Поиск

Похождения Бамбоша

Примечания Похождения Бамбоша — Луи Буссенар

1

Турень — в прошлом — провинция Франции с центром в г. Туре, присоединенная к королевским владениям в начале XIII века; впоследствии на землях этой провинции был образован департамент Эндр-и-Луара.

2

Дофин — первоначально: сюзерен провинции Дофине, потом — старший сью короля Франции, наследник престола.

3

Парвеню — выскочка (фр.).

4

Херувим — ангел высшего чина (у христиан).

5

Елисейские поля — одна из центральных улиц Парижа.

6

Антимония — пустые разговоры, болтовня.

7

Кровь. (Примеч. автора.)

8

Лье— старинная французская мера длины, равная 4 км.

9

Стилет — небольшой кинжал с тонким трехгранным клинком.

10

Мольтон [фр. molleton) — шерстяная или хлопчатобумажная ткань с начесом с одной или двух сторон.

11

Богема — общественная группа, обычно состоящая из творческой молодежи, исповедующая беспечный, беспорядочный образ жизни.

12

Интернатура — род практики, проходимой студентами-медиками в больнице, характерным признаком которой является проживание и бесплатное питание «интернов» при лечебном учреждении в обмен на бескорыстный труд.

13

Латинский квартал — район в центре Парижа, ставший с XII века образовательным центром; место сосредоточения научных заведений, лицеев, коллежей, музеев; традиционное местожительство студенческой молодежи и научной интеллигенции.

14

Батиньоль — один из северных районов Парижа, включенный в городскую черту в I860 году.

15

Консьержка — привратница.

16

Префект — административный руководитель департамента во Франции.

17

Фурия — одна из богинь-мстительниц в древнеримской религии; в переносном смысле — злобная, мстительная и порывистая женщина.

18

Алиби — юридический термин, обозначающий нахождение подозреваемого не на том месте, где совершалось преступление.

19

Михаил — русский эквивалент французского имени Мишель.

20

Габорио Эмиль (1835 — 1873) — автор популярных «судебных» романов.

21

«Журнал путешествий» — парижский «Журнал путешествий и приключений на суше и на море», выходивший с 1877 по 1915 год, в котором Л. А. Буссенар опубликовал почти все свои произведения.

22

Лекок — один из главных героев романов Габорио.

23

Темляк — петля из ремня или ленты на эфесе сабли; надевается на кисть руки для удобства пользования оружием.

24

Солонь — географическая область во Франции к югу от Парижа.

25

Геркулес — мифический герой античности; в переносном смысле — исключительно сильный человек.

26

Пуританство — здесь: строгость нравов.

27

Рантье — лицо, живущее на проценты с ценных бумаг или отдаваемого в ссуду капитала.

28

Луидор — старинная французская золотая монета; фактическая стоимость луидора в XIX веке равнялась 25 франкам.

29

Шкары[жарг.) — ботинки, мужские туфли.

30

Шапокляк — складная шляпа-цилиндр с пружинами в тулье.

31

Каталепсия — состояние неподвижности с характерным застыванием человека в той или иной позе при некоторых нервных и психических заболеваниях, а также под действием гипноза.

32

Кориум (лат., греч.) — кожа, оболочка, кожица.

33

Эпидермис — наружный, поверхностный слой кожи.

34

Троакар — хирургический инструмент в виде трубочки с трехгранной иглой внутри для выпускания гноя или иной жидкости из полости организма.

35

Дрогет (правильно: дроге) — в конце XIX века так называли шерстяную ткань, в которую вплетали шелковые и хлопчатобумажные нити, образующие узор, не задевающий основы ткани.

36

Су — старинная французская мелкая монета; однако после реформы денежной системы в 1795 году так стали называть в народе монетку достоинством в пять су (двадцатую часть франка); таким образом, «монета в сто су» имела на самом деле достоинство в пять франков.

37

Адонис — финикийское божество, однако в Европе он был известен как герой античного мифа — прекрасный юноша, возлюбленный богини Артемиды (у римлян — Дианы), умерший от раны, нанесенной ему кабаном.

38

Эксгибиционизм — поведенческое извращение, состоящее в выставлении напоказ половых органов.

39

Карт-бланш — чистый бланк, подписанный лицом, представляющим другому право заполнить этот бланк любым текстом; выражение часто употребляется в переносном смысле: предоставление каких-либо неограниченных полномочий (именно в этом смысле данное выражение употреблено в тексте романа).

40

Обелиск — речь идет об обелиске из розового гранита, находившемся перед храмом древнеегипетского божества Амона-Ра в столичном городе Фивы (совр. Луксор, или Эль-Аксура); вывезен французами в Париж и установлен на площади Согласия.

41

Руссо Жан-Жак (1712 — 1778) — выдающийся французский мыслитель и просветитель-демократ.

42

Кюре — приходский священник во Франции.

43

Омнибус — многоместная карета, служившая общественным транспортом в крупных городах, а также прн междугороднем сообщении.

44

Инцест — кровосмешение.

45

Сатиры — в греческой мифологии демоны плодородия, входившие в свиту бога Диониса, любители вина, задиристые, наглые, похотливые и влюбчивые существа.

46

Инфанта (исп.) — принцесса королевской крови.

47

Ирокезы — группа североамериканских индейских племен, жившая до европейской колонизации в районе Великих озер и реки Св. Лаврентия.

48

Гаер — паясничающий, кривляющийся или балагурящий на потеху другим человек.

49

Сетье — старинная французская мера жидкости и сыпучих тел; в конце XIX века полсетье равнялось четверти литра.

50

Булимия — ненормальное усиление аппетита, сопровождающееся ощущением голода.

51

Здесь имеется в виду так называемая Вторая империя, время правления Наполеона III (1852 — 1870).

52

Матрона — замужняя свободнорожденная женщина в Древнем Риме, обычно — в почтенном возрасте и примерного поведения.

53

Эрбле — городок на правом берегу Сены, к северо-западу от Парижа.

54

Кокотка — женщина легкого поведения, живущая на содержании своих поклонников.

55

Речь идет о департаментах Эр и Луаре, Ивелин.

56

Неофит — новый сторонник какого-либо учения или общественного движения.

57

Безик — карточная игра, в которой старшими картами являются туз и десятка.

58

Фиакр — наемный экипаж, имевший определенное место для стоянки, откуда его можно было нанять на определенное время или на определенное расстояние.

59

Нёйи — северо-западное предместье Парижа, расположенное на правом берегу Сены и соседствующее с запада с городским районом Батиньоль.

60

На набережной Орфевр, на острове Сите, располагалось одно из крыльев Дворца правосудия, занятое сыскной полицией.

61

Xрусты (жарг.) — деньги. (Примеч. перев.)

62

Сибариты — изнеженные, праздные, окруженные роскошью люди (по названию древнегреческой колонии Сибарис, богатые люди которой славились роскошной и праздной жизнью).

63

Патрон — хозяин; покровитель.

64

Иосиф — библейский персонаж Иосиф Прекрасный, славившийся своей красотой и устоявший против домогательств влюбившейся в него жены Потифара, начальника телохранителей фараона (Бытие, гл. 30 — 50).

65

Гаврош — герой романа В. Гюго «Отверженные», пронырливый, неунывающий, отважный уличный парнишка.

66

Примочки — опознавательный сигнал. (Примеч. перев.)

67

Франкмасоны (букв., вольные каменщики) — последователи религиозно-этического течения, возникшего в ХУШ веке в Англии и распространившегося в виде тайных обществ (масонских лож) в других странах.

68

Вообще-то фунт имеет переменное значение, но во Франции конца XIX века так называли полукилограммовый вес; таким образом, Шестьдесят Фунтов мог удержать на вытянутой руке вес в 30 кг.

69

Манилья — карточная игра колодой из 32 листов; старшими картами являются десятка («манилья») и туз («манильон»); играют двое на двое; суть игры состоит в том, чтобы набрать заранее объявленное игроком количество очков; существует множество вариантов игры.

70

Башли (жарг.) — деньги.

71

Диффамация — опубликование в печати сведений, хотя бы и соответствующих действительности, но могущих опорочить честь и достоинство того или иного лица.

72

Макияж — гримирование, подкрашивание лица.

73

Бювар — настольная папка с листами промокательной бумаги и некоторыми другими письменными принадлежностями (писчей бумагой, конвертами и проч.).

74

Овернь — историческая область в центральной Франции; жители ее говорят на одном из диалектов южного наречия французского языка (ланг-д'ок).

75

Редингот — длинный сюртук для верховой езды.

76

Бутоньерка — цветок (или букетик цветков), вдеваемый в петлицу.

77

Дромадер — одногорбый верблюд.

78

Здесь: заранее (лат.).

79

Фраер — буквально: простак, наивный человек (используется как обозначение лица, не принадлежащего к преступному миру).

80

Дворцом правосудия во Франции называют здание суда. Здесь речь идет о парижском Дворце правосудия на острове Сите, бывшей королевской резиденции и местопребывании парижского парламента, а также городского суда. Часть этого многократно перестраивавшегося памятника архитектуры до сих пор используется для судебных заседаний.

81

Гиперемия — местное полнокровие, вызываемое либо притоком артериальной крови, либо затрудненным оттоком венозной крови; сопутствует всякому воспалению.

82

Аннамиты — устаревшее название вьетнамцев.

83

Са6о — деревянный башмак французских крестьян.

84

Довольно-таки странное утверждение автора, потому что арабы бесспорно относятся к белой расе.

85

Мулат — потомок от смешанного брака белых и негров.

86

Чернокожая, но красивая (лат.).

87

Мадрас — шейный платок, или косынка, изготовленный из разноцветного хлопка; в основном подобные изделия производились в Индии, в том числе — в городе Мадрасе.

88

Камиса (порт.) — рубашка, сорочка.

89

Креолка — здесь: женщина, происходящая от смешанного брака португальца и индианки.

90

Планшир — здесь: деревянный брус с закругленной верхней частью, установленный поверх фальшборта или на леерном ограждении.

91

Фуляр — легкая шелковая ткань полотняного переплетения, обычно — невысокой прочности.

92

Джорджтаун — главный город бывшей Британской Гвианы (ныне — независимой Гайаны), расположенный в устье р. Демерара.

93

Дядя Том — негр, герой популярного романа американской писательницы Г. Бичер-Стоу (1811 — 1896) «Хижина дяди Тома».

94

Комиссар военно-морского флота— так назывался во Франции чиновник военно-морского ведомства, занимавшийся административно-финансовыми вопросами.

95

Сен-Назер — французский океанский порт в устье р. Луары.

96

Агути — род американских грызунов с горбатой спиной, короткими ушами и коротким хвостом.

97

Бакальяу — треска; здесь речь идет о сушеной треске.

98

Я лично произвел расследование в Кайенне, на стройках в Орапю и Сен-Лоран-дю-Марони. Из трехсот опрошенных все подтвердили единогласно, что тюремщики никогда над ними не издевались и не свирепствовали. (Примеч. авт.)

99

По этому вопросу советуем обратиться к интереснейшему труду господина Леона Монселона, озаглавленному «Каторга и исправительные учреждения в колониях». (Примеч. авт.)

100

Спорная территория — граница по реке Ояпоку была провозглашена во франко-португальском договоре 1817 года, но фактической пограничной линии долгое время не было, и земли к востоку от реки оставались спорными.

101

Определение долготы сделано, как это было принято в XVIII — XIX веках во Франции, от Парижского меридиана.

102

Эльзас — историческая область на востоке Франции; во время написания романа находилась в составе Германской империи.

103

Аборигены — коренные жители какой-либо страны.

104

Пластрон — туго накрахмаленная грудь мужской сорочки.

105

Солитер — крупный бриллиант (здесь: вправленный в брошку).

106

Малезия — употреблявшееся в XIX веке название островного региона между юго-востоком Азиатского материка и Австралией, включающего в себя Большие и Малые Зондские острова, Филиппинские острова и ряд более мелких архипелагов.

107

Кули — в Китае так раньше назывались низкооплачиваемые рабочие, в других странах (Индия, Малайя, страны Америки и др.) — наемные «цветные» рабочие на плантациях и в рудниках.

108

Арума — другое название аронника, многолетней травы; но здесь речь идет о представителях семейства аронниковых вообще, то есть об однодольных растениях, к которым относятся различные виды многолетних трав (чаще всего — с утолщенным корнем), лазящих кустарников или полукустарников.

109

Уистити — маленькие американские обезьянки семейства игрунковых.

110

Болид — метеор крупных размеров, раскаляющийся до огненного блеска при прохождении через земную атмосферу.

111

Речь идет об обыкновенном вампире, или упыре, которого народная фантазия наделила многими сверхъестественными свойствами; на самом деле это животное — одна из наименее опасных летучих мышей.

112

Токо (или большой тукан) — птица из семейства туканов (перцеядов), относящегося к отряду дятлов; очень распространена в тропических лесах Нового Света.

113

Сиеста (исп.) — послеобеденный отдых.

114

Сажень — здесь: старинная морская мера длины, которая во Франции равнялась 166 см.

115

Гик — рангоутное дерево для фиксации в нужном направлении нижней кромки (шкаторины) косого паруса; передним концом («пяткой») гик упирается в мачту при помощи «усов» (планок в виде ухвата).

116

Бизань-мачта — ближняя к корме мачта.

117

Дорада — костистая рыба с серо-голубой спиной и ярким золотистым пятном между глаз.

118

Морская свинья — морское млекопитающее из семейства дельфинов; другое название — пыхтун.

119

Дело тут не в собственно океанском приливе, а в конфигурации берега: приливная волна заходит в узкие бухты удлиненной формы или устья рек, где и проявляется ее разрушительная сила; лучше всего подобное явление изучено в Бразилии, где оно получило местное название «поророка».

120

От французского fidele — верный. (Примеч. перев.)

121

Ньюфаундленд — распространенная порода крупных собак-водолазов.

122

Стукачи. (Примеч. автора)

123

Дортуар — общая спальня (первоначально — в закрытом учебном заведении).

124

Гильотина. (Примеч. автора.)

125

На кладбище. (Примеч. автора.)

126

Каторжники. (Примеч. автора.)

127

Пара — штат на севере Бразилии; большая его часть расположена южнее Амазонки.

128

Нидерландская Гвиана в настоящее время называется Суринам.

129

Квартеронка — ребенок от брака белого с мулаткой или мулата с белой женщиной.

130

Бретонец — житель Бретани, исторической области на северо-западе Франции, населенной народностью кельтского происхождения.

131

Кабестан — название вертикального ворота на судах речного флота.

132

Шкерт — тонкий, короткий пеньковый конец.

133

Эльдорадо — легендарная страна, будто бы изобилующая золотом, серебром и драгоценными камнями.

134

Стационер — так во французском флоте называлось судно, заякоренное у входа на рейд и ведущее наблюдение за окрестностями.

135

Пеньюар — домашняя накидка из легкой ткани.

136

Господин. (Примеч. перев.)

137

Протеже — лицо, находящееся под чьим-либо покровительством, протекцией.

138

Румпель — рычаг, жестко связанный с рулем судна и служащий для управления судном.

139

Сейчас эта бухта называется Ояпок.

140

Шхуна — распространенный тип парусного судна с количеством мачт от двух до семи.

141

Ванты — снасти, раскрепляющие мачту симметрично в обе стороны к бортам судна.

142

Выбленки — концы тонкого троса, укрепленные поперек вант наподобие ступенек и служащие для подъема на мачты.

143

Поворот через фордевинд — навигационный маневр, при котором судно пересекает направление ветра кормой.

144

Пикадор — участник боя быков, в задачу которого входит приведение быка в ярость, нанося ему чувствительные уколы пикой.

145

Авизо — быстроходный военный корабль небольшого тоннажа, используемый для разведывательной и посыльной службы.

146

Ка6ра — коза; однако тем же словом обозначается и метис от брака мулатки и негра.

147

Месса — католическая обедня.

148

Фонтенбло — город в нынешнем департаменте Сена-и-Марна; одна из резиденций французских королей.

149

Речь идет, видимо, об одном из представителей южноамериканских копьерогих оленей — например, гуазупите или бразильской косуле.

150

Негоциант — купец, ведущий оптовую торговлю, главным образом — за пределами своей страны.

151

Мастодонт— ископаемое животное из группы хоботных, внешним видом и размерами близкое к современному слону.

152

Убил. (Примеч. перев.)

153

Сорбонна — так называют Парижский университет — по его старейшему коллежу, основанному в 1257 году теологом Робером де Сорбоном (1201 — 1274).

154

Серингейру — собиратель каучука.

155

Здесь автор рассказывает иную версию проникновения Крумана в дом Мондье, отличающуюся от приведенного ранее рассказа Боско.

156

Сколь бы ужасны ни были эти факты, но они имели место в действительности. Автор сохранил даже имена беглых каторжников, совершавших акты каннибализма. (Примеч. автора.)

157

Суд Линча — вид самосуда, фактически — расправы без предварительного следствия над подозреваемым в преступлении лицом и без предоставления ему возможности защищаться; был особенно распространен в Южных Штатах Америки, где впервые и применен в годы Войны за независимость американских колоний по инициативе плантатора Ч. Линча.

158

Вакханалия — разгульное, буйное пиршество; в Древнем Риме было непременной частью празднеств в честь бога земледелия, плодородия и виноделия Вакха (греч. — Дионис).

159

Капеллан — в католической церкви так назывался придворный священник, а также священник при любой часовне (капелле).

160

Кабельтов — десятая часть морской мили, что составляет 185, 2 м.

161

Остойчивость — способность судна плавать в нормальном вертикальном положении и возвращаться в это положение, если какими-либо внешними силами корабль будет из него выведен.

162

Вельбот — узкая морская шлюпка с заостренными и приподнятыми оконечностями и с расположением весел в шахматном порядке.

163

Ливр — денежно-счетная единица в старой Франции; порой выпускали и монету такого достоинства; в XIX веке был приравнен франку.

164

Антраша — в классическом балетном танце легкий прыжок, во время которого ноги танцора быстро скрещиваются в воздухе, ударяя одна о другую.

165

Лисели — паруса, употребляющиеся в помощь прямым парусам при попутном ветре; ставятся по сторонам прямых парусов на особых рангоутных деревьях (лисель-спиртах).

166

Лаг — устройство для определения скорости судна.

167

Сент-Томаc— самый крупный из Виргинских островов, на котором располагается основной порт архипелага: Шарлотта-Амалия.

168

Тартюф — герой одноименной комедии великого французского драматурга Мольера (1622 — 1673); имя Тарюфа стало нарицательным для обозначения ханжи, лживого и лицемерного человека.

 

Часть 2 Глава 27 Похождения Бамбоша — Луи Буссенар

Прошло четыре месяца.

Прибыла почта из Франции. На столе из грубо обработанного дерева громоздились кипы писем, газет и журналов. Леон Ришар и Боско жадно рылись в груде корреспонденции и, хватаясь то за одно, то за другое, перескакивали со страницы на страницу, с абзаца на абзац — так суетятся обезьяны, когда видят на дереве слишком большое изобилие плодов.

Против них на том же столе помещалась украшенная пучком цветов большая фотография, сделанная знаменитым фотографом Надаром. Оба в сотый раз бросали на нее нежные взгляды, изучая малейшие черты милого лица. Это был портрет Мими, прелестной невесты Леона. Изящная Мими была теперь здорова, излеченная Людовиком Монтиньи, ставшим мужем Марии, сестры Жермены и Берты.

Да, Мими исцелилась от безумия, поразившего ее, когда Леона, ее Леона, честнейшего человека, воплощение порядочности, приговорили к каторжным работам.

Двое друзей сидели под навесом; меблировку их жилища составляли два гамака, два древесных чурбанчика вместо стульев, кругом валялось много дорожных баулов, кое-какой кухонной утвари. В изголовье гамаков стояли два автоматических карабина «винчестер». На столе, заваленном письмами и всевозможной печатной продукцией, букеты цветов соседствовали с саблями и двумя крупнокалиберными револьверами.

Снаружи, по берегу живописной реки, рассыпались другие, едва ли более комфортабельные жилища. На волнах, среди индейских пирог, покачивалось суденышко под французским флагом. Эта красивая шхуна принадлежала капитану Тражану, славному негру, большому другу Франции, а примитивные хижины на берегу составляли деревушку Кунани.

Это первое поселение на спорной франко-бразильской территории.

Поглядывая на изображение той, которую он так беззаветно любил, Леон писал письмо. Он не замечал вокруг ничего — ни докучливых москитов, впивающихся в кожу, ни палящего зноя, ни ручьем струящегося по лицу пота. Декоратор весь был поглощен своими мыслями, перо его так и летело по бумаге.

«Дорогая Мими!

Мы с Боско покинули Британскую Гвиану после двухмесячного там пребывания. Лицемерия, которым проникнут фальшивый английский либерализм, невозможно было дольше выносить.

Представьте себе, что с самого начала к нам отнеслись как к лицам подозрительным. И не потому, что мы бежали с французской каторги, а потому, что мы оба не исповедуем никакой религии.

Нам предоставлялось право выбирать из сотни с гаком всевозможных вероисповеданий, какие только порождала цивилизация. Мы могли стать протестантами, католиками, православными, буддистами, мусульманами, брахманистами и т. д., но нам строжайше запрещалось оставаться вольнодумцами, то есть людьми свободомыслящими.

Как только окружающими было замечено, что мы с Боско проводим наши воскресенья как Бог на душу положит — идем на охоту, рыбалку, просто на прогулку — вместо того чтобы в четырех стенах читать Библию или гнусавить псалмы, нам открыто выразили свое недовольство.

Когда же мы не вняли увещеваниям, сделав вид, что их не понимаем, тридцать шесть князей церкви от тридцати шести конфессий, пытавшиеся нас обратить в какую-нибудь веру, сговорились между собой и воспрепятствовали нам найти работу.

Благодаря тому, что Бобино, хоть и против нашей воли, развязал нам руки своим вспомоществованием, мы могли над всеми посмеяться и продолжать жить на широкую ногу. Но так как такого рода существование не согласуется с нашими принципами, мы предпочли покинуть эту колонию ханжей-тартюфов[168] и отправиться в страну, где безраздельно царит свобода. Вот мы и высадились на территории Кунани, где и пребываем в данное время.

Это странный край — роскошный, обильный. Тут энергичному человеку ничего не стоит сколотить себе баснословное состояние.

Кофе, какао, каучук, не говоря уже о продуктах питания, — всего в изобилии. И кроме всего прочего — золото, которое находят прямо на поверхности в неслыханных количествах. Прекрасные, полные дичи леса, многоводные, кишащие рыбой реки, ослепительные цветы, разнообразнейшие фрукты, целебный для здоровья климат — чего еще нужно?!

Вдобавок, в этом земном раю нет ни короля, ни императора, ни солдат, ни епископов, ни префектов, ни мэров, ни муниципальных советников, ни… сельской полиции.

Каждый устраивается согласно своим вкусам, строит дом где хочет, выбирает землю по своему усмотрению и живет как считает нужным.

Естественно, с точки зрения административной — общественное устройство весьма примитивное. Но для нас это — идеал, я бы назвал его золотым веком! Такого же мнения придерживается и Боско, катающийся здесь как сыр в масле. Работает он с большим рвением, а на досуге учит португальский язык и сочиняет каламбуры.

Только что прибыла почта. Она принесла мне вашу изумительную фотографию. И теперь я пишу вам письмо, глядя на ваше изображение, обожаемая моя Мими…

Когда я распечатывал тройной конверт, заклеенный вашими руками, я испытал сильнейшее душевное потрясение — мне померещилось, что вы во плоти предстали передо мной среди прекрасных цветов, окружающих нашу хижину. Я еле-еле сумел вымолвить: «Боже правый, Мими!»

У Боско слезы на глазах закипели. Не говоря ни слова, он вышел во двор и вернулся с охапкой цветов. «Вот единственное достойное ее обрамление, если не считать рамки из чистого золота», — сказал наш бродяга срывающимся голосом.

Я его чуть не расцеловал!

Вот как и почему, начиная с сегодняшнего утра, ваше изображение окружают ослепительные цветы, чья красота и аромат вас бы порадовали.

Среди нынешней почты было и длинное послание от Бобино. Он пишет, что борьба за мою реабилитацию будет долгой и нелегкой. Я в этом ни минуты и не сомневался. Те, кто был заинтересован в том, чтобы меня осудили, крепко стоят на ногах. Они не отступятся от своих показаний, сколь очевидной ни была бы моя невиновность.

Как ни огромна моя благодарность к этому дорогому другу за его преданность и хлопоты, заявляю вам, любимая: меня нисколько не заботит вопрос о реабилитации. Эти люди засудили меня, не имея доказательств моей вины… Они обливали меня грязью, они терзали меня годы и годы… Они не прислушались к крику моей уязвленной совести, их не тронули ваши слезы и протесты… Наконец, предписав мне высшее унижение — каторжные работы, они причинили мне и самое большое горе — разлуку с вами. А ведь я невиновен!

Таким образом, я ненавижу и презираю не столько своих гонителей, сколько их законы, их обычаи, их социальные договоры, все их устаревшие, отжившие, несправедливые и тиранические формулировки, не отвечающие не только потребностям сегодняшнего дня, но и пытающиеся задушить нашу жажду равенства, наши идеалы.

Я не упал ни в своих глазах, ни в ваших, поэтому наплевать мне на эту так называемую реабилитацию или — что еще хуже — на выклянченное для меня президентское помилование. Осужденный невинно, я был и остаюсь бунтарем. И я счастлив, что обрел для себя бескрайние солнечные просторы этой абсолютно свободной страны!..

Именно здесь мне хотелось бы жить, трудиться, положить начало роду порядочных людей и здесь почить, когда мое жизненное предначертание будет исполнено.

Мими, я люблю вас всеми силами души. Вы знаете, что эта любовь есть и будет самой огромной и единственной привязанностью в моей жизни.

Вы одиноки там, в Париже, потому что ваша бедная матушка скончалась, не в силах перенести несчастий, выпавших на нашу с вами долю. Явитесь ли вы сюда, Мими, подарите ли изгнаннику улыбку ваших губ, утешение вашей любви, голос вашего сердца? Распрощаетесь ли навек со страной, где вы столько страдали, где зачахла ваша юность, где вы лишились надежды на будущее? Мими, дорогая Мими, согласитесь ли вы и тут, как когда-то согласились там, стать обожаемой спутницей моей жизни?

О, ничего общего с буржуазным обрядом, с церемонией, когда опоясанный трехцветной перевязью чиновник магистрата зачитывает вам ваши права и обязанности и бодро изрекает:

«Прекрасно, дети мои, с этого момента вы супруги!»

Нет уж, я лучше других знаю свои права человека и гражданина! И свои обязанности я тоже знаю получше, ведь они вытекают из моих прав.

А если так — на что мне сдался его закон, его кодекс, его матримониальная формулировка?

Вот почему, Мими, я предлагаю вам свободный и добровольный союз двух существ, любящих друг друга честно и благородно, пообещавших друг другу обожание и преданность на всю жизнь, давших друг другу искреннюю клятву верности в глубине своей души.

А теперь ответьте, любимая, хотите ли вы стать моей женой?

Леон Кунани, 7 мая 1892 года».

Умирая, матушка Казен поручила свою дочь заботам Людовика Монтиньи. После выздоровления Мими жила вместе с доктором и его молодой супругой.

Она показала им письмо Леона, и Монтиньи, прочтя его и будучи заранее уверенным в ответе, спросил для проформы:

— Ну, каково же ваше решение, крошка Мими?

— Лично отвезти ему в Кунани свой ответ. И первым же пакетботом.

 

Часть 2 Глава 25 Похождения Бамбоша — Луи Буссенар

Явившись на смену часовому к казематам, где содержались приговоренные к смерти, капрал морской пехоты со вполне понятным изумлением обнаружил, что конвойного нет на месте. Не теряя ни минуты, он послал одного из солдат на пост, приказав тому поднять тревогу, а сам с остальными пружинистым шагом направился к окружной дороге. Весь наличный состав был поднят на ноги — во всех направлениях были разосланы патрули.

В мгновение ока поднялась суета, полностью преобразившая остров Руайаль. Солдаты и патрульные с фонарями, догадываясь, что совершен побег, искали с всевозможной тщательностью.

Директор тюрьмы, а также комиссар-референт и судебный писарь приехали из Кайенны для участия в казни накануне вечером и разместились в доме коменданта островов Спасения, но еще за два часа до рассвета опрометью выскочили из постелей. Им доложили о чрезвычайном происшествии, и комендант, стреляный воробей, забеспокоился, на месте ли приговоренные.

В этот самый момент начальник охраны доложил начальству:

— Господин комендант, Мартен и Филипп находятся в камерах, а Бамбош!..

— Тысяча чертей, неужели сбежал?!

— Да, господин комендант. И у него еще хватило наглости поместить на свое место в каземате труп охранника!..

— Из этого следует, что у него были сообщники!..

— Вне всякого сомнения.

В это время капрал со своей командой, выйдя на окружную дорогу, заметил вдалеке движущиеся тени и услышал металлический звон выхваченной из ножен сабли.

— Стой, кто идет! — закричал капрал.

Тут-то он и выстрелил, смертельно ранив Фанни.

В это самое время Бамбош покидал бухту в гробу, вполне сносно исполнявшем обязанности шлюпки. Благодаря изрядным размерам ящик обладал даже некоторой остойчивостью. Сильно работая веслом, Король Каторги плыл в открытое море, где его вскоре подхватило попутное течение.

Солдаты же между тем палили наобум, даже не подозревая о том, что в десяти шагах от них затаился под кустом обливавшийся потом от испуга злополучный Риле.

Лжесержанта доставили в госпиталь.

— Женщина! — вне себя от изумления возопил фельдшер, расстегивая на убитой офицерскую куртку. Затем, сняв белый шлем, он добавил: — Да это же мадемуазель Журдэн, модистка!..

Озабоченное и растерянное тюремное начальство осмотрело тело женщины, на все лады обсуждая это из ряда вон выходящее событие и не находя для него никаких логических объяснений. Следствие, а также более активные поиски беглеца были отложены на более позднее время — начинало светать и, ввиду полученного от вышестоящих чинов категорического приказа, пора было приступать к казни.

Сыграли зорю. Рота вооруженных морских пехотинцев выстроилась во дворе казармы. Взвод жандармов для сопровождения судейских чиновников и представителей администрации разместился там же. Конвойные, тоже вооруженные, до зубов, выбегали из казарм, построенных вблизи от лагерей ссыльных, и мчались по дорожкам, вдоль которых стояли здания. Палач и тот обретался вблизи от казематов. Первые лучи пурпурного, внезапно выступившего из морской воды солнца окрасили в ослепительный ярко-красный цвет гильотину.

Инструмент убийства воздвигли в рекордно короткие сроки. Строительством ведали главный палач каторги и его приспешники, которые возвели это мрачное сооружение с такой ловкостью и умением, что впору было бы позавидовать самому главному парижскому палачу.

Официального палача в Гвиане не было, как не было и такой должности. Выполнял эту сомнительную услугу обыкновенный каторжник, рекомендованный администрацией.

Так как претендентов на данную работу было хоть отбавляй, от кандидата требовались более чем относительные моральные устои, умение себя вести, определенная осанка и примерное поведение. Его подручными были старшие мастера, прорабы со строек, то есть ставшие профессионалами выдвиженцы из ссыльных, лодочники, надсмотрщики на лесоразработках. В манере держаться их ничто не отличало от сотоварищей-каторжан.

Господин главный палач Кайенны был одет в свое каторжное облачение — штаны и рубаху из коричневато-серого грубого полотна, блузу из той же ткани, помеченную на спине буквами А. и П., нарисованными чернилами, на голове — соломенная шляпа, на ногах, в зависимости от обстоятельств, — ботинки или туфли на деревянной подошве.

Немного рисуясь перед зрителями, он стоял перед машиной истребления. Инструмент работал лучше некуда. Все на месте: плетеная корзина, куда соскользнут трупы, корыто, наполовину заполненное древесными опилками, расположенное под ножом, — туда упадут головы.

На острове царило небывалое оживление.

Комендант и директор тюрьмы вошли в камеры, где содержались приговоренные к смертной казни.

При виде незнакомых мужчин, сопровождаемых жандармами, Мартен побелел как полотно и затрясся всем телом. Перед лицом смерти великан геркулесовского сложения оказался человеком слабым и безвольным.

— Мартен, — обратился к нему комендант, — Внутренний совет отклонил вашу апелляционную жалобу о помиловании. Вынесенный вам смертный приговор не подлежит обжалованию и должен быть приведен в исполнение. Приготовьтесь к смерти.

Обессиленного, рыдающего, еле-еле держащегося на подкашивающихся ногах приговоренного, освободив предварительно от кандалов, едва смогли связать палач и его подручные.

Те же лица вошли в камеру Филиппа, произнесли ту же предсмертную речь. Но юный негодяй, от лица которого настолько отхлынула кровь, что вид его внушал ужас, решил не сдаваться без сопротивления. Из его синюшных, бескровных губ полились потоки отборной брани в адрес представителей судебной власти и администрации. Палач выволок его из камеры — несчастному полагалось еще прослушать мессу и получить христианское отпущение грехов.

— Да плевать я хотел на ваше отпущение!

— Дитя мое, вы согрешили перед Господом и перед обществом нашим…

— Ладно уж чесать языками о так называемом обществе!.. Этой мерзкой клоаке… Хотел бы я знать, где оно было, когда я рос сиротой без отца-матери?.. Что оно, поделилось со мной куском хлеба? Или одеждой? Или, может быть, оно меня уму-разуму научило? А сегодня заплечных дел мастер снесет мне башку, даже не объяснив предварительно, что хорошо, а что плохо… А вы, важные господа, понаехали поглазеть, как мне голову срежут… Поглядел бы я на вас, если бы все детство вам служил подушкой межевой столб, а воды глотнуть вы бы только и могли, что из канавы…

Приговоренный к смерти на секунду прервал свой нервный и возбужденный поток слов, которыми живописал положение несчастных и обездоленных, и пожал плечами.

— Послушай, — обратился он к палачу, — ты кажешься приличным парнем. Дай мне сигарету, поставь стаканчик тростниковой водки, и я охотно послушаю твою болтовню. Если мне от нее не будет большой радости, то и вреда она мне тоже не причинит.

Палача и осужденного оставили наедине, но ненадолго.

Солдаты уже построились в две шеренги около гильотины. Они стояли молча, неподвижно, с подсумками, набитыми патронами. Офицеры, переговариваясь и покуривая, не спускали рук с палашей.

Охранники выводили заключенных по бригадам из камер. Они шли тяжело, умышленно печатая шаг, бросая вызов и как бы говоря: «Вы хотите, чтобы мы все присутствовали при казни — для примера… А нам начхать на ваши примеры!»

И действительно, согласно инструкции, публичные казни полагалось проводить в присутствии всех заключенных, приписанных к данному воспитательному учреждению. Начальство надеялось при помощи этой ужасной церемонии образумить узников, хотя на самом деле только усиливало их ненависть.

Заключенных построили в восемь — десять рядов между оцеплениями морской пехоты, тоже лицом к эшафоту. Солнце всходило быстро, расточая свой пыл для освещения этих молчаливых приготовлений.

Несколько минут протекли в вынужденном ожидании.

Температура воздуха в этот ранний час была как никогда высокой. Дувший с моря бриз остужал испепеленную зноем землю, тихо пошевеливал листья бананов, манговых деревьев, кустов лимона. С веселыми пронзительными криками гонялись друг за другом стрижи, в букете кокосовой пальмы на побережье Куру щебетали парочки попугаев, непрерывно скрипел где-то, как несмазанное колесо, одинокий тукан.

На башенных часах пробило половину седьмого.

По рядам заключенных прокатился шепоток, узники пришли в замешательство.

— Молчать! — резко скомандовал начальник конвоя. Капитан морских пехотинцев, выплюнув сигарету, обнажил саблю и подал команду:

— Смирно!

Шеренги выровнялись, солдаты застыли в неподвижности, уперев приклады в землю.

Двери казематов отворились, медленно, едва волоча ноги, показались приговоренные к смертной казни. Мартен шел первым. Полумертвый от страха, он, казалось, ничего не видел и не слышал. Геркулес был явно не в себе, с выпученными от ужаса глазами, перекошенным ртом и набухшими на лбу венами. Помощники палача поддерживали его под руки и почти тащили волоком. На каждом шагу он спотыкался и вот-вот грозил рухнуть на землю.

Заключенные были вне себя от изумления: им объявили, что будут казнены трое преступников, а их было только двое. Бамбоша не было… Неужели он сбежал? Или же умер в своем каземате? Хлесткий, как бич, голос надзирателя прервал вновь прошедший по рядам шепоток:

— Молчать!

Мартен и Филипп остановились метрах в пяти от закрепленного на оси спускового рычага. Очень взволнованный секретарь суда приготовился огласить смертный приговор. Это был совсем молодой человек, впервые исполнявший подобную мрачную функцию — в трагической тишине, повисшей над разношерстной толпой, он начал, заикаясь, срывающимся глухим голосом читать приговор.

Так как в документе говорилось о трех приговоренных, судейский чиновник не стал ничего менять и зачитал также все, что касалось Бамбоша. Когда приговор был оглашен, молодой человек утер пот со лба и мигом скользнул за спины выстроенных в шеренгу солдат.

Наступила решающая минута церемонии.

Главный надзиратель выкрикнул:

— Осужденные, на колени!

Приговоренные тяжело пали на колени и, втянув головы в плечи, сгорбились под своими серо-коричневыми арестантскими блузами.

— Взвод, оружие на изготовку! — прозвучала команда офицера морской пехоты.

Послышалось звяканье металла, взвод ощетинился ружейными стволами. Согласно последним инструкциям предварительной команды не полагалось. Щелкнули затворы, досылая патрон…

— Цельсь! — приказал офицер.

Сжавшись под направленными на них ружьями, зная, что любое неповиновение спровоцирует безжалостную бойню, восемьсот пятьдесят каторжников застыли как вкопанные.

Мартен напрасно попытался сделать шаг по направлению к гильотине. У него началась икота, тело сводили судороги.

— Да пошевеливайся же ты, размазня! — крикнул ему Филипп.

Но помощникам палача пришлось отнести осужденного к гильотине на руках и подложить под нож его неподвижное, как труп, тело.

Быстрым движением палач нажал на рычаг, приводящий в движение верхнюю часть колодки, которая, опустившись, зажала в оставшемся по центру отверстии толстую шею преступника. Бросив последний взгляд на инструмент и убедившись, что все приготовления сделаны как следует, палач привел в действие спусковой рычаг ножа. С молниеносной быстротой скошенное лезвие заскользило вдоль вертикальных стоек, раздался глухой стук. Голова бандита скатилась в деревянный чан, а тело, отброшенное могучим движением палача, — в плетеную корзину. Тем временем окровавленный нож, щелкнув, стал медленно подниматься.

Бледный как полотно, стиснув зубы, но держась довольно прямо Филипп приблизился к помосту, ища подходящие слова, которые доказали бы его товарищам, что ему чужд страх. Ложась под нож, установленный в прежнем положении, он, обращаясь к палачу, выкрикнул на уличном жаргоне:

— Ты что, не мог почистить твою бритву, грязная свинья?!

Через несколько секунд голова его уже лежала в чане рядом с головой Мартена.

 

Часть 2 Глава 26 Похождения Бамбоша — Луи Буссенар

Пять минут спустя, когда солдаты под звуки рожка возвращались в свои казармы, в виду острова Руайаль проходила красивая шхуна под американским флагом. Водоизмещением примерно двести тонн, с высокими мачтами, она на всех парусах мчалась в открытое море, грациозно кренясь на правый борт.

«Сапфир», доставивший к месту казни директора тюрьмы, комиссара-референта и секретаря суда, стоял на якоре у причала острова.

Как было предписано международными морскими правилами, шхуна приветствовала военный корабль, который в свою очередь ответил ей приветствием.

— Ты смотри, — обратился к своему помощнику капитан «Сапфира», — а я-то думал, «Бетси» тронется не раньше чем через несколько дней.

— Кто знает, какими темными делишками занимался янки, капитан шхуны? Если ему представился случай провернуть какую-нибудь махинацию, он наверняка набил себе карманы золотом, купленным без посредников, прямо у старателей. Да и разрешения покинуть наши воды он, как пить дать, не получил.

— Счастье, что мы не стоим на рейде. Не то нас еще послали бы за ним в погоню.

Мичман, помощник капитана, поднес к глазам морской бинокль.

— Поглядите только, — в изумлении воскликнул он, — на борту-то пассажиры!..

— Не может быть! — ответил капитан.

— Уверяю вас, это так. Этот торговец льдом решил составить конкуренцию трансатлантическим пассажирским лайнерам.

— У нас, собственно, нет повода оставаться недовольными. Он поставляет сюда лед и каждым своим рейсом в Америку оказывает нам стоящую услугу.

— Я и не утверждаю обратного, — рассеянно откликнулся мичман.

Затем, изумясь, добавил:

— Да это же сногсшибательно!

— Что именно?

— Догадайтесь, что за пассажиры у них на борту!

— Я не силен в салонных играх.

— Это граф де Мондье со своей юной супругой.

— Быть не может!

— Они удирают из нашей Богом забытой колонии по-английски, не прощаясь.

— Да они — счастливчики, клянусь честью! И я завидую им от всей души…

— Думается мне, они по горло сыты здешними красотами…

— Бедная малышка-графиня… Такая красивая, такая грациозная… Короче говоря, воплощенное очарование! И на тебе — чем кончилась их остановка в Гвиане!..

— А он — славный парень, симпатяга, развеселый товарищ!..

— Но ведь он поправился, не так ли?

— Он полностью выздоровел. И добрейший доктор Пен по заслугам гордится этим, как своим крупнейшим достижением.

— А как там красавица графиня?

— Вчера, на заседании масонской ложи, доктор рассказывал мне о ней… Долгое время она находилась в таком нервном состоянии, что опасались, сохранит ли дама рассудок. Но, к счастью, она тоже оправилась от болезни.

— А ведь вся эта драматическая история по-прежнему окутана тайной — и пожар на берегу бухточки Мадлен, и похищение графини де Мондье, и смерть Педро-Крумана, чей труп нашли в хижине рядом с трупом собаки графа.

— Да, все эти события и теперь еще покрыты мраком неизвестности.

— Не кажемся ли вам, что они странным образом связаны с побегом каторжника Ришара и ссыльного Боско?

— Вполне возможно.

— Этот Ришар был, честно говоря, славным малым. Я лично рад, что его не поймали…

— А тот, другой, как его… Боско?

— О нем тоже ни слуху ни духу…

— Говорят, граф де Мондье был с ними близок и любил их…

— Как знать, не связан ли поспешный отъезд графской четы с этим побегом? Уж не содействует ли граф собственной персоной своим друзьям в их освобождении?

— Молчите! Не будем говорить об этом. Если бы директор тюрьмы нас услышал, с него бы сталось заставить нас немедленно догнать «Бетси» и вынудить ее остановиться. Если эти бедолаги и впрямь находятся на судне, пусть плывут себе на волю…

— Аминь!

Шхуна неуклонно удалялась. Ее капитан тоже рассматривал в подзорную трубу остров и стоящий на якоре крейсер, который мог через пять минут выйти в море.

Сидя в креслах-качалках, граф и графиня де Мондье в тот миг, когда окончилась казнь, смотрели на проплывающий мимо остров. Бледные и похудевшие, но сияющие от радости, они с наслаждением вдыхали живительный морской бриз, доносящий до них прекрасные ароматы.

— Что там еще происходит, капитан? — спросил Бобино.

— Дважды опустился нож гильотины.

— Всего дважды?

— Да. Но и этого достаточно, потому что, согласитесь, зрелище отвратительное… То ли дело — электрический стул или просто казнь через повешение… Это благопристойно и гигиенично…

— Хватит, господа. Прошу вас, оставьте… — вмешалась молодая дама.

— А что там крейсер?

— Нас до странности пристально рассматривают с борта. К тому же «Сапфир» стоит под парами. Если какому-нибудь подозрительному чиновнику придет на ум нас задержать, мы неизбежно попадем в мышеловку…

Эту беседу молча слушали два негра. Одетые в морские голубые кители из тонкой шерсти и мягкие серые фетровые шляпы, они походили не столько на матросов, сколько на пассажиров. Один из них, атлетического телосложения, глядел на крейсер, как бы бросая ему вызов. Другой — ниже среднего роста, подвижный непоседа, казалось, насмехался над всем на свете.

— Давайте-ка, парни, развлекайтесь! Танцуйте, пойте!.. Веселитесь напропалую! К веселым людям относятся с большим доверием и без опаски… Внимание, с которым на нас глазеет первый помощник «Сапфира», меня несколько настораживает.

Недолго думая, негр пониже ростом стал выделывать на палубе более чем причудливые и комичные антраша[164], щелкая пальцами, как кастаньетами, и напевая:

Бум! Бум! Бум! Наобум

Я рожден в Канаде.

И меня Бамбулой

С этих пор зовут…

Матросы-янки заржали, а капитан захлопал в ладоши:

— Браво! Браво!

Черномазый продолжал:

Ниггер был мне отцом,

Квартеронкой — мама.

Потому я у них вышел молодцом —

Загляденье прямо!

Графиня разразилась веселым смехом, ее муж тоже прыснул.

— Гляньте-ка, все идет хорошо, — обратился к ним капитан. — Офицеры с «Сапфира» и не смотрят больше в нашу сторону. Первый помощник прячет бинокль в чехол. Мы проскочим!

Когда был я мальцом,

Эдак в годиков пять,

Был научен отцом

Виски потреблять! —

продолжал драть глотку певец.

Если б был я козел,

Если стал бы рогат,

Сам бы выломал прут,

Чтоб себя отстегать.

Остров Руайяль, уменьшаясь, как бы сближался с другими островами архипелага. Остров Сен-Жозеф и остров Дьявола уже превратились сначала в едва заметные точки, а затем и вовсе исчезли.

Тут-то негр, разливавшийся соловьем, раскланялся перед пассажирами и экипажем и заявил:

— А теперь, когда всякая опасность миновала и мы можем чувствовать себя как дома, не пора ли смыть этот гуталин?

Его напарник утвердительно кивнул, и они проворно спустились по лестнице, ведущей на корму, и минут через десять возвратились с белыми или, скажем, почти белыми лицами. Несмотря на то что молодые люди энергично терли мылом свои физиономии, на них кое-где остались разводы и плохо стертые пятна. Но узнать друзей не составляло ни малейшего труда — насмешливую, подвижную рожицу Боско и более строгие, несущие печать усталости черты Леона Ришара.

— Какое счастье! — весело затараторил Боско. — Как я рад вновь предстать перед моими друзьями в своем натуральном обличий, а не под маской жутковатого негритоса.

— Однако эту маску никто не распознал и не разоблачил нашего маскарада, дружище, — урезонил его Леон Ришар.

— Мне эта личина была впору — как тугая перчатка, — весело бахвалился Боско. — Вот вам и доказательство — теперь мне придется прилагать массу усилий, чтобы не сбиваться на негритянский диалект. Ну, наконец-то мы свободны!

— Благодаря тебе, друг мой Бобино, — снова вмешался Леон. — А также благодаря вам, мадам… Ведь ради нас вы рисковали собственной свободой!

— Давай, давай, — прервал его Бобино. — Валяй, рассыпайся перед нами в благодарностях, разыгрывай из себя шута горохового! Как будто это не вы вместе с Боско спасли нам жизнь. Даже больше чем жизнь — честь!

— Ладно, больше ни слова об этом!

— Патрон, — забормотал Боско, — я целиком и полностью вас поддерживаю… Ни слова ни об этом, ни о чем другом… У меня голова кругом идет. А сердце так и прыгает вверх и вниз, чуть из груди не выскочит… Ох, тысяча извинений всей честной компании… но я пойду прилягу. Эту чертову посудину так раскачивает, что… ох…

И Боско, позеленев на глазах, рванулся прочь, прижав руки к животу. И впрямь, выйдя в открытое море, шхуна летела по волнам, подгоняемая боковым ветром, туго надувавшим паруса. По одному борту капитан приказал поставить лисели[165], что еще увеличило скорость, усилив при этом качку.

«Бетси» шла полным ходом. И как великолепно шла!

Бросили лаг[166]. Он показал — девять узлов!

Капитан гаркнул «ура!» и брякнул:

— Чтобы мне в жизни не попробовать виски, если не позже чем через сорок восемь часов я не высажу вас на пристани в Демерари! А там вы будете в полнейшей безопасности.

Как мы знаем, Демерари, или Джорджтаун, — это столица Британской Гвианы. Право предоставления убежища, так ревностно оберегаемое англичанами, распространяется и на британские колонии. Там принимают всех беглых французских каторжников и даже обеспечивают их работой при условии, что побег не сопровождался убийством. Если была пролита кровь, беглецов выдают французским властям. Да и то лишь после всестороннего и глубокого изучения всех обстоятельств побега. Сегодня среди этих беглых преступников значится целый ряд людей, отважно и достойно начавших новую жизнь и отдающих труду весь свой ум, все силы души и тела. Большое количество беглецов встали на путь добра. Став полноправными жителями колонии, они включились в активную борьбу за ее процветание и благоденствие.

Леону Ришару это было известно, и они с Боско решили осесть в Демерари. Им, не совершавшим никаких неблаговидных поступков, осужденным несправедливо, сохранившим душевную чистоту даже в мерзостной клоаке каторги, жизнь, наполненная честным трудом, казалась наиболее привлекательной и желанной.

Леон будет работать по своей профессии, а Боско всегда устроится, не пропадет— он займется каким-нибудь ремеслом, не требующим долгого обучения.

Напрасно Бобино предлагал им безвозмездно или заимообразно весьма значительную сумму, чтобы друзья основали какое-либо дело или пустились в коммерческие предприятия. Они решительно отказались от его предложения, огорчив своей непреклонностью.

Бобино ума не мог приложить — каким образом сломить это сопротивление?

Наконец они прибыли в Демерари точно в указанное капитаном время — превосходный результат, с точки зрения навигации.

Вот и пробил час прощания…

Чета де Мондье незамедлительно отбывала во Францию. «Бетси» должна была доставить их до Сент-Томаса[167], где они собирались пересесть на один из превосходных пакетботов Трансатлантической компании. Так как время не ждало, в Демерари они сошли на берег всего на несколько часов.

Мадам де Мондье с таинственным видом подхватила Леона под руку и повела по набережной.

— Господин Ришар, — обратилась она к нему, — мы с мужем совершенно спокойны за ваше будущее. Вы найдете работу и сумеете заработать себе на жизнь. Но мы хотели бы устроить судьбу нашего милого Боско, у которого нет профессии. Возьмите этот запечатанный конверт. В нем десять банковских билетов. Настоятельно прошу вас принять его и тотчас же спрятать в карман, дабы обеспечить юноше прожиточный минимум на первых порах. Вы станете его казначеем и по своему усмотрению будете выдавать ту или иную сумму. Не откажите мне, убедительно вас прошу.

Леон с серьезным видом принял протянутый ему конверт, положил его в карман и ответил:

— Я согласен, мадам, ради моего дорогого друга Боско и сердечно благодарю вас от его имени.

В это же самое время Бобино небрежно и несколько панибратски говорил с Боско:

— Слушай, возьми-ка это письмишко и сунь в карман… Там несколько кредиток для Леона… Так, пустяки, ему на обустройство.

— Он не захочет их принять и вздует меня…

— Молчи и делай, как я сказал. Я так хочу. Бери, бери, старина, ведь это же для Леона!

В конце концов Боско сдался.

Шлюпка с «Бетси» ожидала у причала. Пора было отправляться в путь.

Мадам де Мондье со слезами на глазах прощалась с Леоном, тоже плакавшим, как ребенок:

— Поцелуйте меня, друг мой… Дорогой спаситель, брат мой… А я там, дома, и за себя, и за вас поцелую вашу милую Мими. Прощай, родной мой Боско… Вернее, не прощай, а до свидания.

Она подставила бродяге обе щеки, и тот растроганно и почтительно приложился к ним и заслонил глаза рукой, потому что у него ручьем катились слезы.

— Ах, сударыня, сударыня… Было бы у меня десять жизней, все бы за вас отдал…

Затем трое мужчин обменялись энергичными рукопожатиями, и Бобино прыгнул в шлюпку, за ним последовала его супруга. Двадцать минут спустя «Бетси» стремительной чайкой понеслась по волнам и скрылась в тумане…

Не откладывая в долгий ящик, друзья заявили властям о своем прибытии, сняли скромную комнатушку на две койки и занялись поисками работы.

Но прежде Боско все же глянул в конверт, врученный ему Бобино. Там лежало десять ассигнаций.

— Ну молодец патрон, — воскликнул Боско. — Две сотни! Он развернул одну кредитку и прочитал:

— Тысяча франков.

— Вот это да!.. Десять тысяч монет!.. Да с такой кучей денег два таких парня, как мы с Леоном, смогут завоевать мир!

 

Часть 2 Глава 24 Похождения Бамбоша — Луи Буссенар

Вот так оно и случилось — столько самой хитроумной выдумки, столько бешеной энергии приложила любящая женщина, чтобы преуспеть в своем, увы, неправедном деле, но все пошло прахом…

На этот раз ничто не могло спасти Короля Каторги!..

Это злонамеренное чудовище, которому так часто удавалось уклониться от карающего меча правосудия, наконец-то оплатит перед обществом свой непомерный счет.

Фанни в отчаянии ломала руки и, захлебываясь рыданиями, лепетала:

— Я хотела тебя спасти!.. Злой рок оказался сильнее моей любви!.. О, как я хотела бы ради тебя пожертвовать своей жизнью!..

Парень из морга, совсем одурев, только и делал, что твердил:

— Вот беда так беда… А я-то намылился на свободу вырваться… Вот горе так горе…

Убитый этой последней, самой сокрушительной неудачей, Бамбош пытался что-то предпринять и не знал — что именно… Что делать? Куда укрыться на этом островке, где вскоре на него откроют настоящую охоту, как на дикого зверя?..

На башенных часах на маяке пробило четыре четверти, затем — два удара.

— Два часа, — сказал Риле. — Не вечно же здесь торчать… От моей беды вам лучше не станет… Каждый за себя. Я возвращаюсь в морг. Авось моего отсутствия не заметили, тогда я, может быть, еще как-нибудь и выкручусь…

Бамбош и Фанни инстинктивно ринулись под проливным дождем, в кромешной тьме, следом за каторжником. Похожий на могильщика сторож морга открыл перед ними дверь этого зловещего учреждения.

— У тебя найдется для меня какой-нибудь укромный закуток, мне надо затаиться, — без особой надежды на успех сказал ему Бамбош.

— Что ж, попробуем… Правда, местечко не очень-то уютное и пользуется такой дурной славой, что в любой другой день ты тут был бы в относительной безопасности… Но сегодня, видишь ли, сюда завезут свежих жмуриков — Мартена, Филиппа… Карабинеры их утром разделают.

При этих словах, столь же исчерпывающе, сколь и цинично обрисовавших сложившуюся ситуацию, смертный холод пробрал Бамбоша до костей.

Он ответил, стараясь, чтобы голос не срывался:

— Я бы хотел сам глянуть… Посмотреть, не найдется ли для меня какой-нибудь крысиной норы, чтобы переждать…

К Фанни вернулось хладнокровие. Она зажгла спичку, и трепетный огонек осветил зловещее помещение.

Каменные, крытые цинком столы со стоком посредине… водозаборные краны… плиточный пол с желобами… И запах — затхлый, застоявшийся, зловонный, воистину тошнотворный…

Большой сундук, метра два длиной, стоял под стенкой, внутри он весь был заляпан бурыми пятнами.

— Что это такое? — спросил Бамбош.

— Ты что, не знаешь? Да это же гроб.

— Какой еще гроб?

— Да в нем покойничков, товарищей наших, отправляют в море.

— Ах да, припоминаю. Отвозят на рейд… На съедение акулам…

— Вот именно.

Парень из амфитеатра помнил один случай, мало кому здесь известный.

Острова Спасения, будучи образованиями вулканического происхождения, почти сплошь скалистые. Кое-где они покрыты тонким слоем почвы. И это создает большие затруднения для устройства кладбища, тем более что смертность среди заключенных весьма высока, вот места и не хватает. У вольнонаемных — свое кладбище на острове Святого Иосифа, где издавна сваливают в кучу обломки кораблей и останки солдат, но и там наделы отмеряют скупо. В этих условиях, ввиду невозможности погребения, тела заключенных решено было топить на рейде острова Руайаль. Вследствие этого, проведя мертвеца через морг, где всем усопшим без исключения делали вскрытие, покойника зашивали в грубый полотняный мешок и привязывали ему к ногам камень. Оставалось только вывезти его на лодке в открытое море.

Вот для этой-то транспортировки трупа, зачастую изуродованного при вскрытии, и предназначался сундук с герметически пригнанной крышкой. Сундук представляет собой обыкновенный гроб для заключенных. Поместив в него тело, четверо каторжников относят его в часовню, сочетая функции могильщиков и канализационных рабочих. Мрачное и дурно пахнущее совместительство, освобождающее их от всех прочих работ. После того как капеллан отслужит заупокойную мессу, во время которой каторжники исполняют роль певчих и причетников, гроб несут в порт и ставят на скалу, прозванную каторжанами «мертвецким дебаркадером». Вельбот[162] охраны с дюжиной гребцов-арабов тотчас же подходит к причалу, гроб помещают на корме, надзиратель командует: «Вперед!» — и гребцы с похвальной слаженностью налегают на весла. Лодка мчится стрелой в открытое море. Из часовни, построенной на плато над портом, доносится в это время колокольный звон. Этот погребальный звон летит над безмятежной гладью вод, он слышен на большом расстоянии… Ритмичные движения гребцов становятся все стремительней. С поразительной скоростью вельбот лавирует между пенными гребнями. Тюремный капеллан под зонтиком подходит к кромке воды в сопровождении двух служек, один из них несет крест, второй — кропильницу. Священник берет кропило, широким жестом окропляет море святой водой, бормочет несколько латинских стихов — последнее милосердное напутствие тому, чьи бренные останки сейчас поглотит пучина. Колокольный звон не смолкает, его навязчивые звуки действуют на нервы. Со всех сторон рейда на воде появляются пенные борозды, устремляющиеся к центру, которым является вельбот. Вода вскипает, разрезаемая торчащими над поверхностью спинными плавниками.

— Акулы!.. Акулы!.. — в страхе бормочут гребцы-африканцы.

Да, это акулы, стервятники моря, ужасные хищники бухты острова Руайаль. Их пятнадцать, двадцать, двадцать пять, быть может, больше… Привлеченные колокольным звоном, эти ненасытные хищники собираются на свою жуткую трапезу и плотным кольцом окружают лодку.

— Табань весла! — командует надсмотрщик.

Арабы прекращают грести, лодка по инерции одолевает еще несколько морских саженей и останавливается. А вода вокруг бурлит все сильнее, всего на миг появляются пасти акул, похожие на стальные серповидные ножи, снабженные громадными грозными зубами, и вновь скрываются под водой, готовые растерзать вожделенную добычу — Акулы располагаются кверху брюхом — в своей любимой позе для нападения.

— Выбрасывай! — кричит надзиратель.

Двое гребцов опрокидывают гроб, и со зловещим всплеском труп исчезает в морской пучине. Вода буквально закипает. Появляются пенные буруны; лодка кренится то на один борт, то на другой. Скрежет челюстей слышен за километр. Затем из бездны, где происходит эта чудовищная трапеза, появляются пузыри воздуха и кровавые пятна. Длится это всего несколько минут, и вот уже водная гладь вновь спокойна. Гребцы налегают на весла и отвозят на берег пустой гроб, который будет еще служить и служить Бог знает сколько времени. Такова неизменная погребальная церемония почивших в бозе каторжан наостровах Спасения. Странные и впечатляющие похороны, повергающие заключенных в неподдельный ужас.

Трудно в это поверить, но эти отпетые злодеи, ничего не боящиеся и не верящие ни в Бога, ни в дьявола, так дешево ценящие человеческую жизнь, негодяи, чей преступный путь довел их до гильотины, испытывают безумный страх при одной мысли о том, что их бренные останки пойдут на растерзание акулам. Это единственная забота, единственный кошмар для тех из них, кто находится при смерти. Они заклинают капеллана вымолить для них место для погребения в земле, на кладбище острова Святого Иосифа, предназначенном для вольных поселенцев. За эту поблажку одни обещают сделать признания, дать дополнительные показания, другие — обратиться в христианскую веру, настолько страшит этих до мозга костей порочных людей такой ужасный эпилог их неправедной жизни.

Итак, теперь нам известно назначение зловещего сундука, замеченного Бамбошем в помещении анатомического театра. Ввиду того что гроб намеревались вскоре использовать по назначению, его вытащили из ангара, где он обычно хранился под замком. Предстояло тройное гильотинирование, поэтому его поместили в секционном зале, чтобы служитель морга мог положить в него тела и отрубленные головы, обильно пересыпав их опилками.

Бамбош, как человек, привыкший из всего извлекать для себя выгоду, сказал, заприметив сундук:

— Я спрячусь в этом гробу.

Подобный факт уже имел место. На каторге существует легенда, согласно которой в 1865 или 1866 году один из заключенных совершил побег таким оригинальным способом. Он чуть было не преуспел в своем намерении, и, если бы через сутки какой-то встречный корабль не выудил его из моря, он, возможно, достиг бы безопасного места.

— Ты сам видишь, что это за ящик, — сказал Риле.

— Вижу. И я собираюсь превратить его в челнок.

— Как знаешь. Ты — Король, ты и приказывай. Только свяжи меня по рукам и ногам, чтоб меня не обвинили в пособничестве.

— Договорились. Но не это меня беспокоит.

— А что же?

— Во-первых, Фанни, бедняжка, что прикажешь делать с тобой?

При этих словах парень из морга, вглядевшись в лицо сержанта, воскликнул:

— Так этот сорвиголова — женщина?! А хватки и апломба у нее побольше, чем у иного мужчины!..

— Ты совершенно прав. Поэтому меня и бесит, что я не могу взять ее с собой. Эта скорлупка ни за что не выдержит двоих!

— Не беспокойся обо мне, друг мой, — горячо заявила молодая женщина. — Какая разница, что станется со мной, лишь бы ты вырвался на свободу!

— Так что же делать?

— Успокойся, мне ничего не грозит!.. Меня всего-навсего арестуют как соучастницу побега!.. Ну и что с того? Ты останешься на воле и вытащишь меня из тюрьмы.

— Ты права… Уж лучше я один пройду через все эти ужасные опасности… И в жизни, и в смерти положись на меня… А теперь — живей! Время бежит с немыслимой быстротой.

— Да, поспешим.

Бамбош пожелал, чтобы зловещий челн как можно скорее был спущен на воду. Но парень из морга этому воспротивился.

— Во-первых, — заявил он Бамбошу, — тебе нужно какое-нибудь весло, чтоб худо-бедно править.

— Твоя правда. Но где его возьмешь?

— Вот палка от метлы. Я набью на оба ее конца дощечки от ящика из-под сухарей.

— Браво!

Риле взял молоток довольно странной конфигурации. Инструмент был целиком изготовлен из стали, рукоятка заканчивалась крючком, с одной стороны он был плоский, с другой — граненый, со скошенным краем. Сооружая для Короля Каторги грубое подобие весла, вбивая гвозди, Риле продолжал болтать:

— Ты разглядываешь мой молот? Вот этим неровным концом я раскалываю трупам череп, если карабинеры хотят осмотреть мозг.

Фанни передернуло от ужаса, Бамбош пожал плечами.

— Да, да, — не умолкал парень из морга, находя удовольствие в этих отвратительных подробностях, — сначала надо снять скальп, затем молотком и зубилом обработать череп по окружности, а затем подденешь купол крючком, он и отвалится, обнажив полушария мозга… Держи, Бамбош, дружище, вот тебе весло. Оно не так тщательно отделано, как у индейцев, но прочно, а это самое главное.

— Спасибо тебе, приятель. Я не забуду, какую услугу ты оказал мне, и в свое время щедро награжу тебя, будь уверен.

— Не в свое время, а немедленно, — вмешалась в разговор женщина, вытаскивая из-под офицерского френча набитый луидорами мешочек. — Он у меня сегодня заметно похудел, я его изрядно порастрясла. Когда я покидала Кайенну, он был такой тяжелый, что трудно было нести. А теперь тут всего-навсего десять ливров[163]. Держи. — Она протянула кошелек Бамбошу. — Возьми все деньги и дай этому славному малому столько, сколько сочтешь нужным.

— Сколько золота! — Каторжник, как загипнотизированный, пожирал сокровище глазами.

Бамбош взял горсть золотых монет и небрежно швырнул на прозекторский стол:

— Бери, старина, это тебе.

Затем, без всякого стеснения распоряжаясь деньгами Фанни, как и самой Фанни, он накинул длинный шнурок, стягивающий мешочек, себе на плечо.

— Ну, теперь все?.. — нетерпеливо спросил Бамбош, казалось, не находящий сил, чтобы усидеть на месте.

— Нет еще, — откликнулся Риле, со счастливой улыбкой распихивая луидоры по карманам.

— Ну, что там еще?..

— Тебе нужна еда. У меня найдется десяток сухарей. И пресная вода… Без этого ноги протянуть можно. Гляди, я наполняю эти четыре бутылки.

— Ты мыслишь здраво, приятель. Но поторопись… Я ни жив ни мертв от нетерпения.

— Надо бы проверить, не протекает ли эта посудина… Но время не ждет… Погоди минутку… Я сделаю тебе мировую постель. Выстелю днище древесными опилками… Теми самыми, в которые ты должен был чихать сегодня спозаранку…

— Благодарю, — ответил Бамбош. Дрожь прошла по его телу.

— Я положу еще молоточек, которым пользуются студенты-медики, и грубое полотно, из которого тебе должны были сшить саван.

— Это еще зачем?

— Чтобы конопатить ящик, если он даст течь. К тому же прихвати три здоровенных булыжника. Они тебе послужат балластом и придадут устойчивости лодке. Это те самые камни, которые должны были привязать Мартену, Филиппу и тебе, прежде чем бросить вас в море.

— Мрачные у тебя шуточки, дружище.

— Работа такая. В конечном счете, и гроб и саван сослужат тебе службу, правда, не в том смысле, в котором предполагала администрация. Ну вот, теперь все готово. Пошли!

Заговорщики осторожно приоткрыли двери прозекторской, но не услышали ничего подозрительного.

По-прежнему было темно. В тучах, до сей поры сплошных, наметились просветы — кое-где виднелись звезды.

Взяв с двух концов гроб, они подняли его на плечи и направились в сторону окружной дороги.

Этим мерзавцам и впрямь везло — по пути они не встретили ни души. Словом, слепая фортуна благоприятствовала им, как никогда не благоволит людям порядочным.

Вдали пробило три часа.

Бамбош содрогнулся при мысли о том, что через два с половиной часа его сообщников выведут из казематов и поведут к мессе… А там уж и палач появится… Заключенных построят на плацу… Солдаты возьмут заряженные ружья на изготовку…

Пробираясь через густой кустарник, они наконец вышли на окружную дорогу и достигли берега. Риле знал одну лазейку, которой пользовался, когда отправлялся удить рыбу, продававшуюся им штабному повару. «Прозекторский паренек» был на диво удачливым рыболовом, и о нем ходил слушок — дескать, он ловит рыбку на наживку из человечины. Каторжник изо всех сил опровергал эти слухи, — боялся потерять рынок сбыта своего улова.

Риле шагал впереди, Бамбош сзади, а Фанни, во все глаза вглядываясь во мрак и прислушиваясь к малейшему шороху, замыкала шествие. Небо внезапно озарилось. Небесный свод, омытый непогодой, ярко засиял всеми своими ослепительными звездами.

Гроб был спущен на воду без особых затруднений, но послышался легкий всплеск, от которого юная женщина вздрогнула. Пробравшись сквозь колючие заросли, она хотела обменяться с Бамбошем последним словом, последним поцелуем. Он же, ухватившись за импровизированное весло, готов был двинуться в путь.

Фанни вспомнила о штыке, торчавшем у нее за поясом, под офицерским френчем, и, проявив изумительное хладнокровие, отстегнула его и бросила к ногам Бамбоша.

— Держи. Возьми его, чтобы защищаться, — сказала она.

Пряжка ремня стукнула по ножнам, звук был громок. И в то же мгновение тишину прорезал крик:

— Стой! Кто идет!

Под чьими-то шагами затрещал хворост. Фанни, оцепенев от страха, увидела, что на Бамбоша направлено дуло карабина.

— Кто идет? — снова вопросил незнакомый голос. Фанни бросилась наперерез. Эхо громкого выстрела прокатилось над водой. Жертва фанатичной и слепой преданности, бедная женщина получила пулю прямо в грудь.

Она упала не сразу. Зажав рукой рану, из которой струилась кровь, она еще держалась на ногах:

— У меня не осталось ничего, что я могла бы тебе отдать, — закричала она. — Так возьми мою жизнь за твою свободу!..

И Фанни упала замертво.