Поиск

Земля Санникова

Опять у академика - Земля Санникова - Владимир Обручев

Целую неделю в избе Никифорова путешественники отдыхали от трудов и лишений длинного пути; они просыпались, только чтобы поесть, и снова ложились спать. Впрочем, полярная зимняя ночь и жестокие морозы не располагали и остальное население печального края к усиленной деятельности.

На наивную Аннуир жалкое Казачье с его двумя десятками избушек, занесенных снегом, произвело впечатление большого селения; она впервые видела дома с крышами, печи с трубами, окна, столы, стулья, кровати, впервые узнала, что можно спать и сидеть не на земле и есть не с колен; все это были диковины, к которым приходилось привыкать, хотя иное казалось ей смешным или ненужным.

Собственно, прибытием в Казачье экспедиция, давшая такие открытия, но закончившаяся гибелью одного участника и всех коллекций и записей, могла бы считаться завершенной, и Горюнов мог бы остаться где угодно, послав академику Шенку подробный письменный отчет. Но слишком велико было уважение Горюнова к этому ученому, доверившему крупную сумму и инструменты неизвестному человеку на почти фантастическое предприятие. Ему хотелось явиться лично и подтвердить свой рассказ показаниями второго участника. Кроме того, нужно было сдать инструменты и деньги, вырученные при продаже нарт, байдары, ружей, палатки и прочего. Большую часть этого имущества приобрели Горохов и Никифоров, очень ценившие хорошие нарты и ружья.

Собрав около тысячи рублей, включая и остаток денег, выданных Шенком, Горюнов, Ордин и Аннуир выехали через Верхоянск в Якутск. Но здесь встретились препятствия: срок ссылки Ордина еще не кончился, и губернатор не соглашался его отпустить, а Аннуир одна не хотела ехать, так как дальний путь зимой ее страшил. Ордину было разрешено остаться в Якутске, который произвел на Аннуир уже впечатление огромной столицы с массой диковинных вещей, начиная с кошек, коров и запряженных лошадей и кончая бальными платьями и граммофоном.

Горюнову пришлось поехать одному и удовольствоваться фотографией Аннуир в ее домашнем костюме, то есть татуировке и пояске стыдливости, небольшой коллекцией горных пород с Земли Санникова и острова Беннетта и последней фотографией Земли Санникова, снятой с гребня при отъезде. В конце декабря он прибыл в столицу и тотчас явился к Шенку.

Последний знал из короткой телеграммы только об открытии Земли Санникова и возвращении участников и с понятным нетерпением ждал приезда Горюнова, которого хотел представить академии и ученым обществам для публичных докладов о замечательном путешествии.

Но Горюнов попросил выслушать сначала наедине его устный доклад.

И вот в один вечер в той же комнате, как и год назад, за тем же столом Шенк выслушал рассказ Горюнова. Когда дело дошло до мамонтов, носорогов, быков и других "живых окаменелостей", он весь просиял и воскликнул:

- Конечно, вы их измерили, фотографировали я привезли хоть что-нибудь в доказательство этого замечательного открытия!

Существование онкилонов и палеолитического человека также поразило его, равно как и сведения об их жизни и нравах.

Перед тем как изложить тяжелые воспоминания о последних днях Земли Санникова и ее обитателей, Горюнов сделал паузу. Шенк принял это за окончание рассказа и сказал:

- Вы ведь привезли дневники, фотографии, может быть, даже черепа и шкуры животных, утварь онкилонов и дикарей? Вот так доклад мы устроим в поразим всех Фом неверующих!

- Да, все это было у нас... Но все, все погибло!

- Ну что вы говорите! Так-таки все, все?

С волнением выслушал Шенк конец рассказа, рассмотрел фотографию и горные породы и сказал:

- Итак, мы знаем теперь, по свидетельству четырех очевидцев, что Земля Санникова существует, находится на север от острова Котельного примерно в ста километрах, представляет огромный кратер вулкана, недавно возобновившего свою деятельность. Вот на основании этих данных я попытаюсь в недалеком будущем побудить академию снарядить экспедицию, достаточно снабженную средствами и научными силами, чтобы достигнуть этой земли и поскорее изучить то, что еще осталось от ее населения. Вы оба, конечно, примете в ней участие, чтобы своей опытностью обеспечить успех предприятия.

- О, разумеется! Но как теперь с докладом в академии и ученых обществах? - спросил Горюнов.

- Сейчас он только испортил бы дело, - сказал Шенк. - Согласитесь, что все, что вы мне рассказали, так необычайно, так чудесно и неправдоподобно, что нужны убедительные доказательства, а то, что вы можете предъявить слушателям, слишком недостаточно. Эта фотография татуированной женщины - скажут, это эскимоска или чукчанка, они ведь в жилищах ходят также раздетыми и татуируются, а тип у них такой же. Вот этот базальт с гребня Земли Санникова - чем вы можете доказать, что он взят не с острова Беннетта или с Святого Носа? А эта фотография котловины с озером и извержением вулкана - на ней почти ничего не видно! Почему вы не фотографировали больше и лучше после гибели нарты с результатами?

- Потому что мы израсходовали весь запас пластинок в котловине на фотографии людей, животных, природы и случайно осталась только одна в кассете. Эту женщину я фотографировал уже в Якутске.

- Обидно! Если бы хоть были снимки Земли Санникова с гребня, а также острова Беннетта, то это были бы доказательства. А так никто не поверит вам.

- Неужели и вы не верите мне? - воскликнул удрученный Горюнов.

- О нет, я вполне верю! - поспешил успокоить его Шенк. - Выдумать все, что вы рассказали, невозможно... Но другие люди, более недоверчивые, скажут: вот старый глупый человек, дал деньги каким-то неизвестным ссыльным, наговорившим ему турусы на колесах. Они эти деньги прокутили и потом сообща сочинили поучительный рассказ для маленьких детей о фантастической земле и ее чудесном населении, который и преподнесли доверчивому Шенку для оправдания расходов. Нет, лучше пока помолчим!

- Пока? До каких пор?

- Пока новая экспедиция с вашим участием не посетит землю, не найдет этот огромный кратер, затопленные леса, новый вулкан, кости животных и людей. Тогда и вы выступите со своим докладом, который, подтвержденный документами и участниками новой экспедиции, уже встретит полное доверие и сохранит для науки сведения о жизни и гибели населения злополучной Земли Санникова...

- Да, вы правы! - сказал Горюнов. - Это будет более целесообразно. Дискредитировать вас и себя мы, конечно, не хотим.

- Но, - продолжал Шенк, - время течет и сглаживает воспоминания. Необходимо на свежую память теперь же составить описание - для меня лично - всего путешествия. Я его сохраню до благоприятного момента.

- Конечно, я сделаю это обязательно, это мой священный долг. Кое-что я записывал на острове Беннетта и во время сидения в поварнях и в Якутске. Теперь я все это изложу систематически и представлю вам через две - три недели. А вот и наш денежный отчет и остатки так щедро отпущенных средств.

Шенк посмотрел отчет, но деньги вернул Горюнову:

- Я вижу, что вы не положили ни себе, ни Ордину никакого вознаграждения. Это неправильно - всякий труд должен быть оплачен.

- Но ведь мы не привезли вам почти ничего, кроме фантастического рассказа и двух десятков камней, поэтому не заслуживаем никакого вознаграждения.

- Вот то, что вы вернули мне часть денег и не поленились приехать из Казачьего, за десять тысяч километров, чтобы представить эти остатки и свой рассказ, уничтожило бы последнее сомнение в вашей правдивости, если бы таковое у меня было. Нот, вы выполнили очень трудную задачу, и не ваша вина, что результаты погибли. Это случалось уже не раз; тонут корабли, везущие коллекции и отчеты, и сами участники едва спасают свою жизнь. И с вами случилось кораблекрушение. Гибнут коллекции, пересылаемые по почте. Нет, нет, вы должны быть вознаграждены. Кроме того, вы будете писать для меня отчет, будете жить ради этого здесь, а жизнь в столице дорога. Возьмите деньги хоть как гонорар за этот отчет.

Горюнову пришлось взять деньги, чтобы не обидеть Шенка.

Вскоре он представил отчет, а затем поступил в университет, чтобы лучше подготовиться к предстоящей экспедиции.

К сожалению, она не состоялась до сих пор. Разразилась война с Японией, и академия не могла получить необходимые средства. А по окончании войны Шенк умер, едва сделав первые шаги для осуществления проекта. Не стало ходатая за исследования Северной Сибири, и о ней забыли надолго. Горюнов и Ордин тщетно ждали извещения от Шенка и занялись другими делами. Но отчет, сохранившийся среди бумаг Шенка в архиве академии, послужил материалом для этой книги. Может быть, она возбудит интерес к таинственной Земле Санникова в ком-нибудь из нового поколения и побудит отправиться на поиски ее среди ледяных просторов Северного моря.

 

Через льды и по морю - Земля Санникова - Владимир Обручев

Целую неделю путешественники двигались на восток в поисках надежного места для переправы; но везде лед был непрочен; хотя лето кончалось и теплые дни постоянно чередовались с морозными, но последние не могли еще не только сковать море, но даже закрепить старые ледяные поля, разрыхленные таянием. Приходилось ждать начала зимы, а это было возможно только на острове Беннетта, где была избушка, построенная Толлем, и где по берегу можно было собирать плавник для топлива, а также подновить запас провизии охотой на медведей и северных оленей. К счастью, лед между Землей Санникова и этим островом в это лето не был разломан, и путешественники, сделав только небольшой крюк к северу, добрались на десятый день до острова. И было пора: корм для собак, взятый из запасов Никифорова, кончался; три дня уже обходились без дров.

Угрюмый скалистый, почти бесплодный остров Беннетта после веселой Земли Санникова произвел на путешественников безотрадное впечатление. Но они рады были тесной избушке Толля, находившейся на восточном берегу, в устье небольшой долины с ручейком пресной воды, откуда можно было подняться на плоскую возвышенность, занимающую весь остров. Плавника было довольно, но надежды на охоту не оправдались: оленей не оказалось, а медведи не попадались. Пришлось начать убивать собак для корма остальных; ввиду гибели одной нарты была лишняя упряжка, которая и пошла на съедение.

Так прожили десять дней, но положение не изменилось; лето все еще держалось, несмотря на начало сентября, и лед продолжал таять и разрушаться. Приходили к концу и запасы пищи для людей. Все четверо, оставляя Аннуир охранять избушку и собак, каждый день ходили на охоту, исколесили и осмотрели остров по всем направлениям - он имеет километров шестнадцать в длину и восемь в самой широкой восточной части, - но приносили только изредка ворону или чайку.

- Вот что, товарищи, - сказал однажды Горюнов: - ждать дольше нельзя - мы останемся без собак к тому времени, как море замерзнет, то есть когда они именно нужны. Барометр уже несколько дней стоит замечательно высоко, море спокойно и бури ждать нельзя. Вещей у нас, кроме теплой одежды и ружей, очень мало, собак осталась половина; если их сократить еще, оставив только пять - шесть лучших, мы все поместимся на байдаре. Пользуясь тихой погодой, в день - два переплывем на Котельный; там у нас есть запас корма для всех, и там можно выждать зиму, если погода переменится; если нет, поплывем и дальше вдоль берега Котельного и к материку.

Обсудив этот план, пришли к выводу, что он вполне целесообразен: день был еще достаточно длинный - более двенадцати часов; меняясь на веслах, можно было переплыть семьдесят миль через море до мыса Высокого на острове Новая Сибирь, ближайшем к Беннетту, в день, в крайнем случае - в два, переночевав на одном из ледяных полей, которые плавали среди моря. Конечно, внезапно налетевший шторм мог потопить байдару; но то же грозило бы и позже, при переправе через едва замерзшее море, с той разницей, что тогда, в октябре, день длится только часа два - три, а ветры, ломающие лед, бывают гораздо чаще.

Итак, было решено, что если к вечеру барометр не упадет, убить лишних собак, накормить остальных до отвала, а на рассвете тронуться и путь, оставив все лишнее имущество в избушке. С этой целью груз был тщательно пересмотрен.

К вечеру барометр поднялся еще немного, и несколько собак, служивших верой и правдой, с тяжелым сердцем были принесены в жертву. Крот, Белуха и Пеструха, конечно, остались в числе живых. Чуть свет путешественники покинули гостеприимную избушку, протащили байдару по льду километра два до открытого моря и затем на восходе солнца отчалили, держа курс прямо на юг. Так как байдара была тяжело нагружена, то плавание шло не так быстро, как надеялись, и до заката проплыли немного больше половины. В середине моря стали чаще попадаться плавающие льды, и продолжать путь ночью было рискованно. Пришлось причалить к ледяному полю, на котором и расположились ночевать. При закате мыс Высокий был уже ясно виден на горизонте.

На рассвете поднялись и продолжили плавание. Когда рассвело, Никифоров и Горохов, всматриваясь в даль, одновременно воскликнули:

- Вот так штука - за ночь нас здорово отнесло в сторону!

- Куда же? Куда? Земли не видно? - спросил Ордин.

- Земля-то видна, да не та, что была вчера.

- Куда же нас могло унести?

- Или на восток, тогда мы видим восточную часть Новой Сибири, или на запад, тогда перед нами Фаддеевский или даже Котельный остров, - сказал Горюнов.

- Даль неясна, - заявил Горохов, - нельзя еще разобрать, какая земля.

- Все равно, какая бы ни была, плывем к ней; барометр за ночь начал падать, нужно поторопиться! - заметил Ордин.

Когда солнце поднялось выше и рассеялся легкий туман над морем, Горюнов взял бинокль, посмотрел на землю и спросил:

- А ну-ка, Никита - зоркие глаза! Какая земля перед нами?

Горохов всмотрелся, прикрыв глаза от солнца, и сказал:

- Котельный остров!

- Верно! И льдина за ночь избавила нас от плавания по очень скверным местам вдоль островов. Теперь мы причалим прямо к нашему складу.

Действительно, к полудню уже не оставалось сомнения, что в виду остров Котельный, - все узнали его очертания, исчез только почти весь снег, покрывавший его весной.

Под вечер причалили к ледяному поясу, окаймлявшему остров, и на протяжении пяти километров пришлось вспоминать весенние дни, перетаскивая нарты через торосы. В сумерки добрались до поварни у подножия северного мыса.

В складе не все было цело - очевидно, летом промышленники, охотившиеся на острове, пользовались провизией, особенно юколой. Но для небольшого числа уцелевших собак корма осталось довольно.

На следующий день погода была еще яснее, но барометр сильно падал и предстояла резкая перемена. Не следовало испытывать слишком часто судьбу, и решили выждать. Действительно, вечером началась буря, а утром повалил снег, грянул мороз и сразу началась зима. Пурга с короткими перерывами длилась до конца сентября, но корма для собак, провизии для людей и топлива было достаточно, и путешественники отсиживались и отсыпались в поварне. Путь домой был еще далек, но главное препятствие - открытое море - было уже пройдено.

В один из случайных ясных дней все поднялись на высоты над мысом и смотрели на еле видневшиеся на горизонте вершины Земли Санникова. Что делалось там? Кончилось ли извержение? Ушла ли опять вода из котловины? Или все живое погибло, и через несколько лет исчезнет в воде или в снегах и лес - последнее доказательство богатой жизни среди льдов Севера. Все смотрели с грустью на эту далекую землю, где каждый из них оставил нечто дорогое, особенно Аннуир. Последняя страдала от непривычных для нее сильных холодов, хотя носила теплую одежду Костякова, пришедшуюся ей по росту. Она часто грустила по покинутой родине, привычным условиям жизни и по погибшим соплеменникам. Она не раз спрашивала остальных:

- Неужели и там, где ваша земля, все такой холод и ничего, кроме снега и льда?

В начале октября установившаяся зимняя погода позволила продолжать путь, конечно, на нартах. Более тяжелую нарту тащили собаки, более легкую - по очереди двое людей. Дни были короткие, и приходилось идти и ночью, если светила прибывавшая луна. В поварне на мысу Медвежьем пришлось переждать пургу, взломавшую лед, и потом с большим риском идти по тонкому льду до Малого Ляховского. На Большом Ляховском дважды пережидали пургу. Собачий корм был на исходе, провизия также, зато нарты стали легче и двигались быстрее. Только в последних числах октября путешественники, сильно утомленные, с тремя оставшимися в живых собаками, прибыли в Казачье.

 

Последняя речь шамана - Земля Санникова - Владимир Обручев

Горохов свернул с канала подальше в чащу, куда волны с поляны и с канала могли доходить уже очень ослабленные; привязав берестянку к дереву, растянулся на дне ее, завернувшись в одеяло, и заснул, слегка покачиваясь на волнах.

Проснулся он поздно от воя Пеструхи. Раскрыв глаза, он увидел, что поднявшаяся за ночь вода прижала берестянку к ветвям дерева. Собаку так сильно сжало, что она не могла двинуться. Чтобы освободить ее, пришлось прибегнуть к ножу и срезать ряд веток. Горохов попробовал смерить глубину и не мог достать дна, а весло вместе с рукой было больше двух метров.

"Ну и наводнение же! - подумал якут. - Теперь уж зверья по пути не встретишь: которые не успели убежать - перетонули".

Пеструха, освобожденная из плена, обнюхивала котомку, виляя хвостом и умильно поглядывая на хозяина.

- Проголодалась, бедняга! - догадался последний. - И впрямь пора поесть, только еды-то у нас малость и чай варить нельзя. А дичи уже нет!

Он достал из котомки лепешку и копченого гуся, захваченного из обильного запаса, который был подвешен под крышей землянки; стал есть, отдавая собаке необглоданные кости и обрезки.

- Эх, последнего гуся едим, Пеструха! - обратился он к собаке. - Ведь наш запас уже затопило - никто не спас, жалось какая!

Этот запас напомнил ему про Раку, ее заботы о нем, и ему стало грустно. Вспомнил он Казачье и свою старую, сварливую жену, из-за которой он часто уходил из дому к соседям или нанимался каюром к купцам на длинные концы. И он подумал, что можно еще попытаться увезти Раку, - онкилоны, наверно, остановились на первой сухой поляне, спят после ночной тревоги и бегства. Можно подплыть к ним, пробраться на опушку и выждать, когда Раку появится где-нибудь поблизости, окликнуть ее, забрать - и в лодку. По воде онкилоны не догонят. Его товарищи сегодня до вечера должны еще ждать, а если даже ушли, то в первый день далеко не пройдут, по следу их можно скоро догнать. Горохов сообразил, что за ночь он отплыл только до следующей поляны, то есть километра три - четыре, не больше, - значит, возвращаться недалеко.

Приняв это решение во время завтрака, якут отвязал берестянку и поплыл на север. Солнце уже давно взошло и по временам появлялось между тучами и пригревало. При дневном свете картина наводнения не производила такого жуткого впечатления, как ночью. Вода сверкала, струилась, стена леса отражалась в зеркале озера. Горохова удивило лишь обилие всякого мусора, который плавал на поверхности воды в лесу и на каналах; только на полянах, откуда вода растекалась во все стороны, поверхность ее была чиста. Добравшись быстро до поляны, где было стойбище, он решил подновить запас провизии - подплыл к землянке, затопленной выше дверей, влез на крышу и через дымовое отверстие снял несколько пар копченой птицы, подвешенной снизу; на радостях даже отдал целую утку Пеструхе, которой утром досталось очень мало. Собака, ворча от удовольствия, прилегла и стала грызть птицу.

Потом он поплыл дальше по направлению, по которому ночью ушли онкилоны. По каналу в лесу пришлось плыть среди пелены листьев, веток и всякого хлама, поднятого водой. Попадались мертвые птицы и мелкие четвероногие; на одном дереве он заметил притаившуюся куницу и, по охотничьей жадности, убил ее ударом весла.

- Хоть и летний мех, а на шапку годится, все равно с голода пропадет, - пробормотал он, подбирая добычу.

Подвигаясь на север, он заметил, что озера пузырятся меньше и вода не так глубока, весло уже доставало дно.

- Эх, жаль, нет Матвея Ивановича - он объяснил бы мне, откуда столько воды прет из земли. Разверзлись хляби земные, как сказано в писании, и начался потоп. Слава богу, что хляби небесные еще не топят сверху, это было бы совсем худо.

После полудня вода в каналах и на полянах стала совсем мелкая, видны были верхушки небольших кустов, а вокруг озер - на полянах камыши; пришлось плыть тихо, чтобы не напороться. Потом берестянка то и дело начала задевать за дно и наконец стала. Горохов вылез и побрел пешком, но тащил лодку за собой. Скоро пришлось высадить и Пеструху, а котомку надеть на себя, чтобы тащить почти пустую лодку по траве, еле покрытой водой. Наконец он выбрался на поляну, представлявшую мокрый луг; только кое-где во впадинах блестела вода. Поляна была наполнена четвероногими: стада быков, табуны лошадей, косяки оленей, несколько семей носорогов частью паслись, частью отдыхали, лежа на траве; в кустах хрюкали кабаны, роясь в мокрой земле.

"Ну и дивно их набралось тут! - подумал Горохов. - Намаялись, видно, бедняги, всю ночь по воде хлюпавши без отдыха... А вот и охотники!"

Он заметил, что вдоль опушки за кустами ползут на четвереньках вампу, подбираясь к ближайшему табуну лошадей. Животные вследствие своей многочисленности, очевидно, не были так настороже, как обыкновенно, и вампу были совсем близко от них. Горохов насчитал человек двадцать. Ближайший был шагах в сорока от куста, за которым он наблюдал, зажимая морду Пеструхе, чтобы она не лаяла.

"Эх, попугаю я их! Пусть знают, что молния и громы еще действуют!" решил он и прицелился так, чтобы пуля пролетела над головами вампу. Когда рассеялся дым, вампу уже не было видно, только колебания кустов показывали, что они скрылись в лес, откуда доносился их крик, постепенно удалявшийся. На поляне выстрел также произвел замешательство, - лежавшие животные вскочили, одни стада бежали сюда, другие туда.

"Если вампу здесь, значит, онкилоны не так близко, - решил Горохов. А хорошо, что я их пугнул, а то мог бы сам на них напороться!"

Он потащил берестянку дальше, но скоро стало совсем сухо, на тропе попадались камни - и можно было повредить дно. На опушке следующей поляны он заметил высокий, приметный издали тополь с раздвоенной вершиной и решил оставить лодку здесь; он поднял ее на развилину ствола, сложил туда же котомку и посадил Пеструху, привязав ее за ошейник к веревке берестянки; пошел дальше налегке. Километрах в двух далее он услышал впереди голоса и почувствовал запах дыма. Осторожно добравшись до опушки, Горохов стал наблюдать. В разных местах поляны горели костры, вокруг которых стояли, сидели и лежали онкилоны; на огне жарилось мясо, и запах его приятно щекотал ноздри якута. По-видимому, здесь собралось все племя или большая часть его из затопленной местности, и, как всегда, каждый род держался отдельно у своего костра. Наискосок от места наблюдения, вокруг одного из костров, толпилось особенно много людей, и Горохов решил, что там должен быть род Амнундака. Он подкрался по опушке поближе, очутился шагах в тридцати и различил Амнундака, окруженного предводителями других родов. Обсуждали вопрос, рассеяться ли по сухим полянам вплоть до бесплодной северной части котловины и приняться немедленно за постройку землянок ввиду близости зимы или же ждать спада воды, чтобы вернуться на старые привычные места.

"Вот дураки! - подумал Горохов. - Они еще надеются, что вода уйдет куда-то. Не знают, сколько там этой воды".

Тут якут обратил внимание на то, что на поляне совсем не было снега, как не было его и там, где кончилась вода. Очевидно, он уже успел растаять, потому что было совсем тепло - наводнение как будто вернуло лето в котловину.

По другую сторону костра сидели женщины и дети. Горохов различил Аннуэн и других женщин, но Раку не было видно.

"Не вернулась ли она в свой род, как вдова? - подумал он и стал всматриваться, в женщин у других костров; у соседнего сидели люди рода, ближайшего к стойбищу вождя, откуда была и Раку; но и здесь ее не было. Куда она запропастилась! Пошла куда-нибудь или спит? Подожду. Вот они скоро будут есть, тогда должны все собраться".

Немного погодя женщины крикнули, что мясо готово; все разошлись по своим родам и уселись вокруг костров; женщины стали раздавать палочки с мясом и лепешки. Но Раку не явилась ни в род Амнундака, ни в свой. Это встревожило Горохова, и он подумал, не убили ли Раку онкилоны в наказание за ее непослушание приказу вождя. Ничем иным нельзя было объяснить ее отсутствие, разве что во время землетрясения Раку придавило в обрушившейся землянке.

- Незадача выходит! - пробормотал он. - Зря я проездился. Нужно скоро уходить - солнце уже склонилось к западу.

Тут его внимание привлекло появление десяти вооруженных онкилонов, вышедших из леса недалеко от того места, где он прятался. Они подошли к Амнундаку и сложили к его ногам несколько дубинок и копий вампу.

- Ты послал нас великий вождь, обыскать место, откуда недавно раздался гром, - сказал старший. - Ты подумал, что вернулись белые колдуны. Но мы видели там много крупной дичи и нашли вот это, - он указал на дубинки. - Белых колдунов или следов их мы не нашли.

- А все-таки они бродят недалеко от нас! - сказал Амнундак. - У вампу нет громов. Все хорошо слышали гром.

"Хорошо, что у них нет собак! - подумал Горохов. - Не то меня бы уже выследили".

Но следующие слова вождя сильно встревожили его:

- Скажите предводителям родов, что нужно сейчас выслать всех воинов осмотреть лес вокруг нашей поляны. Белые колдуны близко и принесли нам новое бедствие.

Воины ушли обходить костры, разнося приказ. Горохов сообразил, что он не успеет уйти достаточно далеко и решил переждать облаву по соседству, взобравшись на дерево. Он тотчас же отбежал немного в глубь леса, выбрал удобное дерево и влез высоко наверх; оказалось, что сквозь ветви видна вся поляна. Усевшись на развилине, он увидел, как от всех костров потянулись в разные стороны вооруженные воины и, дойдя до опушки, образовали цепь, которая проникла в лес. Правее и левее его дерева также прошли воины, но они искали на земле, лазили в чаще кустов и подлеска, даже шарили копьями, а посмотреть наверх не догадались. Впрочем, якут сидел высоко, прижавшись к стволу и в темном платье; его скрывали ветви, хотя без листвы, но сквозь их сетку различить его можно было бы, только зная, что он наверху.

Облава продолжалась часа два, и солнце уже спустилось за горы, когда со всех сторон на поляну вернулись усталые воины и расположились у своих костров отдыхать. Горохов слез с дерева и прокрался опять на опушку вблизи рода вождя. Последний сидел рядом с шаманом; ему только что доложили о безуспешности поисков. Он был встревожен и недоволен, а шаман сказал:

- Вели сейчас собрать всех предводителей родов сюда на совет.

Амнундак дал распоряжение, и ко всем кострам побежали воины.

"Что еще задумал старый колдун? - подумал Горохов. - А Раку и теперь еще нет. Все женщины поднялись и отходят от огня, освобождая место; всех видно, кроме Раку. Не иначе, что они ее загубили, бедную!"

Когда все представители родов собрались и уселись вокруг костра, шаман встал и, подняв голову и протянув руки вперед, повел такую речь:

- Великие бедствия постигли наше племя. Сколько раз тряслась уже земля и рушились наши жилища с тех пор, как пришли белые колдуны на нашу землю, где мы раньше жили спокойно! Они пришли и увидели, что здесь хорошо жить, лучше, чем у них, где всегда лежит снег и солнце не греет. Они увидели, что здесь есть леса и всякие травы, хорошие пастбища и много диких зверей, а у нас много оленей. И задумали они истребить наше племя, чтобы завладеть нашей землей и стадами. Они высушили священное озеро, но мы вернули его кровавой жертвой. Они сделали так, что стало холодно, и зима началась на месяц раньше, и снег не таял. Они думали, что мы все замерзнем. Этого не случилось - мы держали огни в жилищах и согревали себя. Тогда они решили выгнать нас из жилищ потопом; опять затряслась земля, и вода хлынула из нее и затопила наши поляны и жилища. Мы спаслись: голос духов неба направил нас сюда, где воды нет. Но наши жилища разрушены, наши стада разбежались... Долго ли мы будем терпеть это? Зима близко, мы все погибнем, и белые колдуны возьмут нашу землю. Они ждут этого. Они там, на краю снегов, сидят и ждут, а тот, который остался с нами, выслеживает, куда мы ушли. Он ходит здесь поблизости, но его не могут найти.

Шаман остановился и перевел дух; взоры всех были устремлены на него в напряженном ожидании.

- Нужно покончить с белыми колдунами. Мы приняли их как почетных гостей, дали им жилище, пищу и молодых женщин. Они заплатили нам неслыханными бедствиями... Верно ли все это, онкилоны?

- Правда, правда все это! - раздались голоса предводителей.

- Мы уже наказали ослушницу - одну из тех женщин, которых мы дали им и которая хотела изменить своему племени, как сделала та, которая убежала с ними к снегам. И белый колдун, ее муж, не защитил ее, а скрылся, хотя она звала его на помощь, когда тонула в воде, которую колдуны вызвали из земли. Теперь мы должны поймать всех колдунов и принести их в жертву добрым духам нашей земли. Завтра сто лучших воинов пойдут в поход к снегам. Они сделают плоты и поплывут через воду во главе с нашим вождем; у них есть копья и стрелы, а у него громы и молнии, которые мы взяли у белого колдуна. Теперь у нас равное оружие и нас много, а их только четверо. Неужели сто воинов не одолеют их? Пусть половина падет в бою, но наша земля будет спасена, и мы будем жить как прежде. Вода не уйдет обратно в землю, наши жилища останутся разрушенными и наши стада рассеянными, пока белые колдуны не будут принесены в жертву. Я сказал!

- Ах ты, старый, подлый пес! - пробормотал Горохов, слушая речь шамана. - Ты утопил мою Раку и теперь хочешь переловить нас и зарезать, как оленей. Но сначала ты сам отправишься к предкам!

Он поднял ружье и прицелился в шамана, который стоял прямо против него за костром, ярко освещенный в наступивших сумерках, подняв руки и голову, в вдохновенной позе прорицателя. Грянул гром, и шаман упал ничком, лицом в огонь. Пораженные ужасом, Амнундак и предводители словно окаменели; меховая шапка шамана вспыхнула; женщины, стоявшие поодаль, заголосили. И вдруг, словно по внушению, все сидевшие вокруг костра подняли руки к небу, испустили протяжный вопль, взывая о помощи, затем закрыли ими лицо и трижды повторили этот трагический жест. Потом Амнундак встал и произнес торжественным тоном:

- Молния белых колдунов поразила нашего шамана за то, что он призывал нас сделать им зло! Они могущественны, и мы не можем бороться с ними. Так предсказал великий шаман, приведший наших предков на эту землю... Уберите мертвого из огня!

 

Жуткое соседство - Земля Санникова - Владимир Обручев

После выстрела Горохов пустился бежать, рассчитывая на то, что онкилоны, растерявшись, не сразу организуют погоню, а наступившая ночь позволит ему скрыться - в крайнем случае, опять на дереве. По кустам он выбежал на тропу, по которой пришел днем, и не останавливался, пока не различил тополь, на котором оставил свое имущество и собаку. Если есть погоня, нужно влезть на это дерево, где котомка, одеяло и провизия позволяли провести ночь без лишений, так как двигаться дальше с грузом уже нельзя было так скоро, а до воды осталось еще километра два.

Он остановился и прислушался; сначала все было тихо, но затем послышались голоса и вдали замелькали огни; очевидно, онкилоны с факелами гнались за ним. Недолго думая Горохов влез на дерево и стал поднимать свое имущество выше. Всего больше хлопот доставила Пеструха, которая не могла сидеть спокойно на какой-нибудь развилине; пришлось наладить берестянку на двух толстых сучьях, а собаку и котомку положить в нее. Едва он справился с этим делом, как на тропе вблизи тополя появилось несколько онкилонов с факелами, а правее и левее видны были другие. Миновав дерево, онкилоны вскоре напали на ясный след, оставленный берестянкой на мокрой земле и траве, и с криками радости, подозвав к себе остальных, побежали по этому следу, надеясь догнать беглеца.

Горохов поужинал копченой птицей, накормил собаку, выкурил трубку, а онкилоны все не возвращались с безуспешной погони. Его стало клонить ко сну, и он решил вздремнуть до восхода луны; привязал себя к стволу, у которого сидел на суке, и заснул.

Его разбудило сильное раскачивание дерева. Он чуть не потерял равновесие и, если бы не привязь, свалился бы вниз; пришлось держать обеими руками и берестянку с ее грузом. Горохов не понимал, что такое происходит: кругом все грохотало и гудело, а на небе светила давно поднявшаяся луна; видно было, как раскачиваются и все соседние деревья, а ветра не было. Наконец он догадался, что опять трясется земля. Оглянувшись случайно на север, он увидел, что там, где-то очень близко, происходит что-то ужасное: из-за леса появились клубы белого и черного дыма, поднимавшиеся к небу, и оттуда донесся такой грохот, что зазвенело в ушах, а потом пахнуло жгучим ветром, от которого захватило дыхание.

- Царица небесная, что там деется?! Земля рвется, огонь выходит! взмолился Горохов. - Бежать, бежать надо на воду!

С трудом он стал спускать вниз по очереди котомку, берестянку и собаку, потому что дерево все время качалось. На земле едва можно было устоять на ногах. Шатаясь точно пьяный, Горохов потащил берестянку по земле, а затем и по мелкой воде. Время от времени то справа, то слева что-то падало в воду, ломая ветви деревьев. Грохот не утихал, воздух становился все горячее и удушливее.

Наконец вода позволила сесть в лодку, и беглец начал отдаляться быстрее от места катастрофы. Выехав на большую поляну, он увидел на севере зарево на фоне клубов дыма и красные молнии, прорезавшие последние то тут, то там.

"Пропадают, видно, бедные онкилоны в том аду! - подумал он. - И опять валят все на белых колдунов - убили шамана, а потом и весь народ губят".

Мелкая вода волновалась слегка, но чем больше становилась глубина, тем сильнее было волнение, и берестянку бросало из стороны в сторону. Проплыв с десяток километров, Горохов выбился из сил и решил искать где-нибудь приюта до рассвета. На краю большой поляны, на которой особенно шумели волны, он заметил вблизи остов землянки, поднимавшийся над водой; землетрясение еще до потопа разрушило откосы, но центральные четыре столба с настилом крыши на них устояли, так как были закопаны в землю и связаны перекладинами. Эта платформа стояла почти на метр выше воды, и волны не заливали ее.

"Вот место для отдыха!" - подумал беглец и направил берестянку к платформе. С трудом он выложил имущество, высадил собаку наверх, вылез сам и вытащил свою легкую посудину. Разостлав одеяло на мокрый дерн крыши, он немедленно уснул, несмотря на грохот, доносившийся с севера, и на шум волн.

Он проснулся на рассвете и стал осматриваться, ориентируясь для продолжения плавания. За ночь вода успокоилась, и только мелкая рябь по временам подергивала зеркало озера. По соседству над последним поднимался второй островок, в виде зеленого холмика. По высокому тополю вблизи него Горохов узнал землянку свою и своих товарищей; на тополе он спасся в ночь бегства; сам он провел ночь на остатках землянки Амнундака.

Наскоро поев, якут спустил лодку на воду и позвал Пеструху, чтобы посадить и ее. Собака стояла возле дымового отверстия в середине этой платформы, смотрела в воду и визжала.

- Что ты увидел там, пес: рыбу, что ли? - спросил Горохов и подошел, чтобы взять собаку, не желавшую сходить с места.

Взглянув в дымовое отверстие, он вздрогнул: из воды были видны пальцы двух человеческих рук возле одного из столбов платформы.

- Господи светы, тут кто-то утоп! - воскликнул он. - Что же он не вылез по столбу наверх?

На одном из пальцев блестело серебряное кольцо, показавшееся Горохову знакомым. У онкилонов серебряных колец не было, и только жены белых получили от своих мужей такие кольца и очень гордились ими.

- Ох, палачи, да это Раку! Прочие женщины были там, а старый пес сказал, что они изменницу утопили.

Горохов спустился в лодку и подплыл к столбу, у которого были видны руки; оказалось, что кисти крепко привязаны ремнем к столбу. Он перерезал ремень и потянул за окоченевшую кисть - над водой медленно поднялась рука, потом появились волосы и наконец лицо с раскрытыми глазами; эти глаза, как бы полные слез, смотрели на якута с укором. Он вскрикнул и отшатнулся; кисть утопленницы выскользнула у него из рук, и голова исчезла в мутной воде; но вслед за ней исчезла и рука - труп погрузился на дно.

"Несчастная! - подумал якут. - Они ее привязали на ночь к столбу, чтобы она не убежала ко мне, а потом, когда пришла вода, ее забыли в землянке или нарочно оставили, и она утонула".

Он представил себе, что должна была испытать Раку, когда вода ворвалась в землянку и стала подниматься все выше и выше по ее телу; как она извивалась и звала на помощь, а ответом был только плеск воды в жуткой темноте ночи; как вода поднялась до груди, до шеи, до рта и залила наконец горло, издававшее последний призыв. А он был сначала тут поблизости и свободно мог ее спасти, как только онкилоны ушли. Но она, вероятно, начала кричать, только когда вода проникла в землянку, а он в это время уже плыл по озеру.

Ему захотелось вытащить тело и похоронить его где-нибудь; но багра у него не было, да и хоронить пришлось бы разве в снегах за котловиной. Удрученный, он посадил Пеструху, теперь повиновавшуюся зову, взял вещи и поплыл на юг. Он греб усиленно, надеясь еще догнать товарищей, и берестянка летела стрелой по спокойной, глубокой воде озер и каналов.

Вот впереди показалась окраина котловины с выделявшимися на черном фоне утесов белыми сугробами. А на севере все время клубились белые и черные тучи, и по временам оттуда доносился грохот взрывов.

Наконец лес кончился. Горохов выплыл на чистую воду окраины, омывавшую сугробы. И здесь все затоплено. Где товарищи? Ушли? Утонули? На площадке над сугробами никого не видно!

Но вот высоко на гребне обрыва на светлом фоне неба появился темный силуэт человека. Горохов громко заорал, замахал веслом, Пеструха залаяла.

Его заметили - он спасен!

Он подплыл к подножию сугроба, высадил своего пассажира и кладь, тяжело нагрузился и поднялся по ступеням наверх.

Вдруг перед ним разверзнулся провал - дальше ходу не было. А за провалом стояли уже Горюнов и Ордин.

- Ох, успел-таки догнать вас! - воскликнул Горохов, сбрасывая свою ношу на лед. - Ну и натерпелся я всякого!

- Придется тебе долго ждать, пока мы вырубим по льду спуск и подъем, - ответил Горюнов.

- Вот так ямина! От погони вы, что ли, отгородились?.. Да, перебраться тут нелегко, - сказал Горохов, осматривая брешь, окаймленную отвесными ледяными стенами в несколько метров вышины. - А прорубаться долгонько... Вот что: несите веревку и бросьте ее мне.

Веревка была уже захвачена на всякий случай, и конец ее, к которому привязали камень, перебросили Горохову. Он перетянул веревку к себе и начал спускать свою кладь на дно бреши, сложив веревку вдвое; когда кладь была внизу, он отпускал один конец, тянул за другой, и веревка возвращалась наверх, а кладь оставалась. Так он спустил котомку, одеяло и наконец Пеструху, пропустив веревку под ошейник. Собака, повешенная за шею, задыхалась и барахталась в воздухе, но спуск произошел так быстро, что она не успела задохнуться. Теперь нужно было спуститься самому. Недалеко от края обрыва лежала глыба базальта, прочно врезавшаяся в лед. Якут обернул ее веревкой и спустился вдоль ледяной стены, а внизу отпустил один конец, потянул другой - и веревка упала к его ногам.

Подъем не представлял затруднений, так как вверху были два человека, которые вытащили якута, собаку и вещи, - первого с трудом, так как он был тяжел. Выскочив наверх, он бросился в объятия товарищей:

- Слава богу, добрался! А я уже полагал, что не застану здесь никого!

Действительно, если бы Горохов выплыл из леса только на несколько минут позже, он не увидел бы своих товарищей. Обе оставшиеся нарты были уже на южном склоне гребня, где Никифоров заканчивал их увязку. Горюнов и Ордин в это время вернулись еще на гребень, чтобы бросить последний взгляд на котловину Земли Санникова, которой они отдали столько недель труда и которая на их глазах погибала под потоками воды и лавы вместе со своими двуногими и четвероногими обитателями. Им удалось собрать много ценных наблюдений, но результаты их трудов так внезапно погибли вместе с одним членом экспедиции в последние часы их пребывания, а другой товарищ добровольно остался в котловине и, конечно, как они думали, тоже погиб.

Под лучами низко стоявшего солнца серебрилось обширное озеро котловины в черной раме обрывов и со щетиной островов и кос темного леса, а на севере, за колеблющейся стеной из клубов пара и дыма, разыгрывался последний акт драмы Земли Санникова и племени онкилонов. Ордин запечатлел эту печальную картину на последней уцелевшей еще фотографической пластинке - картину едва открытого для науки и уже погибающего мирка с последними мамонтами, носорогами и представителями первобытного человечества. Сделав снимок, он пошел укладывать аппарат, а Горюнов остался еще на минуту и увидел выплывающий из леса челнок Горохова.

Не будь этой счастливой случайности, якут не скоро догнал бы своих товарищей.

Поднимаясь наверх, Горохов увидел зиявшую трещину, услышал о гибели Костякова и понял, как счастливо он отделался.

- В сорочке, видно, я родился, Матвей Иванович, - сказал он, останавливаясь на гребне. - За эти два дня я сколько раз был на краю могилы, да вот жив и здоров, а бедная Раку, из-за которой я, собственно, и остался, утонула по моей вине. Вечная память ей и Павлу Николаевичу!

Он снял шапку и трижды поклонился в сторону Земли Санникова, ставшей могилой стольких людей.

В этот день путешественники отъехали недалеко и остановились у подножия южного склона земли. Экскурсия по льду в сторону открытого моря показала, что лед слишком непрочен и может быть взломан первой бурей. Нужно было идти на восток в поисках более надежного места.

 

Бегство - Земля Санникова - Владимир Обручев

Еще в сумерки Горохов срезал дерн с наружной стороны землянки, против изголовья своей постели, и эту брешь засыпал снегом. Теперь было нетрудно без шума вынуть несколько тонких коротких бревешек, едва закопанных одним концом в землю, а другим прислоненных к длинным бревнам откоса и составлявших бока последнего. В эту дыру можно было перед рассветом, когда сон одолевает больше всего и караульный будет дремать, вылезть тихонько наружу. Горохов надеялся, что Раку пойдет с ним, убежденная примером Аннуир. Котомка была приготовлена. Раку уже ходила в зимней одежде. Побег заметят только утром, потому что постель останется на месте. Пеструха тоже, - она потом прибежит по следу; дыру снаружи заложат. Прежде чем спохватятся, они успеют отмахать десяток километров; две пары женских лыж были также приготовлены - зарыты в сумерки в снегу.

Невозвращение Раку огорчило Горохова - он привязался к ней и из-за нее главным образом остался у онкилонов. Но теперь приходилось уходить, и без нее. Впрочем, она, может быть, и не пошла бы и даже подняла бы тревогу.

Пожалуй, к лучшему, что ее нет.

Горохов рано лег спать и положил Пеструху к себе на постель; теперь ее можно было взять сразу же с собой. Укладываясь, он громко сказал, чтобы слышали воины, сидевшие еще у огня:

- Раку не пришла. Собака завтра меня разбудит и приготовит еду.

Около полуночи сильный подземный удар разбудил и дремавшего караульного и Горохова. Заскрипели балки землянки, посыпалась земля через щели. Спавшие воины вскочили с постелей, присел и Горохов, - последний в сильной тревоге. Если удар повторится, все население землянки Амнундака выбежит и будет ночевать у костра под открытым небом; тогда уйти незаметно не удастся. Нужно уходить раньше, во время суматохи.

Пока он соображал, что делать, прокатился второй удар, и вся землянка заскрипела; одно бревно из крыши центральной части сорвалось с места и упало на костер вместе с кучей дерновин. Горохов стал поспешно одевать теплую куртку; воины с криком ужаса выскочили за дверь. Но когда волна сотрясения прошла и землянка осталась стоять, один из них вернулся и взял несколько головней из костра; они, очевидно, хотели развести огонь вблизи дверей, чтобы продолжать свои обязанности караульных.

- Ты бы лучше вышел из жилища, - обратился этот воин к Горохову, сидевшему на своей постели, - тебя может придавить, - половина жилища Амнундака уже развалилась.

- Нет, я останусь здесь и буду спокойно спать, - ответил Горохов. Мои угол не развалится.

Воин покачал головой и вышел. Это только и нужно было якуту. Он тотчас же взял из соседнего отделения одеяло Костякова, свернул его в трубку и положил вместо себя под свое одеяло, так что при первом взгляде казалось, что под ним спит человек. Затем быстро разобрал стенку у своей постели, выставил наружу котомку и ружье, вылез сам, крикнул Пеструху, заложил отверстие, засыпал его снаружи снегом и осторожно, под покровом тени от землянки, заслонявшей его от костра воинов, направился к ближайшему дереву на окраине поляны, стоявшему шагах в двадцати. Это был старый развесистый тополь, пощаженный онкилонами, так как он не годился ни на дрова, ни на постройку. Спрятав Пеструху и котомку в дупло, Горохов полез наверх и присел, прижавшись к стволу, на толстый сук. Отсюда ему было видно все, что делалось на поляне, а сам он был скрыт сучьями и ветвями, хотя уже лишенными листвы. Он сообразил, что переходить сейчас через поляну нельзя: она была освещена кострами онкилонов и на белом фоне снега его черную фигуру сейчас же заметили бы бодрствующие люди. Нужно было выждать, пока они задремлют у костров. Огибать же всю поляну по лесу было слишком долго, и, кроме того, Горохов боялся, что из-за темноты попадет не на ту тропу, которая шла к базе, и заблудится.

Со своего наблюдательного пункта он видел, что часть землянки Амнундака уже развалилась; женщины суетились еще вокруг костров и вытащенных вещей и детей, воины торопливо выносили остальное имущество. Вскоре после того, как он уселся, по котловине прокатился новый удар; он почувствовал, как вздрогнул и закачался тополь; в землянке Амнундака рухнул еще один откос, вокруг костров люди закачались и некоторые упали; опять раздались крики и вопли, а с окраины котловины - грохот обвалов. И тотчас же он услышал где-то поблизости среди поляны сильный треск. Взглянув в эту сторону, он увидел среди белой снежной пелены, чуть выделявшейся на черном фоне леса, большое темное пятно, на котором быстро мелькали белые пятна.

"Лед разломало на озере! - подумал он. - Нельзя будет идти прямо. Вот напасть!"

Когда гудение земли и грохот обвалов затихли, Горохов расслышал шорох и плеск, доносившиеся с черного пятна, которое быстро увеличивалось.

- Нешто вода из берегов выходит? Уж не затопит ли нас тут? Вот беда какая: костры зальет, люди в темноте останутся! Мне-то лучше будет бежать от них. А вот если на других полянах вода тоже выступила, как же идти-то? Ах ты, несчастье! И зачем я только здесь остался? Вот если бы лодка была.

И тут он вспомнил, что, когда озеро начало замерзать, онкилоны вытащили бывшие на воде две берестянки, с которых он не раз ловил рыбу, и зарыли их в снег на заднем откосе его землянки, оберегая от оленей, которые могли пробить днище, если оставить эти хрупкие лодки на земле. Это успокоило его - лодка совсем близко, только бы онкилоны не захватили раньше, чем он до нее доберется.

Между тем черное пятно быстро росло, и край его был уже шагах в тридцати от костров; разливавшаяся вода пожирала снег и наступала все дальше и дальше. Тут ее заметили и онкилоны. Один подбежал к краю пятна, убедился, что оно движется, и закричал:

- Спасайтесь, вода идет, вода топит!

Поднялась невообразимая суматоха, крики, плач, суета. Одни кричали: "На деревья, на деревья!" Другие: "Где лодки?" Третьи: "Спасемся в землянку колдунов!" Воины хватали вещи, женщины - детей.

Амнундак подбежал к караульным воинам у костра перед землянкой чужеземцев и крикнул:

- Где белый колдун? Ведите его! Пусть он остановит воду - или мы его заколем тут же!

Но тут откуда-то с высоты раздался протяжный крик:

- Онкилоны, бегите скорее на север - там воды нет! Спасайтесь на север, на север! Я говорю вам - дух неба!

И тотчас перепуганные люди подхватили это внушение, повторяя:

- На север, бежим на север, скорее!

Толпа воинов, тяжело нагруженных вещами, и женщин с детьми вперемешку со стадом оленей беспорядочно двинулась к опушке леса. Вода уже тушила ближайшие к ней костры, с них валил едкий дым, шипя чернели головни и гаснул свет.

Амнундак еще стоял вблизи землянки чужеземцев. Воины, поспешившие внутрь, чтобы вывести Горохова, вернулись испуганные:

- Белый колдун исчез вместе с собакой, вылетел в дымовое отверстие, жилище пусто!

Так доложили они. И Амнундак, всплеснув руками, побежал вслед за своими подданными к северной опушке, сопровождаемый караульными. Когда поляна опустела, Горохов спустился с дерева, подбежал к землянке, стащил с откоса одну из берестянок вместе с привязанным к ней веслом, вытряхнул снег и перенес берестянку к тополю, посадил в носовую часть Пеструху, в середину сложил свою котомку и ружье, сам сел к корме, взял весло и стал ждать. Крики онкилонов уже замирали вдали, последние костры гасли, вода подступала к двери землянки.

"Эх, - подумал Горохов, - в лодке можно еще кое-что увезти, ну хоть бы меховое одеяло! Поди, товарищи отдали мой спальный мешок Аннуир, да и плыть ночью холодно будет".

Он побежал к землянке, увидел, что вход в нее уже залит, быстро вернулся к своей заделанной дыре, разбросал бревешки, вытащил одеяло и, преследуемый по пятам водой, вернулся к берестянке.

"Так-то лучше будет", - подумал он, усаживаясь на одну половину одеяла и закрывая ноги другой.

Вода уже шипела, пожирая снег вокруг берестянки; кругом становилось темнее, только землянка выделялась белой массой на черном фоне. Вот берестянка всплыла, и Горохов заработал веслом, отплывая в сторону озера.

- Прощай, наше жилище! - сказал он, проплывая мимо землянки. - Не довелось нам в тебе зимовать, да и никто не будет - все попортит вода!

Мерно загребало двухконечное весло то справа, то слева, и легкая посудина скользила по черной воде; глаза привыкали к темноте и различали уже стену леса, отступавшую назад, с двумя белыми горбами землянок, а впереди - простор, откуда с напором стремилась вода. Среди этого простора Горохов скоро различил плоский бугор и почувствовал, что стало труднее грести. Он догадался, что это вода поднимается пузырем среди озера, и стал объезжать его стороной, борясь с течением. Когда он его обогнул, течение начало помогать ему. И скоро он очутился у противоположной опушки. Теперь нужно было найти тропу, ведущую на юг; белевшие на фоне леса землянки помогли ему ориентироваться; он помнил, в каком направлении от них должна быть тропа.

Вот он нашел ее и поплыл по узкому каналу между двумя стенами леса; стало темнее, и нужно было плыть очень осторожно, чтобы не пропороть топкое дно берестянки каким-нибудь торчащим из воды сучком. Горохов перестал грести и предоставил течению нести легкую посудину. Но скоро течение ослабело, а потом началось обратное, и пришлось снова взяться за весло: смерив глубину, Горохов нашел, что она не выше колена.

Едва он начал загребать, как впереди послышался сильный шум, плеск, фырканье и мычанье - очевидно, по тропе двигались дикие быки, и встреча с ними представляла страшную опасность. Горохов недолго думая задвинул берестянку в стену леса, в чащу, в двух - трех шагах от тропы, обхватил одной рукой ствол дерева, другой с веслом уперся в дно и стал ждать. Плеск и шум быстро приближались, и вот по тропе-каналу мимо его убежища, пыхтя, сопя, фыркая, начала двигаться темная масса крупных животных, напиравших друг на друга в своем поспешном бегстве от наводнения на север; они бежали тяжелой рысью, почти по брюхо в воде, разбрасывая фонтаны брызг и производя волны, расходившиеся в глубь леса. Если бы Горохов не держался за дерево и не уперся веслом в дно, берестянку неминуемо опрокинуло бы; якут провел несколько неприятных минут, пока стадо не пробежало мимо и вода не успокоилась.

Не успел он после этого проплыть и сотни метров, как снова послышался шум и плеск, быстро приближавшиеся; опять пришлось укрываться в чаще. На этот раз промчалось несколько носорогов, поднявших такую волну, что Горохов с трудом удержал равновесно лодки; его окатило целым фонтаном воды.

- Прокляты будьте, неуклюжие твари, язвило вас, окаянные! - ворчал он, отирая лицо. - Этак далеко не уедешь, а воду отливать нечем, да и темно.

Не успело улечься волнение, поднятое носорогами, как надвинулся табун лошадей, еще больше взволновавших воду; они бежали быстрее, чем быки, вставали на дыбы, стараясь обогнать друг друга, фыркали и ржали.

Не доезжая следующей поляны, Горохову пришлось укрываться еще раз: теперь бежали вперемешку быки и лошади, а вслед за ними еще десяток медведей. Наконец он выплыл на поляну-озеро и начал его пересекать, огибая среднюю часть, где вода поднималась бугром; когда он выплыл почти на середину, вода внезапно запенилась, поднялась, волнами его чуть не перевернуло. Грохот и плеск, донесшиеся с окраин, показали, что прокатился новый удар землетрясения. Борясь с волнами, Горохов добрался наконец до следующей опушки, нашел канал и поплыл дальше, но очень скоро остановился в недоумении: канал делился на три ветви, и ночью не было никакой возможности выбрать надлежащее направление - окраины котловины неразличимы, компаса не было, звезд не видно

"Ничего не поделаешь, придется ждать рассвета, - решил Горохов. Надо быть, уже недолго: сколько времени я мотаюсь по воде, а затрясло после полуночи".