Опубликовано: 16 сентября 2021

Просмотров: 344

Историческая справка — Западня — Рафаэль Сабатини

С 1792 г. вместо безумной королевы Марии Португалией стал править принц-регент Жуан, убежденный сторонник союза с Англией. Это и привело небольшую страну на западе Европы к большим несчастьям в последующие два десятилетия. В 1793 г. Португалия присоединилась к коалиции против революционной Франции, что позднее, в 1801 г., дало Наполеону повод послать войска для завоевания враждебного королевства (12-тысячный корпус генерала Леклерка). В 1805 г. Великобритании удается восстановить политический и военный контроль над страной, но ненадолго. Осенью 1807 г. принц-регент отказался присоединиться к континентальной блокаде Англии.

В ответ на это французские войска вторглись в страну. Армии Жюно потребовалось всего несколько дней, чтобы дойти от границы до Лиссабона и захватить столицу. Накануне этого события королевский двор успел перебраться в Бразилию, тогдашнюю португальскую колонию, а в Лиссабоне жунта (порт.; исп. — хунта) правителей, высший после бегства регента государственный орган, признала господство французов. Португалия была разделена на три части: нейтральную, управляемую французами и оставленную под эгидой королевской династии Браганса. Тем временем Наполеон, нисколько не доверявший правящим в Испании Бурбонам, решил посадить на мадридский престол своего брата Жозефа, что вызвало вооруженное восстание патриотов. Антифранцузские выступления перекинулись и в Португалию. 19 июня 1808 г. Верховная жунта призвала на помощь британские войска, которые начали высадку в стране 1 августа. Командовал ими лорд Артур Уэлсли (позднее герцог Веллингтон).

Через три недели англичане сумели нанести французской армии поражение под Вимейру. Жюно был вынужден подписать капитуляцию с условием эвакуации всех своих войск на британских судах на родину.

В следующем году Наполеон предпринял новую попытку закрепиться в Португалии: с севера должен был наступать корпус Сульта, а с востока, по долине Тежу, войска Виктора. Сульт продвинулся до Порту, но оказался в затруднительном положении, когда в тылу французов вспыхнуло восстание в испанской Галисии. В центральной части страны французам противостояла только что высадившаяся 25-тысячная армия А. Уэлсли. Англичане перешли на территорию Испании и здесь под Талаверой-де-ла-Рейна остановили французов. Однако усталость армии, приближение выступившего из Португалии Сульта и неважное состояние союзных испанских войск вынудили британского главнокомандующего отступить и заняться устройством укрепленного лагеря в Торриж-Ведраш.

В романе довольно подробно описаны оборонительные мероприятия англичан. Хотелось бы обратить внимание читателей только на одно обстоятельство. В литературе об Отечественной войне 1812 г. не раз упоминалось о влиянии опыта испанской партизанской войны на разработку тактики армии М. И. Кутузова. На примере этого романа читатель может убедиться, что российские полководцы могли извлечь (и они на самом деле извлекли) полезные для себя уроки и из другого эпизода войны на Пиренейском полуострове — использования, как сказали бы сегодняшние военачальники, тактики выжженной земли и уничтожения всевозможных продовольственных запасов на пути движения неприятельской армии.

Весной 1810 г. Наполеон одновременно с переброской новых армий в Испанию создал ударную группировку для полного овладения Португалией. Главная роль в ней отводилась 60-тысячной армии Массена, которую поддерживали 20-тысячные корпуса Друэ д'Эрлона и гвардии. Первой операцией кампании стала осада испанского городка Сьюдад-Родриго. После 24-дневной бомбардировки город сдался. Было это 19 июля. Около месяца Массена провел под стенами Альмейды, сдавшейся 27 августа. В Португалию французы вошли только 16 сентября. Им противостояла 85-тысячная армия Веллингтона, большую часть которой составляли португальские войска под командованием британских офицеров и ополченцы (милиция). 27 сентября Массена атаковал неприятеля близ Бузаку, но был отбит, однако Веллингтон, опасаясь прохода французов между союзной армией и берегом моря, отошел к укрепленным линиям Торриж-Ведраш, перегораживавшим пространство между Тежу и океаном и прикрывавшим Лиссабон. Здесь к Веллингтону подошли 10 тысяч испанцев под командой генерала маркиза де Ла Романы, прежде сражавшихся совместно с французами в шведской Померании, а потом эвакуированных оттуда британцами, чтобы воевать уже против них. Для Массена укрепленная линия оказалась полной неожиданностью. Атаковать укрепления он не решился и запросил у императора подкрепления. Целый месяц провел он в тщетном ожидании пополнения, пока голод не вынудил его начать отступление к Сантарену, в менее опустошенную часть страны. Веллингтон не стал его преследовать, а ограничился тем, что сковал силы Массена в небольшом районе, препятствуя снабжению его войск продовольствием. Французы дорого заплатили за свое легкомыслие, в основе которого лежал резкий ответ Наполеона чересчур осторожным, по его мнению, стратегам: «Запасы? Не говорите мне о них — двадцать тысяч солдат могут выжить и в пустыне!»

18 февраля 1811 г. после совещания с Неем, Жюно и другими генералами Массена наконец решился начать отступление. 4 апреля его армия покинула пределы Португалии, потеряв к тому времени 25 тысяч человек.

Веллингтон неукоснительно следовал своему стратегическому плану, несмотря на косвенную угрозу — наступление Сульта через Бадахос, главный арсенал испанцев, с целью прорвать блокаду войск Массена. Бадахос пал 11 марта, перед этим французами был разбит посланный Веллингтоном в качестве подкрепления отряд испанского генерала Мендесабаля. Но армию Массена уже ничто не могло спасти. 5 мая Веллингтон разбил ее в битве при Фуэнтес-де-Оноро.

Несмотря на успехи Веллингтона, положение Испании продолжало оставаться очень тяжелым. Хотя французский император уже готовился к великой войне с Россией и постоянно сокращал число своих войск в Испании, а силы его противников постоянно росли, он и не думал сворачивать кампанию в Испании, и война продолжалась. Перемирие было заключено только после отречения Наполеона.

Португалией же в это время фактически правила союзная армия под общим командованием англичанина У. Бересфорда.

Определенную роль в военных успехах Веллингтона, точнее в их подготовке, сыграли действия военных разведчиков. К ним относится и один из героев романа майор Кохун Грант (в то время он на самом деле был капитаном). К. Грант стал первым в истории британской армии официальным руководителем военной разведки. Биография его необычайно интересна. Выходец из небогатой шотландской семьи, он с юношеских лет тянул лямку военной службы. Вместе с Одиннадцатым пехотным полком Грант попал на Пиренейский полуостров.

Обстановка, в которой приходилось действовать Веллингтону в Португалии и Испании, особенно усиливала значение разведки. Британская армия обычно уступала в численности противостоящим ей наполеоновским войскам. Однако Массена, Сульт, Мармон и другие французские военачальники нередко нарушали единый план действий и совсем не спешили на выручку друг друга. Вместе с тем Веллингтон мог опираться не только на переданные под его начало регулярные испанские и португальские дивизии, но и на партизан, сражавшихся против наполеоновских солдат. Весь полуостров был охвачен пламенем партизанской войны, французы должны были держать очень большие силы для охраны тылов и коммуникаций. Один французский батальонный командир жаловался, что в месте, где дислоцировалась его часть, при посылке курьера с важной депешей нужно было выделять для его охраны эскорт в 500 человек. Меньший по численности отряд был бы наверняка уничтожен португальцами. Партизаны могли снабжать английскую армию подробнейшей информацией о неприятеле.

В штабе Веллингтона долго раскачивались, прежде чем приняли меры к получению таких жизненно важных сведений. Английский командующий предпочитал сам быть главой своей разведки, впрочем, часть обязанностей по руководству секретной службой была поручена генералу Джорджу Марри.

К. Грант исполнял время от времени задания разведывательного характера еще до прибытия на Пиренейский полуостров. Он быстро выучился говорить по-испански. Безвестный капитан Одиннадцатого пехотного полка привлек внимание Веллингтона смелой операцией — Гранту удалось с помощью местного населения доставить через французские линии значительное количество зерна и крупного рогатого скота. Грант учел, что страх перед партизанами заставлял французов постоянно держаться крупными отрядами, оставляя ночью без охраны многие дороги. С октября 1810 г. К. Грант был прикомандирован к штабу Веллингтона. Там у капитана оказалось двое однофамильцев, а один к тому же и тезка. Их нередко путали, что еще более сгущало туман легенды вокруг этого британского офицера.

Кохун Грант добился успехов благодаря тому, что хорошо знал язык, нравы и обычаи местного населения и умел располагать к себе крестьян, представляясь другом народа, борющегося за независимость. Грант научился превосходно танцевать любимые танцы местных жителей, изучал испанскую музыку, мог свободно цитировать произведения известных писателей и поэтов. Такое постоянно подчеркиваемое и вместе с тем ненавязчивое уважение к национальным чувствам испанцев позволило британскому разведчику завести немало преданных друзей. Они не только охраняли его и предупреждали о приближении французов, но создавали хорошую репутацию, которая очень помогала в завязывании новых контактов. Грант сумел наладить добрые отношения с духовенством. Священники даже нередко брали на себя роль лазутчиков — им было легче других путешествовать по дорогам. Многие приятели Гранта в небольших городках и деревнях также соглашались исполнять роль секретных агентов. В английских штабных документах их именовали «конфидентами» или «корреспондентами». Они присылали отчеты о всех действиях неприятеля в своем районе. На основе указаний Веллингтона Грант составлял подробные инструкции своим «конфидентам». Это вносило систему в сбор информации и уменьшало расходы на ее добывание.

Десятки раз пересекал Грант неприятельские линии, действуя в тылу французской армии. Один раз ему не повезло. 15 апреля 1812 г. он попал в плен. Поскольку английский офицер при аресте был в мундире, его решили считать не шпионом, а обычным военнопленным и под сильным конвоем отправили во Францию. В Байонне ему удалось бежать. Выдавая себя за американца (США тогда воевали с Англией), Грант сумел добраться до Парижа, связаться с роялистским подпольем и после многих приключений достичь Англии, а оттуда вернуться в штаб-квартиру Веллингтона.

Опубликовано: 16 сентября 2021

Просмотров: 154

Глава 21 Западня — Рафаэль Сабатини

СПАСЕНИЕ
— Я покину вас, сэр, — сказал сэр Теренс.

Но Веллингтон остановил его:

— Полагаю, раз дон Мигел спрашивает вас, будет лучше, если вы останетесь.

— Дон Мигел хочет видеть генерал-адъютанта, а я более не занимаю этой должности.

— Однако его дело может касаться и вас. Думаю, оно связано со смертью графа Самовала, поскольку я проинформировал регентский совет о чинимой им измене. Поэтому вам лучше остаться.

Угрюмый, с потупленным взором, сэр Теренс остался, как ему было велено.

В кабинет энергично вошел, как всегда безупречно одетый, государственный секретарь и, сомкнув каблуки, поклонился всем троим.

— Ваш покорный слуга, джентльмены, — с почти уже вышедшей из моды церемонностью представился он.

Желтоватое лицо дона Мигела было печально, он выглядел даже немного смущенным.

— Большая удача, что я застал вас здесь, милорд. Дело, с которым я явился к вашему генерал-адъютанту, чрезвычайно серьезно — настолько, что он сам, возможно, даже не смог бы все решить. Я боялся, что вы уже отбыли на север.

— Коль скоро мое присутствие может оказаться вам полезным, я рад, что обстоятельства задержали мой отъезд, — последовал любезный ответ его светлости, — пожалуйста, кресло, дон Мигел.

Пока Мигел Форжеш располагался в предложенном ему кресле, Веллингтон сел за стол генерал-адъютанта.

Теренс, прислонившись к каминной полке, продолжал стоять к ним лицом так же, как и Грант, который согласно своей привычке держаться в тени остался в глубине комнаты.

— Я прибыл к вам, — начал дон Мигел, поглаживая свой квадратный подбородок, — по делу, касающемуся покойного графа Самовала, сразу же после того, как услышал, что трибунал оправдал капитана Тремейна.

Нахмурившись, его светлость пристально посмотрел на государственного секретаря.

— Надеюсь, сударь, вы прибыли сюда не затем, чтобы поставить под сомнение решение трибунала.

— О, совсем напротив! — поторопился заверить его дон Мигел. — Я представляю сейчас не только совет, но также и семью Самовала. И члены совета, и члены семьи считают удачей то, что, арестовав капитана Тремейна, военные власти совершили ошибку, и имеют основания страшиться ареста истинного виновника его смерти.

Дон Мигел замолчал, а Веллингтон нахмурился еще сильнее.

— Боюсь, — медленно произнес он, — я не совсем понимаю, в чем причина их обеспокоенности.

— Тогда позвольте мне ее объяснить. Дальнейшее расследование этого дела, выяснение обстоятельств смерти графа Самовала вряд ли позволит утаить его достойную сожаления деятельность, поскольку, нет сомнений, полковник Грант посчитает своим долгом в интересах правосудия предъявить суду бумаги, обнаруженные им на теле графа. Если мне будет позволено высказать свое мнение, — продолжал он, оглянувшись на полковника, — то я должен признаться, что не совсем понимаю, почему этого не произошло до сих пор.

В наступившей паузе Грант посмотрел на Веллингтона, словно спрашивая указаний, но его светлость взял бремя ответа на себя.

— С точки зрения наших общих интересов сейчас это было делать нецелесообразно, — сказал он, — а необходимости оглашения этих фактов не возникло.

— Позвольте мне заметить, милорд, что вы поступаете весьма деликатно и мудро, но в дальнейшем обстоятельства могут сложиться иначе. Ведь расследование должно неизбежно привести к тому, что вам придется все рассказать, а последствия такого разоблачения будут весьма плачевными.

— Плачевными для кого? — спросил его светлость.

— Для самого графа и регентского совета.

— Я могу посочувствовать близким графа, но никак не членам совета.

— Но, милорд, неужели совет, рискуя из-за измены одного-двух своих членов оказаться в целом совершенно дискредитированным, не заслуживает сочувствия?

— Совет уже не раз предупреждали. Мне надоело делать предупреждения и даже угрожать совету последствиями сопротивления моему курсу. Я полагаю, что такое разоблачение члены совета заслужили, оно послужит вернейшим средством обеспечения большего благоразумия правительства в дальнейшем. Я устал продираться через паутину интриг, которыми совет осложняет мои действия и выполнение моих распоряжений. Авторитет, который имеет совет, дает ему возможность мешать мне, но после оглашения всех открывшихся обстоятельств, которого вы так страшитесь, этот авторитет пошатнется.

— Милорд, я должен согласиться, что у вас, безусловно, есть много оснований так говорить, — дипломатично сказал дон Мигел, — я понимаю ваше негодование. Но, позвольте мне уверить вас, что это не весь совет противостоит вам, а лишь отдельные своекорыстные его члены, один-двое друзей принципала Созы, в чьих интересах действовал злосчастный и обманутый граф Самовал. Ваша светлость, безусловно, понимает, что сейчас неподходящий момент для возбуждения общественного возмущения против португальского правительства. Когда в толпе вспыхивают страсти, кто может поручиться за последствия? Кто может поручиться, что их пламя не превратится в пожар? Желательно сделать лишь прижигание, а не сжигать весь организм.

Вертя в руках костяной ножик для разрезания бумаг, Веллингтон размышлял, доводы государственного секретаря подействовали на него.

— Когда я последний раз предложил сделать «прижигание», по вашему весьма образному выражению, совет не внял моим словам.

— Милорд!

— Нет, сударь, не внял. Антониу ди Созу удалили, но и только. Его друзей оставили на своих местах, и они продолжали свою деятельность. Кто после этого сможет дать мне гарантии, что совет станет вести себя иначе?

— Я даю вам наши официальные заверения, милорд, что члены совета, подозреваемые в соучастии в этом деле или принадлежности к фракции Созы, будут вынуждены подать в отставку и вы сможете полностью положиться на лояльность совета, готового поддерживать ваши меры.

— Вы даете мне заверения, сударь, а я прошу гарантии.

— У вас находятся документы, найденные у графа Самовала. Совет знает об этом, и это знание заставит его принимать меры против возможных происков со стороны части своих членов, которые, вполне понятно, могут вывести вас из себя и вынудить огласить эти бумаги. Разве это не служит некой гарантией?

Веллингтон задумчиво кивнул.

— Я с этим согласен. Однако не вижу, как можно избежать огласки в ходе дальнейшего расследования обстоятельств смерти графа Самовала?

— Милорд, это обстоятельство представляется главным во всей истории. Все расследования должны быть приостановлены.

Сэр Теренс почувствовал, как все внутри у него оборвалось, и взглянул в непроницаемое, непреклонное лицо лорда Веллингтона.

— Должны?! — резко переспросил Веллингтон.

— Но может ли быть иначе, милорд, если принять во внимание наши общие интересы? — быстро и встревоженно ответил государственный секретарь, привстав с кресла.

— А как же британское правосудие, сударь? — суровым, с ноткой угрозы голосом спросил его светлость.

— Британское правосудие имеет все основания полагать себя удовлетворенным. Британское правосудие может считать, что граф Самовал расстался с жизнью при совершении изменнических действий. Он был шпионом, застигнутым на месте преступления и там же убитым — весьма закономерный конец. Если бы графа схватили, британское правосудие потребовало бы того же самого — его требование просто предвосхитили. Разве ради британских, так же как и португальских, интересов британское правосудие не может поставить на этом месте точку?

— Приняв в качестве аргумента целесообразность, не так ли?

— А почему и нет, милорд? Разве не соображениями целесообразности руководствуются политики?

— Я не политик.

— Но мудрый солдат, милорд, не забудет подумать о политических последствиях своих действий.

— Вероятно, ваше превосходительство правы, — сказал Веллингтон. — Давайте тогда выразимся более определенно. Вы предлагаете, выступая от имени членов регентского совета, чтобы я прекратил все расследования того, как был убит граф Самовал, чтобы спасти его семью от позора, а регентский совет от компрометации, грозящих тем и другим в случае, если обнаруженные факты, что Самовал был предателем и шпионом на службе у французов, будут преданы широкой огласке. Это то, о чем вы меня просите. В свою очередь, ваш совет обещает, что отныне не будет противостоять моим планам военной обороны Португалии и что все соответствующие мероприятия, какими бы суровыми и тягостными для землевладельцев они ни оказались, станут проводиться неукоснительно. Таково предложение вашего превосходительства, не так ли?

— Не столько предложение, милорд, — ответил государственный секретарь, — сколько настоятельнейшая просьба. Мы хотим уберечь невиновных людей от последствий недостойной деятельности человека, который уже мертв, и слава богу, что мертв.

Дон Мигел повернулся к напряженно застывшему в тревоге О'Мою.

— Сэр Теренс! — воскликнул он, совершенно не подозревая, что сейчас решается и его судьба. — Вы работаете здесь уже год, и все связанные с советом вопросы проходили через ваши руки. Вы не можете не признать разумности моей рекомендации.

Веллингтон тоже взглянул на сэра Теренса.

— О да, очень важно знать, — сказал он, — что вы думаете по этому поводу, О'Мой? — Его голос и лицо были абсолютно спокойными.

— Я… — Сэр Теренс растерялся, но затем взял себя в руки. — Это может решить только ваша светлость. Я не имею права влиять на это решение.

— Понимаю. Хм! А вы, Грант? Вы, конечно, согласны с доном Мигелем.

— Полностью, во всех отношениях, сэр, — без колебаний ответил офицер разведки. — Я полагаю, дон Мигел предлагает превосходную сделку. И, как он говорит, у нас есть гарантии ее осуществления.

— Эту сделку можно облагородить, — медленно проговорил Веллингтон.

— Если ваша светлость сообщит мне, как именно, совет, я уверен, будет готов сделать все, что в его силах, чтобы удовлетворить вас.

Веллингтон, чуть отодвинувшись в кресле от стола, вытянул скрещенные ноги и, сплетя пальцы рук, посмотрел поверх них на государственного секретаря.

— Ваше превосходительство говорили о политической целесообразности. Временами требования момента принуждают нас совершать весьма серьезную несправедливость. Порой люди падают жертвами во имя интересов большого дела. Ваше превосходительство, должно быть, помнит некое происшествие в Таворе, имевшее место месяца два тому назад — вторжение в женский монастырь британского офицера с весьма прискорбными последствиями в виде нескольких потерянных жизней.

— Я очень хорошо о нем помню, милорд. Я имел честь быть принятым сэром Теренсом по этому поводу, в связи с которым наносил сюда и свой последний визит.

— Это так, — подтвердил его светлость, — и из соображений политической целесообразности вы заключили тогда с сэром Теренсом сделку, как я понял, чреватую несправедливостью.

— Я не знаю об этом, милорд.

— Тогда позвольте мне освежить в памяти вашего превосходительства некоторые факты. Чтобы успокоить регентский совет или, точнее, чтобы облегчить мне мои отношения с регентским советом и удалить оттуда принципала Созу, вы поставили условие — так, чтобы потом заявить на совете, — что виновный офицер будет расстрелян, когда его схватят.

— От меня тогда мало что зависело и…

— Один момент, сударь. Для британского правосудия подобное разрешение ситуации является совершенно неприемлемым, и сэр Теренс поступил незаконно, позволив себе дать на это свое согласие; хотя я признателен ему за такую преданность, горячее стремление помогать мне, заставившее его совершить поступок, цену которого ваше превосходительство едва ли сможет себе представить. Но эта противозаконность составляла суть сделки, согласно которой британскому офицеру вынесли приговор до рассмотрения его дела в суде. Ему предстояло стать козлом отпущения, регентский совет хотел его смертью задобрить народ.

Но с тех пор прошло немало времени, я узнал истинные обстоятельства данного дела, и, более того, этот офицер уже час, как находится у меня, и, подробно опросив его, я убедился, что своим поведением он заслужил то, что мне, должно быть, придется лишить его офицерского звания и уволить из армии — но никак не смерти. Он виновен, большей частью, в отсутствии здравомыслия и безрассудстве. Я осуждаю это и сожалею о последствиях. Но что касается последствий, то тут монахини в Таворе виноваты никак не меньше. Он вошел к ним по чистой ошибке, уверенный, что это мужской монастырь, чему также способствовало глупое поведение привратника.

Далее. Слово сэра Теренса, данное им в ответ на ваши категоричные требования, толкает нас на путь несправедливости, которым я не имею намерения следовать. Я ставлю условием, сударь, в добавление к уже обговоренным, что ваш совет освободит нас от всех обязательств по этому вопросу, предоставив нам самим право решать, какому наказанию подвергнуть мистера Батлера. В свою очередь, ваше превосходительство, я обещаю, что дальнейшие расследования обстоятельств смерти графа Самовала вестись не будут и, следовательно, не состоится раскрытие его позорного занятия. После того, как ваше превосходительство потрудится выяснить мнение совета на этот счет, мы, вероятно, придем к соглашению.

Глубокое беспокойство, отражавшееся на лице дона Мигела все время, пока он слушал лорда Веллингтона, сразу исчезло. Он даже позволил себе улыбнуться.

— Милорд, нет никакой необходимости выяснять мнение совета. Совет предоставил мне полную свободу действий с тем, чтобы я получил ваше согласие на прекращение дела Самовала. И я без колебаний принимаю ваше условие. Сэр Теренс может считать себя освобожденным от данного им обещания по делу лейтенанта Батлера.

— Тогда мы можем считать дело решенным.

— Благополучно решенным, милорд!

Дон Мигел поднялся.

— Мне осталось только от имени совета поблагодарить вашу светлость за внимание и предупредительность, с которыми вы отнеслись к моему предложению и удовлетворили наше ходатайство. Будучи знакомым с безупречной практикой британского правосудия, принципами его отправления, основывающимися на гласности и открытости, я прекрасно осознаю цену уступки, сделанной вашей светлостью из сочувствия к членам семьи Самовала, членам португальского правительства, и, смею вас уверить, они, в свою очередь, будут вам признательны.

— Это весьма любезно, дон Мигел, — ответил Веллингтон, тоже поднимаясь.

Прижав руку к груди, государственный секретарь поклонился.

— Это крайне слабое выражение моих мыслей и чувств.

С этими словами дон Мигел их оставил, сопровождаемый полковником Грантом.

Оставшись наедине с Веллингтоном, сэр Теренс издал невероятно глубокий вздох облегчения.

— От имени моей супруги, сэр, я хотел бы принести вам благодарность, но она захочет поблагодарить вас сама за то, что вы для меня сделали.

— Что я для вас сделал, О'Мой? — Веллингтон смотрел на него холодно и высокомерно. — Я полагаю, вы ошибаетесь. То, что я сделал, было совершено исключительно из соображений политической рациональности, а не из благоволения к вам и пренебрежения своим долгом, как вы, по-видимому, вообразили себе — у меня не было выбора.

Убитый такой отповедью, О'Мой опустил голову.

— Я все понимаю, — произнес он подавленно, сцепляя и расцепляя пальцы рук. — Я… прошу вашего прощения.

Тонкие жесткие пальцы Веллингтона взяли его за рукав.

— Но я рад, О'Мой, что у меня не было выбора, — сказал он более мягко. — Чисто по-человечески я рад, что мой долг главнокомандующего поставил меня перед необходимостью поступить подобным образом.

Сэр Теренс схватил его руку и порывисто пожал ее обеими своими, не в силах справиться с переполняющими его чувствами.

— Спасибо! — прошептал он. — Спасибо вам за это!

— Уф, — выдохнул Веллингтон, затем неожиданно спросил: — Что вы собираетесь теперь делать, О'Мой?

— Делать? — Голубые глаза О'Моя умоляюще смотрели в строгое, красивое лицо командующего. — Я в ваших руках, сэр.

— Ваша отставка принята, поэтому она остается в силе, вы понимаете?

— Конечно, сэр. Конечно, вы же не можете после этого… — Он опустил голову и замолчал. — Но должен ли я отправляться домой?

— А как же иначе? И, по-моему, сэр, вы должны быть рады этому.

— Так точно, — последовал унылый ответ. — Вы допустили большую ошибку, назначив меня на такую должность! — горячо заговорил сэр Теренс. — Ведь вы знаете меня. Вы знали, что я простой, бесхитростный солдат и мое призвание — управлять полками, а не бумагами. Вы должны были понимать, что, занимаясь не своим делом, я рано или поздно попаду в беду.

— Пожалуй, — сказал Веллингтон. — Но что мне теперь с вами делать? — Он покачал головой и медленно двинулся к окну. — Вам лучше отправиться домой, О'Мой. Здешний климат вреден для вашего здоровья, и вы не перенесете летней жары, которая уже начинается. Такова причина вашей отставки. Вы понимаете?

— Я буду опозорен на всю оставшуюся жизнь, — проговорил сэр Теренс. — Уехать домой, когда армия как раз собралась начать военные действия!

Но Веллингтон не слышал его или сделал вид, что не слышит.

— Что за черт! — Он стоял у окна и не отрываясь смотрел во дворик. — Это один из адъютантов сэра Роберта Крофорда.

Веллингтон повернулся и, быстро подойдя к двери, открыл ее. В коридоре послышались быстрые шаги, сопровождаемые позвякиванием шпор и бряцанием ташки и волочащейся по полу сабли. Вошел полковник Грант в сопровождении молодого офицера, с головы до ног покрытого пылью. Офицер — совсем еще юноша — едва стоял на ногах от усталости, но, увидев Веллингтона, собрался с силами и, приняв положение «смирно», отдал честь.

— Похоже, вы выдержали бешеную скачку, сэр, — так приветствовал его главнокомандующий.

— Я выехал из Альмейды сорок семь часов назад, милорд. С донесением от сэра Роберта. — Он протянул запечатанный пакет.

— Как ваше имя? — спросил Веллингтон, принимая депешу.

— Хамилтон, милорд, — последовал ответ, — Хамилтон из Шестнадцатого драгунского, адъютант сэра Роберта Крофорда.

Веллингтон кивнул.

— Вы прекрасный наездник, мистер Хамилтон, — заметил он, и на осунувшихся щеках юноши в ответ на столь редкую похвалу проступил слабый румянец.

— Ситуация не терпела промедления, милорд, — сказал он. — Французские колонны пришли в движение. Ней и Жюно подошли в начале месяца к Сьюдад-Родриго и начали его осаду.

— Уже! — воскликнул Веллингтон, его лицо потемнело.

— Генерал Херрасти отправил сэру Роберту настоятельную просьбу о помощи.

— А сэр Роберт? — с явной тревогой спросил главнокомандующий, прекрасно зная, что меньшее, чего можно было ожидать от горячего сэра Роберта Крофорда, получавшего свободу действий, это просто проявления отваги.

— Сэр Роберт просит в этом письме распоряжений, отказавшись выступить из Альмейды без инструкций вашей светлости.

— Очень хорошо, — заключил он. — Я сам напишу ответ и сделаю это немедленно. А вам следует восстановить силы, мистер Хамилтон. Отдохните здесь день и поедете со мной в Альмейду. Сэр Теренс, конечно, проследит за тем, чтобы о вас позаботились.

— С удовольствием, мистер Хамилтон, — ответил сэр Теренс машинально, погруженный в этот момент в свои мысли, тяготившие его значительно сильнее, чем весть о начале французского наступления. Он дернул за шнурок колокольчика, и молодой офицер был препоручен отеческим заботам явившегося на вызов Маллинза.

Лорд Веллингтон взял со стола сэра Теренса свою шляпу и кнут.

— Я сейчас же отправляюсь на границу, — объявил он, — сэру Роберту потребуется поддержка в виде моего присутствия, чтобы удерживаться в предписанных мной рамках благоразумия. Неизвестно, как долго сможет продержаться Сьюдад-Родриго. В любой момент французы могут появиться на Агеде, и вторжение начнется. Что же касается вас, О'Мой, то это все меняет. Требования ситуации являются определяющими. Сейчас не представляется возможным производить какие-то изменения в управлении тылом здесь, в Лиссабоне. Продолжайте выполнять свои обязанности — настоящий момент совершенно не подходит для назначения другого генерал-адъютанта, который бы взял их на себя. Подобные вещи могут фатальным образом сказаться на действиях британских войск. Вы должны забрать свое заявление. — И он протянул документ.

Сэр Теренс пошатнулся.

— Я не могу. После того, что случилось, я…

Лицо лорда Веллингтона стало суровым, глаза сверкнули.

— О'Мой, — произнес он голосом, в котором угадывалась едва сдерживаемая ярость, — если вы полагаете, что я руководствуюсь сейчас в своих действиях какими-то другими соображениями, помимо интересов кампании, то вы меня оскорбляете. Нет такого человека, ради которого я бы пожертвовал своим чувством долга, я не позволю его попрать и частным соображениям. Вы спасены от бесчестья обстоятельствами, как я вам уже сказал. Только этим, и ничем больше. Поэтому благодарите бога и продолжайте оставаться на своем посту, предав забвению то, что произошло. Вы знаете, как обстоят дела на Торриж-Ведраш, работы там ведутся под вашим руководством с самого начала. Проследите, чтобы они значительно ускорились, чтобы линии в случае необходимости уже через месяц могли принять армию. Я рассчитываю на вас — от вас зависит честь армии и Англии. Я подчиняюсь неизбежности, то же придется сделать и вам.

Его тон смягчился.

— Говорю вам, как ваш старший офицер. Теперь — как друг, — он протянул руку, — я поздравляю вас с такой удачей. После ее сегодняшних проявлений это должно войти в поговорку. До свидания, О'Мой. Я на вас надеюсь, помните.

— И я вас не подведу! — с трудом выговорил сэр Теренс.

Этот сильный человек сейчас едва сдерживал слезы, сжимая изящную, тонкую руку главнокомандующего.

— Я перенесу свою штаб-квартиру в Селорику. Держите там связь со мной. Да, и теперь вот еще что: регентский совет, нет сомнения, будет докучать вам заявлениями, что я должен — пока будет оставаться время — двинуться снимать осаду со Сьюдад-Родриго. Вы понимаете, что это не входит в мои планы кампании. Я не собираюсь переходить границу Португалии. Пусть французы сами придут ко мне сюда, а я буду готов их встретить. Позаботьтесь о том, чтобы у португальского правительства не осталось никаких иллюзий на этот счет, и подталкивайте совет, чтобы он делал все возможное для продолжения разрушения мельниц и опустошения страны в долине Мондегу и остальных указанных мной районах.

Да, и, между прочим, вы найдете вашего шурина мистера Батлера там, в караульном помещении, ожидающим моих приказаний. Обеспечьте его новой формой и прикажите немедленно отправляться в полк. Посоветуйте ему быть в дальнейшем более осмотрительным, если он хочет, чтобы я забыл его эскападу в Таворе. И на будущее, О'Мой, доверяйте своей жене. Еще раз до свидания. Идемте, Грант! Для вас у меня тоже есть инструкции, но вы их получите дорогой.

Сэр Теренс О'Мой нашел спасение у алтаря нужд своей страны. Они оставили его все еще не осознавшим своей неправдоподобной удачи, явившейся результатом столь плохо укладывающегося в голове счастливого стечения обстоятельств, выручившего его, хотя еще лишь час назад собственная жизнь казалась ему безвозвратно загубленной.

Он послал слугу привести Ричарда Батлера — первопричину всех этих треволнений, поскольку, вломившись в женский монастырь в Таворе, он, безусловно, положил всему начало — и вместе с ним отправился в столовую, чтобы рассказать об этом невероятном общем отпущении грехов трем ожидающим там решения его участи в ужасной тревоге людям.

Опубликовано: 16 сентября 2021

Просмотров: 254

Заключение — Западня — Рафаэль Сабатини

Мое повествование о том, как сэр Теренс О'Мой оказался вовлеченным в западню своей собственной ревностью, можно было бы закончить на этом месте. Но история, на фоне которой оно велось и с которой тесно переплеталось, история другой западни, в которую милорд виконт Веллингтон заманил французов, — история войны на Пиренейском полуострове — продолжалась, теперь вы можете узнать ее до конца и оценить его стальную волю и несгибаемую целеустремленность, заставившие солдат, которых он вел через эту кампанию, дать ему исключительно удачное прозвище «Железный герцог».

Испанский гарнизон Сьюдад-Родриго капитулировал 10 июля этого же 1810 года, и волна негодования, которое смог бы выдержать лишь тот, кто обладал сверхчеловеческим характером, обрушилась на лорда Веллингтона за то, что он оставался в бездействии на территории Португалии и пальцем не пошевелил, чтобы помочь испанцам. Причем злобные, оскорбительные выпады сыпались на него не только из Испании. Британские газеты исходили яростью и презрением по поводу его некомпетентности; французская пресса насмехалась над его трусостью; его собственные офицеры в большинстве своем испытывали стыд и не скрывали этого. Парламент настойчиво вопрошал, как долго британская честь из-за такого человека будет находиться под угрозой. И наконец, прославленный маршал Наполеона Массена воспользовался всей этой шумихой, чтобы обратиться к португальскому народу с воззванием, написанным в том же духе.

В этой прокламации он объявлял британцев нарушителями порядка и спокойствия в Европе и предупреждал португальцев, что они стали орудием в руках вероломных англичан, заботящихся исключительно о собственной выгоде и удовлетворении своих хищнических амбиций, и призывал их встречать французов как своих истинных друзей и избавителей.

В народе глухо бродило волнение. До сих пор от союза Португалии с Британией не было никакой ощутимой пользы. Более того, тактика разорения Веллингтона тем, кого она коснулась, казалась ужаснее любого возможного французского вторжения.

Но Веллингтон продолжал руководить обороной Португалии своей железной рукой, которая никогда не слабела и ни разу не дрогнула. И, следует отметить, в этом ему действенно и самоотверженно помогал сэр Теренс О'Мой, его давление на совет способствовало осуществлению требуемых мер. Но много времени было потеряно из-за происков сторонников Созы, в результате чего эти меры, хотя и проводившиеся теперь значительно энергичнее, так и не были выполнены в том объеме, который определил Веллингтон. Внесла свой вклад и измена. Крепость Альмейда, защищаемая португальским гарнизоном с полковником Коксом и его британским штабом во главе, должна была продержаться месяц. Но, едва к ней подошли французы, 26 августа, как взорвался предательски подожженный пороховой склад, разрушив стену и сделав крепость непригодной к обороне[44].

Для Веллингтона это событие было, вероятно, самым досадным за все это напряженное время. Он рассчитывал задержать Массена у Альмейды до начала сезона дождей, когда французам пришлось бы двигаться по раскисшей, полузатопленной стране, лишенной всего жизненно необходимого. Однако все, что можно было, Веллингтон сделал, проявив при этом немалую самоотверженность. Ведя арьергардные бои, он расположил свои войска на угрюмых, лишенных растительности горных кряжах у Бузаку, где в конце сентября дал сражение, нанеся противнику ощутимый урон и задержав его, после чего продолжил отступление. За Коимброй опустошение местности было уже завершено, зерно и продовольствие, которые не могли увезти, сжигали или закапывали, а жители, принужденные оставлять свои дома, присоединялись к армии патетический исход на юг мужчин и женщин, старых и молодых, гнавших стада овец и крупного рогатого скота и скрипящие повозки, запряженные волами и груженные снедью и домашним скарбом, — оставляя позади себя землю, голую, как Сахара, где голод вскоре должен был охватить французскую армию, отставшую сейчас, чтобы сделать передышку. Массена станет их преследовать, надеясь на то, что, добравшись до Лиссабона, он сбросит британцев в море и проложит, таким образом, себе дорогу в земли, полные изобилия.

Так думал Массена, ничего не зная об укрепленных линиях Торриж-Ведраш, так же думало британское правительство в Лондоне, заявляя, что Веллингтон безо всякой цели разоряет страну, из которой британцы, понеся тяжелые потери, все равно будут постыдно изгнаны, покрыв себя позором в глазах всего света.

Но Веллингтон упорно следовал своим путем и к концу первой недели октября благополучно провел армию и толпы беженцев за неожиданно представшие их глазам внушительные линии укреплений. Французы, следовавшие за ними по пятам и уверенные, что конец войны уже близко, вдруг очутились перед колоссальными неприступными фортификациями, о которых совершенно не подозревали.

Проведя почти целый месяц в бесплодных рекогносцировках, Массена встал на квартиры в Сантарене, откуда посылал отряды, прочесывавшие окрестные земли в поисках остатков съестных припасов, чтобы как-то облегчить бедственное положение войск. Как маршал сумел так долго продержаться в Сантарене под натиском голода и сопутствующих болезней, остается загадкой. В ответ на его просьбы о помощи император наконец прислал генерала Друэ[45].

Массена выступил в начале марта, имея не менее десяти тысяч своих солдат заболевшими и вконец обессилевшими. Веллингтон немедленно последовал за ним, и вскоре отступление французов превратилось в бегство. Беспрестанно тревожимые британской кавалерией, а также озлобленными португальскими крестьянами, бросая имущество и снаряжение, они спешили в Испанию, оставляя за собой непрерывный след из трупов, пока разрозненные части этой некогда блестящей армии не пересекли Кайру. Веллингтон прекратил преследование, не имея средств для переправы через эту разлившуюся реку и также начиная испытывать нехватку продовольствия.

Впрочем, это уже не представлялось необходимым, поскольку непосредственная задача кампании была выполнена, а верность его суровой стратегии доказана.

В сопровождении своего блистательного штаба, включающего О'Моя и Марри, генерал-квартирмейстера, Веллингтон ехал верхом по холму вдоль залитого желтым потоком берега и с молчаливым удовлетворением смотрел в подзорную трубу на последние колонны французов, исчезающие в поднимающемся с влажной земли вечернем тумане.

Бывший рядом с ним О'Мой отнюдь не выглядел удовлетворенным. Для него завершение этой кампании, оправдывавшей его сохранение в занимаемой должности, означало возвращение к мучительному вопросу, оставленному в июне прошлого года под напором обстоятельств. Теперь заявление об отставке, отклоненное тогда по соображениям целесообразности, должно быть вновь подано и на этот раз удовлетворено.

Неожиданно сквозь тишину прорезался жужжащий звук, и в ярде от лошади Веллингтона маленьким фонтанчиком разлетелась земля, и тут же в разных местах поблизости появилось еще около дюжины таких же фонтанчиков. Привлеченные блеском их мундиров, мстительные французские стрелки нашли их весьма привлекательной мишенью.

— Они стреляют в нас, сэр! — с тревогой закричал О'Мой.

— Да, я вижу, — спокойно сказал лорд Веллингтон и неторопливо сложил трубу так неторопливо, что О'Мой, не в силах справиться со своей тревогой, выехал вперед, прикрывая его от огня.

Взглянув на него, его светлость едва заметно улыбнулся и хотел что-то сказать, как вдруг О'Мой покачнулся и упал с седла головой вперед.

Его подняли без сознания, но живого; заметно побледнев, Веллингтон спрыгнул с лошади, чтобы осмотреть рану генерал-адъютанта. Она была не смертельной, но, что впоследствии подтвердилось, достаточно серьезной. Сломав ребро, пуля задела правое легкое и застряла в теле.

Спустя два дня после того, как пулю уже извлекли, лорд Веллингтон навестил О'Моя в доме, где тот квартировал. Склонившись над ним, его светлость стал что-то тихо говорить, и глаза сэра Теренса увлажнились, а на бледных губах появилась слабая улыбка.

— Вы ошибаетесь, — прошептал он, — напротив, я очень рад. Ведь теперь мне не придется вновь подавать вам прошение об отставке — я могу быть освобожден от службы и отправлен домой по состоянию здоровья.

Так и произошло. И с тех пор — и до момента появления на свет этой хроники — вопиющий, но исключительный в жизни сэра Теренса случай, когда он стал на путь бесчестья, оставался в тайне, хранимой теми несколькими людьми, кого он непосредственно коснулся. Они сдержали свое слово, потому что любили его, и поскольку понимали, что привело его к этому, то простили.

Если я как хроникер добросовестно исполнил свой долг, то вы, мои дорогие читатели, тоже должны были понять это и порадоваться такому концу.

Опубликовано: 16 сентября 2021

Просмотров: 133

Глава 20 Западня — Рафаэль Сабатини

ПРОШЕНИЕ ОБ ОТСТАВКЕ
Едва он, опершись локтями о стол, обхватил голову руками, три человека, перед каждым из которых он, действовавший словно в наваждении из-за своей ревности, ослепившей его и водившей за нос, был так виноват, обступили его.

Жена положила руку ему на плечо, чтобы утешить, но о более тяжелой части его вины Юна все еще не ведала. Сильвия произнесла слова поддержки, хотя поддерживать, по сути, было уже некого. Но больше всего он был тронут, почувствовав руку Тремейна на своем плече и услышав его голос, просивший собраться с духом и рассчитывать на них.

О'Мой поднял голову и с удивлением, пересилившим стыд, посмотрел на своего друга и секретаря.

— Ты можешь простить меня, Нед?

Тремейн взглянул на Сильвию Армитидж.

— Благодаря тебе мне наконец повезло, чего никогда бы не произошло безо всех этих перипетий, — сказал он. — Какую обиду я могу держать на тебя, О'Мой? А кроме того, я тебя понимаю, а тот, кто понимает, не может не простить. Я представляю, что тебе пришлось вытерпеть. Трудно придумать более убедительные улики, которые могли бы так сбить человека с толку.

— Но трибунал, — в ужасе произнес О'Мой и закрыл лицо руками. — Боже мой! Я обесчещен! Я… я… — он поднялся, отстранив жену и друга, и отошел к окну. — Наверное, я сошел с ума. Да, я сошел с ума. Совершить такое!.. — Утратив опору, которую он черпал в своей злой ревности, перечеркнувшей в его душе даже совесть, О'Мой содрогнулся от осознания содеянного.

Ничего не понимающая леди О'Мой обратилась к Сильвии и капитану Тремейну:

— Что Теренс имеет в виду? Что он такого натворил?

Сэр Теренс ответил сам:

— Я убил Самовала. Это я дрался с ним на дуэли. А потом свалил свою вину на Неда и в слепой попытке отомстить за себя докатился до лжесвидетельства. Вот что я совершил. Скажите мне теперь, какой у меня, по-вашему, остается выход?

— О-о-о!

Этот крик ужаса и негодования, вырвавшийся у Юны, тут же погасила Сильвия, стиснувшая ее плечо. Мисс Армитидж все видела и понимала, ей было жалко сэра Теренса, и она постаралась удержать его жену, чтобы уберечь О'Моя от дополнительных страданий. Но та все же воскликнула:

— Как ты мог, Теренс! Как же ты мог! — И расплакалась. Слезы для людей ее склада — более легкое средство выражения своих чувств, чем слова.

— Думаю, все это из-за моей любви к тебе, — ответил он с оттенком горькой самоиронии. — Только так я могу ответить на твой вопрос и лишь такое оправдание считаю подходящим.

— Но тогда, — проговорила леди О'Мой, вновь охваченная ужасом, ибо теперь она понимала все, — если это откроется — Теренс, что с тобой будет?

Он медленно подошел к ней. Ясно осознавая теперь, что от ответственности не уйти, сэр Теренс почувствовал даже некоторое облегчение и отчасти успокоился.

— Все должно быть открыто, — тихо сказал он. — Ради всех, кого это коснулось, все должно быть…

— О нет, нет! — Поднявшись, она в страхе схватила его за руки.

— Они могут и не узнать правды.

— Нет, не могут, моя дорогая, — ответил О'Мой, погладив прижавшуюся к его груди ее белокурую головку. — Они должны ее узнать. Я об этом позабочусь.

— Ты? Ты?! — Глядя на него широко раскрывшимися глазами, Юна всхлипнула и, борясь с душившими ее рыданиями, закричала: — О нет, Теренс, нет! Ты не можешь! Ты не можешь! Ты ничего не должен говорить — ради меня, Теренс, если ты меня любишь!

— Ради чести я должен это сделать и ради Сильвии и Тремейна, которым я…

— Ради меня не надо, Теренс, — остановила его Сильвия.

Он посмотрел на нее, затем на Тремейна.

— А ты, Нед, что скажешь ты?

— Нед не может желать… — начала Юна.

— Пожалуйста, позволь ему говорить за себя, дорогая, — прервал ее О'Мой.

— Что я могу сказать? — почти сердито ответил Тремейн. — Как я могу что-то советовать? Да я и не знаю, что в этой ситуации вообще может считаться советом. Ты отдаешь себе отчет в том, что тебя ждет, если ты сознаешься?

— Полностью, и единственное, чего я хотел бы избежать, — это презрения людей, которое я заслужил. Но ведь оно неизбежно, Нед?

— Я не уверен. Думаю, многие поймут тебя, а понимание рождает сочувствие. Факты, ставшие тебе известными в тот момент, выглядели просто неопровержимо. Наказание, которое тебя ожидает, конечно, будет очень тяжелым, но ты уже так страдал, что едва ли оно заставит страдать тебя еще сильнее, независимо от того, каким будет приговор. Нет, я все-таки не берусь давать рецепты! Эта проблема слишком сложна для меня. К тому же следует подумать и о Юне. У тебя ведь есть долг и перед ней, и если ты будешь хранить молчание, возможно, это будет лучше всего. На нас ты можешь положиться.

— Конечно, конечно, — поддержала его Сильвия.

О'Мой взглянул на них грустно и улыбнулся сквозь выступившие на его глазах слезы.

— Наверное, еще не существовало на свете человека, которого бы судьба одарила такими благородными друзьями, но который был бы так мало их достоин, — медленно сказал он. — Своим великодушием вы делаете мое состояние совершенно невыносимым. Однако не все зависит лишь от моего молчания, Нед. Что, если провост, ведущий сейчас расследование, выяснит, как все было на самом деле?

— Он не сможет выяснить всего, что необходимо, чтобы признать тебя виновным.

— Почему ты в этом так уверен? А если сможет? Если это произойдет, в каком тогда положении я окажусь? Пойми, Нед, я должен сам прийти с повинной, пока кто-нибудь другой не разоблачил меня. Это единственный теперь для меня способ спасти остатки чести.

Они и сами не заметили, как опять перешли на «ты». В дверь постучали, вошел Маллинз и сообщил, что лорд Веллингтон спрашивает сэра Теренса.

— Он ожидает вас в вашем кабинете, сэр Теренс.

— Скажите его светлости, что я сейчас буду.

Маллинз исчез за дверью, а О'Мой стал готовиться последовать за ним. Он мягко освободился от обвивших его рук жены.

— Мужайся, моя дорогая, — сказал сэр Теренс. — Веллингтон, возможно, проявит ко мне больше милосердия, чем я того заслуживаю.

— Ты собираешься рассказать ему обо всем? — с трудом произнесла она.

— Конечно, любовь моя. Что мне еще остается делать? Но раз вы с Недом простили меня, все остальное не имеет особого значения.

О'Мой нежно поцеловал ее и посмотрел на стоявших рядом Сильвию и Тремейна.

— Успокойте ее, — попросил он и быстро вышел.

В своем кабинете О'Мой застал не только лорда Веллингтона, но и полковника Гранта и, увидев их серьезные холодные лица, подумал, что каким-то загадочным образом им, похоже, уже стали известны все роковые подробности той ночи.

Веллингтон в сером сюртуке и высоких сапогах неподвижно стоял у стола, держа в сложенных за спиной руках кнут и шляпу-двууголку.

— А, О'Мой, — сухо сказал он, — я хотел обсудить с вами кое-что перед тем, как отправиться в Лиссабон. — Веллингтон говорил резко и отрывисто.

— Вероятно, сэр, будет лучше, если вы сначала прочитаете письмо, которое я для вас приготовил, — ответил сэр Теренс и подошел к столу, где он оставил его час назад.

Его светлость молча взял письмо и, бросив короткий взгляд на О'Моя, сломал печать. В глубине комнаты у окна недвижно возвышалась рослая фигура Кохуна Гранта, его выразительное, обычно очень живое лицо сейчас было абсолютно непроницаемо.

— О, так это ваше прошение об отставке? Но вы не указали причин, вызвавших такое желание. — Он смотрел О'Мою прямо в глаза. — И в чем дело?

— В том, — ответил сэр Теренс, — что я предпочел подать его сам, не дожидаясь, пока меня об этом попросят.

Он был очень бледен, однако выдержал тяжелый взгляд командующего.

— Может быть, вы объясните более внятно, в чем, собственно, дело? — холодно произнес Веллингтон.

— Во-первых, — сказал О'Мой, — это я убил Самовала. А поскольку вы, ваша светлость, были свидетелем того, что произошло потом, то понимаете, что это меньшая часть моего преступления.

Веллингтон вскинул голову.

— Так! — сказал он. — Хм! Прошу прощения, Грант, за то, что не поверил вам. — И снова обратился к О'Мою: — Ну, — его голос звучал резко и сурово, — и вам больше нечего добавить?

— Ничего такого, что вы, милорд, посчитали бы важным, — ответил О'Мой, и некоторое время они молча смотрели друг на друга.

— О'Мой, — наконец произнес Веллингтон более мягко, — я знаю вас уже пятнадцать лет, и мы были друзьями. Сложившиеся между нами отношения взаимной приязни и понимания стали такими, что однажды вы ради меня чуть было не погубили себя — я, конечно, имею в виду дело сэра Харри Баррарда, которое невозможно забыть. Все эти годы я знал вас как безупречно честного джентльмена, которому доверился бы, даже если больше никому вокруг не мог бы верить. И вот вы стоите передо мной и признаетесь в самом бесчестном, самом позорном преступлении среди тех, что когда-либо вменялись в вину британскому офицеру, и говорите, что не имеете никаких объяснений своему поведению. Или я никогда не знал вас, О'Мой, или я не понимаю вас сейчас. Кто же вы на самом деле?

О'Мой поднял было руки, но тут же снова опустил их.

— Какие тут могут быть объяснения? — проговорил он. — Как может человек, который в прошлом был — как я надеюсь — в глазах всех, кто его знал, джентльменом, объяснить этот акт безумия? Все началось в связи с вашим приказом о запрещении дуэлей. Самовал меня смертельно оскорбил. Он задел честь моей жены таким образом, что этого бы не стерпел ни один человек, тем более я. Я совершенно вышел из себя и согласился тайно, без секундантов встретиться с ним здесь и убил его. А потом мне представилось совершенно ложное, как я теперь знаю, но в тот момент казавшееся неоспоримым доказательство того, что все, что он говорил мне, — правда, и рассудок покинул меня.

Сэр Теренс рассказал, как увидел спускающегося с балкона леди О'Мой Тремейна и все остальное, что случилось вслед за этим.

— Я плохо представлял, — в завершение сказал он, — чем все это могло закончиться, и не знаю, допустил бы я, чтобы капитана Тремейна расстреляли, если бы до этого дошло. Я был одержим лишь желанием подвергнуть его тяжелому испытанию, в которое он, как я полагал, попадет, оказавшись перед выбором: сохранить молчание и покориться своей судьбе или признаться, что казалось не менее мучительным, чем сама смерть.

— Вы глупец, О'Мой! Редкий, законченный — да у меня просто нет слов какой! — обрушился на него Веллингтон. — Грант слышал из-за ворот в ту ночь гораздо больше, чем вы можете себе представить, и его выводы оказались очень близкими к правде. Но я не поверил ему — не смог поверить в такое о вас.

— Понимаю, — хмуро произнес О'Мой, — я сам до сих пор не могу в это поверить.

— Когда мисс Армитидж вмешалась со своим заявлением об алиби Тремейна, я поверил ей, имея в виду то, что мне рассказал Грант, и решил, что это он спустился из ее окна. Поэтому же я пришел проследить, чтобы дело не закончилось для него плохо. В случае необходимости Грант сообщил бы все, что ему было известно, и, таким образом, предоставил бы вас вашей участи. Но мисс Армитидж избавила нас от этого и оставила меня в убеждении, что Тремейн невиновен, но я все еще не понимал вашей роли в этой истории. А теперь появился Ричард Батлер, чтобы сдаться на мою милость, с другим рассказом, опровергающим сообщение мисс Армитидж, зато подтверждающим ваше.

— Ричард Батлер! — воскликнул О'Мой. — Он сдался вам?!

— Полчаса назад.

Сэр Теренс опустил голову и покачал ею, издав короткий смешок, больше похожий на рыдание.

— Бедная Юна! — прошептал он.

— Ситуация просто потрясающая — ложь, ложь везде, даже там, где ее меньше всего ожидаешь! — Веллингтон не мог сдержать своего гнева. — Вы понимаете, что вас ждет в результате этого вашего безумия?

— Да, сэр, потому я и подал вам свое прошение об отставке. Нарушение общего приказа, наказуемое для любого офицера, непростительно и для вашего генерал-адъютанта.

— Но это наименьшее прегрешение из того, что вы натворили, глупец несчастный!

— Я знаю. Уверяю вас, я это прекрасно понимаю.

— И вы ко всему готовы?! — Веллингтон был вне себя.

Он разрывался между необходимостью следовать своему долгу главнокомандующего и дружеским отношением к генерал-адъютанту, а также памятью о прошлом, когда преданность О'Моя своему командующему едва не стоила ему жизни.

— Разве у меня есть выбор?

Веллингтон прошелся по комнате, опустив голову и сжав губы. Неожиданно он остановился и посмотрел на своего хранившего молчание офицера разведки.

— Что теперь нам делать, Грант?

— Это решить можете только вы, милорд. Но, если бы я осмелился…

— Осмельтесь же, черт вас побери!

— Служба связи представила причину смерти Самовала как общую вину союзников, и это может компенсировать тяжелый проступок О'Моя.

— Да разве это возможно? — раздраженно бросил Веллингтон. — Вы не знаете, О'Мой, что на теле Самовала были найдены кое-какие бумаги, адресованные Массена. Если бы они попали к нему, или если бы Самовал осуществил свои намерения, согласно которым он подстроил эту ловушку для вас — нет сомнения, рассчитывая на свое мастерское владение шпагой, он проник сюда, чтобы убить вас, — то все мои планы по уничтожению французской армии рухнули бы. Да, можете теперь удивляться. Это другой момент, когда вы проявили полное отсутствие осмотрительности. Вы прекрасный организатор, О'Мой, но я не думаю, что смог бы найти себе менее благоразумного генерал-адъютанта, даже если бы для этой цели собрал всех генералов армии. Самовал был шпионом — и одним из самых ловких, с которыми нам когда-либо приходилось встречаться. Только с его смертью выяснилось, насколько он был опасен. За то, что вы его, так сказать, обезвредили, на самом деле вы заслужили благодарность от правительства его величества, как полагает Грант. Но до того, как вы ее получите, вам предстоит предстать перед трибуналом за то, при каких обстоятельствах вы его убили, и вас, вероятно, расстреляют. Я не могу вам помочь. И надеюсь, что вы этого от меня не ожидаете.

— Такая мысль даже не приходила мне в голову. Но то, что вы открыли мне, сэр, снимает некоторую тяжесть с моей души.

— Да? Но ничего не снимает с моей, — последовал недовольный ответ.

Некоторое время Веллингтон размышлял, затем резко взмахнул рукой, словно отбрасывая мешавшие ему мысли.

— Я ничего не в силах сделать, — сказал он, — ничего без того, чтобы не изменить своему долгу и не попасть в такое же скверное положение, как вы, О'Мой, причем у меня бы не было причин для оправданий, даже таких, которые имеются у вас. Я не могу позволить замять, утаить ваше дело. До сих пор я не давал никому повода обвинять меня в чем-либо подобном, и на этот раз также не хочу брать грех на душу. О'Мой, вы совершили преступление и теперь должны ответить за него.

— Если вы помните, я не просил вас помочь мне, сэр, — возразил сэр Теренс.

— И не подразумевали этого, полагаю?

— Нет.

— Что ж, я рад, если так.

Веллингтон редко впадал в гнев, но сейчас был как раз тот самый случай, когда он не смог сдержаться.

— Полагаю, вы не считаете, что я издаю законы для того, чтобы потом спасать людей, их нарушающих, от ответственности. Вот ваш шурин, этот парень, Батлер, который столько сделал, чтобы поставить под угрозу наши отношения с союзниками — а ведь я почти обещал забыть это приключение в Таворе. Ваша же ситуация совсем иная, О'Мой. Как ваш друг, я дьявольски зол на вас за то, что вы поставили себя в такое положение. Как ваш старший офицер, я могу только объявить вас под арестом и созвать трибунал для разбирательства этого дела.

Сэр Теренс склонил голову, несколько удивленный столь взвинченным состоянием его светлости.

— Этого я и ожидал, милорд. И я не могу понять, почему вы изводите себя подобным образом.

— Да потому, что меня связывает с вами давняя дружба, О'Мой. Потому, что я помню, каким верным товарищем вы мне были. И потому, что я должен сейчас забыть все это и помнить только о своем суровом и неумолимом долге. Если я прощу вас и прекращу расследование, то долг и честь обяжут меня подать правительству его величества собственное прошение об отставке. Мой же долг сейчас состоит в том, чтобы всецело отдаваться не чувствам, а подготовке к грядущему наступлению французов, которые со дня на день перейдут Агеду и вторгнутся в Португалию.

На лице сэра Теренса появился румянец, его взгляд просветлел.

— Я благодарю вас за то, что вы находите время, чтобы заниматься моими делами в такое время.

— О, после того, что вы совершили, я понимаю, какой вы глупец, О'Мой. Больше тут нечего сказать. Считайте себя под арестом. Я должен был бы сделать это, даже если бы вы приходились мне братом, что, благодарение богу, не так. Идемте, Грант. До свидания, О'Мой! — И он протянул генерал-адъютанту руку.

Сэр Теренс в изумлении колебался.

— Это рука вашего друга Артура Уэлсли, я предлагаю вам не руку командующего, — сказал его светлость.

О'Мой, растрогавшись, наверное, сильнее всего за сегодняшнее утро, молча пожал ее.

В этот момент раздался стук в дверь. Маллинз отворил ее и впустил ординарца, который прошел в комнату и вытянул руки по швам.

— Майор Каррадерз просил доложить о себе, сэр, — сказал он О'Мою, — а его превосходительство секретарь регентского совета желает срочно вас видеть.

Наступила пауза. О'Мой пожал плечами и развел руками. Доклад предназначался для генерал-адъютанта, а он больше им не являлся.

— Пожалуйста, передайте майору Каррадерзу, что я… — начал он, но лорд Веллингтон прервал его:

— Попросите его превосходительство прийти сюда. Я сам хочу с ним увидеться.