Первые товарищи
Глава XXV Облава

-- Вакулин! Домой!
Молчание.
-- Вакулин, сию же минуту домой!
Новое молчание в ответ.
-- Скверный мальчишка, иди сюда. Слышишь?
Но Вакулин ни с места.
Пансионеры тесным кругом окружили снежную бабу, одетую в костюм Принца, и поминутно прыскали со смеха втихомолку от Пушки. А она из себя выходила, надрываясь криком, призывающим Принца. Пушка стояла на крыльце, не решаясь спуститься в сад без галош, а Паша как нарочно медлила, не неся галоши.
Наконец, Василий Иванович, отличающийся ужасной близорукостью, пробрался сквозь толпу пансионеров и, подойдя почти вплотную к снежной бабе, заговорил ласково и кротко, стараясь урезонить шалуна-Принца:
-- Вакулин, и не стыдно тебе! Ты тревожишь начальницу, заставляешь ее стоять на холоде и простужаться. Какой пример ты подаешь прочим мальчикам, а еще лучший ученик! Ай-ай-ай, как стыдно, Вакулин!
Несмотря на эту ласковую отповедь наставника, Вакулин по-прежнему не шевелился, повергая в полное недоумение доброго Василия Ивановича.
Наконец, галоши были принесены, надеты на ноги Антонины Васильевны и она почти бегом, задыхаясь от волнения, бросилась к фигуре, окруженной мальчиками. Схватив предполагаемого Принца за рукав пальто, она стала сильно трясти его из стороны в сторону. От сотрясения, плохо приделанная к туловищу голова снежной бабы отвалилась вместе с шапкой и, упав на землю, рассыпалась там на несколько кусков.
Фигура в пальто стояла теперь уже обезглавленная. Пансионеры хохотали до изнеможения, до колик, а взбешенная Пушка, с громкими угрозами "негодным шалунам", как разъяренная львица кинулась в дом на новые поиски исчезнувшего Вакулина.
Но искать его долго не пришлось на этот раз: Принц преспокойно спал на своей кровати, и когда разбудившая его Пушка, захлебываясь от злости, стала выговаривать ему громким, сердитым голосом, он открыл заспанные глаза, бессмысленно вытаращил их на начальницу и вдруг разразился сердито-жалобным голосом:
-- Что такое? Какая баба? Что надо? Ничего не понимаю! У меня болит голова, дайте мне спать, по-жалуйста! -- И вдруг, придав своему красивому личику выражение плачущего ребенка, оп заревел во все горло, протяжно и смешно растягивая слова, как это делают обыкновенно самые маленькие дети. -- Дайте мне спать. Я папе скажу!
Пушка, как ошпаренная, отскочила от постели ревущего благим матом Принца и, зажав себе уши, прошептала в смертельном унынии и тоже:
-- Господь Милосердный! Что это за ребенок!
Пансионеры так и прыснули от смеха.
Затея Принца удалась на славу. Пушку извели.