи, сабли, разное огнестрельное оружие. И новые, блестящие, и старые, выщербленные. Латы, шлемы, стальные рукавицы, кольчуги. Пулемёты, пушки, бомбы. Орудия пыток, топоры палачей. Гильотина и виселица.

Как в том старинном арсенале.

…………………………………………………………………………………………

От автора. Вычеркнул три страницы.

…………………………………………………………………………………………

Припомнилось Кайтусю давнее происшествие. Неудавшееся волшебство. Было это тогда, когда он ещё только пробовал и не всякий раз ему удавалось.

Возвращается он домой и видит: маленький мальчик тянет за руку пьяного и просит:

— Папочка, пошли домой. Мама ждёт.

— Уйди, говорю тебе, уйди, — бурчит пьяный.

Стоит он у дверей пивной, на ногах шатается.

— Папа, мама ждёт. Папа, пошли домой.

— Домой? Зачем домой? Чего я там не видел? На вот, купи леденец.

Не взял малыш монетку, упала она, покатилась по грязному тротуару.

Жалко стало Кайтусю малыша. Решил он помочь ему. Набрал воздуха в грудь и произнёс:

— Повелеваю: пусть отец пойдёт домой, пусть послушается сына.

И только произнёс, как в сердце кольнуло точно иглой или электрическим током. А пьяный оттолкнул сына, вырвал у него руку и исчез в пивной.

Перед железной дверью в следующий зал стоят на страже два волка. Зарычали, ощетинились, зубы оскалили.

Не струсил Кайтусь, смело прошёл в дверь.

А там была сокровищница. На полках лежат королевские короны, державы, скипетры. Перстни, ожерелья, броши. Бриллианты, рубины, жемчуга, кораллы. Старинные серебряные кувшины, вазы, подсвечники, кубки.

Сундуки и бочки, полные золотых монет.

Стоит Кайтусь и думает: «Вот они сокровища Сезама, детская моя мечта».

…………………………………………………………………………………………

И вдруг — что такое? Кто-то плачет, зовёт. Кайтусь напряг слух: знакомый голос призывает на помощь.

Оттуда — сверху, куда ведёт железная винтовая лестница.

Вскочил Кайтусь и стремглав по лестнице. Вслушивается — не почудилось ли?

А с башни троекратный зов:

— Антось! Антось! Антось!

Мчится Кайтусь, перепрыгивает через ступеньки. Никаких сомнений: то голос Зоси.

Рванул Кайтусь дверь. А навстречу — пламя, дым ест глаза и горло. Не струсил Кайтусь, прикрыл рукою лицо и ринулся сквозь огонь.

— Антось! Антось!

Кайтусь толкнул следующую дверь. Пламя осталось позади

Он стоит на скале, а под нею бездонная пропасть.

Прыгнул Кайтусь, уцепился руками за противоположный край. Подтянулся, лёг на скалу. А зов всё громче.

Вот и вторая преграда осталась позади, а перед Кайтусем третья дверь. Вошёл он в неё.

А под ногами змеи ползают, грозятся ядовитыми жалами. Покачиваясь, поднимают плоские головки, почти касаются лица. Обвиваются, сдавливают, того гляди, задушат.

…………………………………………………………………………………………

Последняя дверь запечатана пятью печатями. Понял Кайтусь их тайный язык.

— Кто здесь?

— Я, пленённая фея.

— А я — Антось, Кайтусь-чародей.

— Знаю. Ведь я — фея Зося.

Сорвал Кайтусь первую печать. Сверкнула молния. Сорвал вторую. Ударил гром. Сорвал третью и четвёртую. Молния прямо над головой. Последним усилием сорвал пятую печать. В воздухе багровые зигзаги — ослепительный свет — оглушительный грохот.

Кайтусь рухнул перед дверью.

 ***

«Не будешь сожжён».

«Не будешь сброшен со скалы».

«Не будешь поражён молнией».

 ***

Открыл Кайтусь глаза. Видит склонённое над собой заплаканное лицо Зоси.

— Жив?

— Не плачь.

Встал Кайтусь. Опирается на руку феи, медленно спускается по чёрным гранитным ступеням.

Стеклянная дверь выходит в сад. Сели Кайтусь и Зося на скамейке под деревом.

— Зося, ты давно фея?

— Сама не знаю. Я мечтала стать феей и часто думала, что сделала бы, если бы стала. Очень мне хотелось знать, существуют ли гномы. Я хотела делать добро детям, защищать сирот от обид, помогать бедным и несчастным. И не представляла, что это так трудно.

— Но как получилось, что ты стала феей?

— Не знаю. Я была маленькая, была счастлива. И всё думала: почему у меня есть добрые родители, светлая комната, тёплая шубка, книжки, игрушки, а другие голодают и им плохо? В деревне столько горя, столько бедняков.

— В городе тоже.

— А я, маленькая, думала, что в городе только королевские дворцы да памятники. У малышей ведь всё странно сплетается — и сказка, и сон, и подлинная жизнь.

— Со мной тоже так было. Наверно, нужно верить в правду, а хочется в сказку. В сказку и прекрасный сон. И это называется — мечта.

— Я старалась помогать. Но маленькие мало что могут. Только подать нищему краюшку хлеба, а ребёнку кусочек сахара. Папа смеялся: «Ты всё утаскиваешь из дому». Но не такая уж и добрая я была. Отдала больной Мярысе свою куклу, а

потом жалела. Подарила своё белое платьице — мама разрешила, — а после плакала. Отдала булку с мёдом, а когда захотела есть, стеснялась попросить ещё. Папа смеялся и говорил: «А не надо было отдавать». Но что поделаешь, если просят.

— Да. Правда, стоит дать одному, и к тебе кинется целая толпа. А какие-нибудь заклятья ты знаешь?

— Нет, просто я всё ясней слышала, если кто-то просил о помощи, если кто-то нуждался в ней. Тогда я либо сама спешила, либо посылала гномов. Говорила им: «Идите, верные мои слуги, и помогите». Но не всегда удавалось.

— А как выглядят гномы?

— Не знаю. Я ведь их видела только на картинках. Но они существуют. И о тебе они рассказывали.

— А что?

— Помнишь, ты стоял однажды у книжного магазина. А рядом стояли мальчик и девочка и тоже рассматривали книжки. Мальчик сказал: «Ой, какая красивая книжка!» А девочка: «Зайди, спроси, сколько стоит». Мальчик ей: «Всё равно ведь не сможем купить; у нас только двадцать грошей». И тогда ты подошёл к ним и дал денег. А ещё учительнице волшебную розу…

— Откуда ты знаешь?

— Гномы всюду бывают, всё видят и рассказывают.

— Да, было это. Только ведь я дарил не так, как ты. Даю, а сам думаю: «Пусть удивляются, малышня!»

И тут прозвенел колокол.

…………………………………………………………………………………………

Вон отсюда! — приказал он. — Через один лунный месяц вернётесь сюда на суд. Нашу клятву вы знаете. Превращаю вас в собак. Вон!

Оглавление